— Алеша, а мне не верится, что мы опять одни.
Алексей обнял ее за плечи, ласково коснулся щекой волос.
Анна встрепенулась, запрокинула голову. У Алексея гулко застучало сердце, он припал к влажным губам Анны, как к лесному роднику. И мир перестал для них существовать…
Густела ночь. Ярко разгорались звезды. Над волнами заструился туман. Росой покрылись травы. В безмолвии стояли кусты черемухи, диких яблонь и боярышника. Они оставили в тайне то, о чем говорили в эту ночь Алексей с Анной.
Летняя стоянка Батомунко в пади Цырики. На пологом подоле сопки стоит домик, огороженный штакетником. Летняя кухня в углу ограды. Невдалеке катон, за ним трехстенный дворик, куда загоняют овец в непогоду. За домом несколько тополей, кусты черемухи и тальника.
В низине небольшое круглое озеро. К нему по утрам прилетают кормиться турпаны. По берегам гнездятся чибисы. За озером в долине виднеются каменные глыбы, одна из них, самая дальняя, похожа на огромный серый гриб. Это Каменный котел батора. Севернее от стоянки — цепочка редких сосен, издали похожих на всадников. От них и пошло название пади Цырики — воины.
Привольно здесь и людям и птицам.
Максимка все утро занят неотложными делами: сгонял на водопой слабых ягнят, потом съездил к соснам, долго скакал между ними, воображая себя батором, на Круглой сопке проверил лисят, которые уже начали вылезать из норы, и теперь с аппетитом уплетал молочную кашу.
— Что видел в степи, Максим? — спросила бабушка Дулма. С наступлением тепла она приехала из деревни на стоянку.
— Много видел, — с мужским достоинством ответил Максимка. — Смотрел, как орлы тарбагана ловили. Совсем хитрые птицы. Тарбаган возле норы бегает, орлы на сопке сидят, смотрят на него. Потом один орел полетел, тарбаган в нору спрятался. Орел пролетел, тарбаган вылез, свистит ему вслед. Другой орел подлетел сзади, поймал глупого тарбагана.
— Молодец, Максим, хорошо смотришь, — похвалила бабушка Дулма. — Кто много видит, тот много знает.
В форточку влетела ласточка и юркнула к гнезду, которое было под потолком в переднем углу. Следом влетела вторая, закружилась по дому, почти задевая голову Максимки.
— Что привязалась? — недовольно дернулся Максимка.
Бабушка Дулма с благоговением смотрела на ласточек.
— Раньше старики говорили: только в хорошем доме ласточки гнездятся.
Максимка не ответил.
— О чем вы вчера вечером с дедушкой говорили? — спросила бабушка Дулма, когда ласточка вылетела.
— Много говорили.
— Что ты узнал из этого разговора?
— Я все запомнил, что сказал дедушка. Он говорил, гостей уважать надо, даже случайного путника угощать, как родственника. Это древний обычай бурятского народа.
Бабушка Дулма погладила Максимку.
— Однако правду говорил твой дедушка. Если шибко мало у тебя еды, все равно поделись с чужим человеком, как мать от себя отрывает детям. В будущем можешь зайти к нему, как в собственный дом. Запомнил?
— Ага.
Максимка положил ложку и встал.
— Сада. Я поеду к дедушке.
Максимка помчался на рыжем косматом коне вокруг озера. Ветер бил ему в лицо, рвал гриву коня. С испуганным криком взлетали чибисы. Сердце Максимки замирало, как при полете. И он время от времени кричал: «Гэй, гэй!» Может быть, вот с такой скачки и начинается степной человек. И потом, уже взрослый, куда бы его судьба ни забросила, он всегда будет с тоской вспоминать о степном ветре, о ласточкином гнезде в доме, о голубом озерке. А однажды до боли в ушах услышит конский топот, вспомнит горький запах полыни, и его неудержимо потянет к этому домику, на землю своих предков. И он придет сюда.
Батомунко уехал обедать, а Максимка остался пасти овец. Он сгрудил отару и присел на бутан. Конь, мотая головой, бренчал удилами, тянулся губами к плечу мальчишки.
— Не балуй.
Максимке доверили отару, и он был очень горд этим. Нравилось ему быть взрослым. И он действительно был не по годам крепким. Может быть, тому причиной была природа, которая торопила куда-то мальчишку, может быть, степь сделала свое дело.
Отсюда, с сопки, на десятки километров открывались дали. У самой кромки горизонта еле заметно синела гора Хан-ула[16]. Справа виднелась излучина Онона. От облаков по степи скользили легкие тени. А сосны-цырики походили на усталых сгорбившихся странников, которые случайно забрели в этот чужой и далекий для них край. Внизу на каменных глыбах отдыхали орлы-курганники. Несколько сорок и галок ездило на беспечных овцах. Натеребив шерсти, они улетали в гнезда к Онону.
Максимку забавляли ягнята, особенно двойни. Вот одна матка отделилась от отары. За ней, точно на невидимой ниточке, идут два ягненка. Они пощипывают траву, но не спускают глаз друг с друга. Максимка знает, каждый из них сейчас думает, как бы усыпить бдительность другого и высосать у матери молоко одному.
Вот один ягненок остановился. Второй прибавил шагу, зашел за мать и сразу же кинулся к вымени. Но тот, который остановился, на страже, молнией подбежал с другой стороны к овце. Ягнята крупные, зимние. Они почти поднимают матку.
— Ах вы плуты, — смеется Максимка.
Вдруг одна овца чего-то испугалась и кинулась в низину. Вся отара вздрогнула и серым потоком покатилась с сопки. Максимка вскочил на коня, догнал овец, у подножья сопки остановил и погнал в косогор. Ягнята блеяли, метались среди овец, разыскивая матерей.
Откуда-то поднялась стайка ворон, перелетела через падь и с карканьем опустилась в березовый лесок. Оттуда выскочил молодой козел, замер на секунду и, не касаясь земли, поскакал к Онону. Максимка гикнул на коня, припал к луке и помчался наперерез козлу. Расстояние быстро сокращалось. На скаку Максимка отвязал от седла ременный аркан, собрал его в правую руку. А козел уже рядом. Максимка кинул аркан. Но не хватило силы у парня, не долетела петля до цели. Козел круто развернулся и скрылся в прибрежных зарослях.
Максимка натянул повод, погрозил козлу кулаком и поехал к овцам. Там уже был дед.
— Молодец, Максимка, гурана догнал, — похвалил Батомунко. — Свой лук тебе дарю. Учись стрелять. Чтобы осенью у этого гурана на всем скаку рог отстрелил.
Максимка ликовал, хотя виду не показывал. Он давно мечтал о собственном луке. Теперь он у него есть, да еще какой, из рога яка.
За падью над соснами откуда-то появилась тучка с пепельными рваными краями, похожая на каменную глыбу. И вот по этой глыбе как будто кто-то ударил кресалом. Огненная тонкая струя, извиваясь, скользнула к земле. Ядрено громыхнул гром. И вслед за ним от тучки потянулась белесая дождливая полоса, и сосны утонули, как в тумане.
— Дедушка, а почему эти деревья цыриками зовут? — спросил Максимка.
Батомунко сел на землю, вытянул больную ногу и достал трубку. Давно он ждал этого вопроса от внука. И вот дождался. Значит, взрослеет Максимка, уж мало ему одних детских забав.
— Однако было это шибко давно, когда птицы только из яиц вылупились, когда эти сосны только родились, когда волшебники только луну к небу прикрепили, — неторопливым глуховатым голосом заговорил Батомунко. — Вот в то-то далекое время и жил Бабажи. В этой пади его стоянка была. Когда Бабажи умер, все его вещи камнями стали. Самый большой камень — котел, в нем он пищу готовил. А вон люлька, — показал Батомунко на квадратный камень, — в ней он рос. А рядом голова верблюда лежит.
Говорят, страсть какой большой Бабажи был. На одном камне след его остался. Двумя ногами станешь, еще место есть. Такой он был. Когда спать ложился, на одну сопку голову клал, на другую ноги. Еще след его коня сохранился. Больше тарелки будет.
Бабажи-батор такой стрелок был, услышит за версту стук копыт марала, пустит стрелу не глядя, в сердце зверя попадет. У самой быстрой птицы любое перо из крыла на лету выбьет. Весь род кормил он мясом. Хорошо люди жили, в песнях славили своего батора.
Никто ворона не зовет, он сам прилетает. Из южных степей пришел хан с большим войском, остановился на правом берегу Онона. Бабажи-батор поднялся на гору, смотрит, шибко много врагов, не одолеть их, мало у него воинов, но виду не показал.
— Как здоровье хана? — приветствовал врагов с горы Бабажи-батор. — Хорошо ли дошли до быстрого Онона? Здоровы ли люди и скот разный? С добром ли пришли в наши вольные края?
На том берегу Онона на утес выехал хан и отвечал:
— Здоровье мое хорошее и жить мне еще много лет. А пришли мы с войной, забрать все твои богатства, а людей твоих угнать в рабство. Готов ли воевать?
— Ты, хан, вначале трубку мою раскури, потом я тебе отвечу.
Бабажи-батор привязал трубку к стреле и пустил стрелу к хану. Она угодила коню в лоб. Убила его.
Раскурил хан трубку, пустил ее со стрелой обратно. Долетела стрела до середины Онона и упала в волны.
А Бабажи-батор и говорит:
— А теперь, хан, посмотри на мое войско.
А дело уже к вечеру было. Смотрит хан, в степи костров, как звезд на небе в глухую ночь. Возле них воинов, как птиц при перелете, видимо-невидимо. Испугался хан и поскорей увел свое войско подальше от Онона.
А это были не воины, а молодые сосны, возле них горели костры. Между деревьями всадники скакали. Вот так обманул хана Бабажи-батор.
С тех пор эти сосны и стали звать цырики-воины.
— Деда, а мне можно сейчас пострелять из лука?
— Пошто нельзя? Твой лук, что хочешь, то и делай с ним.
Максимка вскочил на коня и помчался на стоянку. Ветер свистел в ушах, трепал его кудрявые волосы.
Глава 16
Любила Анна встречать солнце в степи. Вот и сегодня она шла краем поля. Небо на востоке разгорелось рябиновым костром. Прохлада, настоянная на нежном запахе цветов, осторожно касалась щек Анны, бодрила.
Густо зеленели поля. Особенно те, что были обработаны плоскорезами. Всходы покрыли стерню и были ровные и чистые. Посмотреть на них приезжали изо всех звеньев. Ходили по пашне и удивлялись, почему здесь овсы так дружно пошли в рост, а у них в звеньях еще и не везде всходят.