— Однако как давно это было, — вздохнул Арсалан.
Вошла Дарима с большим овальным блюдом, на котором дымились бузы[7].
— Прошу к столу, — улыбнулась Дарима.
— Сама готовила? — спросил Алексей.
— Сама, — чуть смущаясь, ответила Дарима и поставила блюдо на стол.
— Никак не могу поверить, что ты у нас уже взрослая, — любовался Даримой Алексей. — А за бузы спасибо.
Дарима убрала с груди тонкие черные косы и выпорхнула из комнаты. Арсалан вышел следом за ней и вернулся с бутылкой вина.
— Давай, Леша, выпьем за Нину Васильевну.
Висевший на стене динамик вдруг затрещал, и послышался голос Нины Васильевны: «Внимание! Говорит Дорохова. Надвигается буран. Всем специалистам немедленно явиться в правление колхоза. Главному инженеру Дорохову и заведующему МТМ Батомункуеву подготовить к выезду все гусеничные тракторы. Всем трактористам и шоферам быть в гараже».
Арсалан встал.
— Я пошел.
— И я с тобой, — поднялся Алексей. — Где бы мне взять валенки?
— У меня есть. А как же жена с дочкой?
Алексей вышел в прихожую.
— Дарима, мчись к нам. Скажи Кате, что я уехал в степь. Вернусь после пурги. Если будет нужда в чем, помоги.
— Хорошо, — кивнула Дарима.
Горбясь, со скамеечки встала Дулма.
— Однако, Алеша, теплей одевайся: совсем дурной ветер поднялся.
— Спасибо, бабушка.
Глава 2
Невеселые думы Анны прервала Елена Николаевна.
— Девонька, да ты, моя-то, только погляди, что делается на белом свете.
Анна выглянула в окно: из-за Онона надвигалась туча.
— А тут соседский мальчишка прибегал. Отец на складе, велел тебе трактор заводить и подъезжать к нему, комбикорм на чабанскую стоянку повезете.
Анна поверх трико надела меховой комбинезон, обулась в валенки, достала лисью шапку-ушанку и вышла из дому. Налетел ветер, обдал ее леденящим холодом. А сизая туча за Ононом разрасталась. Замерли сопки, помрачнела степь.
«Ох и натворит туча бед», — подумала Анна. Она завела трактор и подъехала к складу. Из дверей, засовывая в карман телогрейки накладную, вышел Матвей Иванович, бросил одобрительный взгляд на дочь и кивнул на тележку:
— Цепляй вот эту, переднюю.
Анна прицепила тележку. Матвей Иванович покосился на тучу, перевел взгляд на сапоги, махнул рукой, как бы говоря: «Ничего, выдюжим», — и залез в кабину.
Выехали из ограды, и Анна развернула трактор к Онону.
— Ты это куда? — поднял косматые выгоревшие брови Матвей Иванович.
— Одеться тебе потеплей надо. В телогрейке и сапогах околеешь.
— Да ты что? — недовольно нахмурился Матвей Иванович. — Процарапаемся, в аккурат и угодим в самую кутерьму.
— Мама велела.
Матвей Иванович крутнул головой, но промолчал. У калитки дома Анна остановила трактор. Через несколько минут Матвей Иванович вернулся в полушубке и валенках. В руках был узелок с продуктами.
Выехали за село. Дорога узкой полоской уходила в степь, с обеих сторон ее рыжели заросли лебеды, дикого проса и полыни. Через дорогу ползла поземка, заполняя выбоины снегом. Кусты полыни то прижимались к земле, то, поднявшись, кланялись во все стороны. Ветер гулко стучал по кабине трактора.
Матвей Иванович молча смотрел на дорогу. Хотя он и доживал седьмой десяток, но на здоровье еще не жаловался, только старые солдатские раны стали все чаше поднывать. Но сейчас его заботили пять отар, что затерялись в степи.
Анна задумчивость отца поняла по-своему. Ей казалось, что ему уже тяжело работать бригадиром-наставником молодежного животноводческого комплекса.
— На пенсию бы тебе, папа, надо.
У Матвея Ивановича в недоумении взлетели косматые брови.
— А что робить-то на этой пенсии буду?
— Отдыхать.
Матвей Иванович усмехнулся.
— Отдыхать, говоришь. Списала меня, значит, вчистую. Та-а-к. А не рано? Мне пока дело не в тягость. Да и не могу я этих овец бросить. Всю они во мне кровушку испортили, до последней капли. Ты только подумай, сколько я за них выговоров наполучал, теперь уж и со счета сбился. На другом бы деле нам с тобой вдвоем за всю жизнь столько не заробить. Считай, по партийной линии не менее пяти выговоров имею, а от правления колхоза? — давно уж со счета сбился. И что бога гневить, зря меня ни разу не ругали.
— И шел бы на другую работу. Не свет же клином сошелся на этих овцах.
Матвей Иванович покачал головой.
— И как это у тебя все легко получается. Я же, кажись, не воробей, посидел на одном дереве, не понравилось, перепорхнул на другое. Помнишь, когда я с войны пришел? Ты тогда еще совсем кнопка была, кое-как облупленным носом до стола доставала. Назначили меня заведующим овцеводческой фермой. Принял пятьсот двадцать овец и триста коз. За каждой баранухой, как за малым дитем, досматривал. С тех пор, почитай, двадцать лет с гаком минуло. Все пережили. И хозяйство подняли. Теперь у нас, знаешь, поди, больше пятидесяти тысяч овец. Доходы за три миллиона шагнули. За эти годы я от этих овец столько мук принял, сколько, пожалуй, ни один грешник в аду не принимал. А ты говоришь, все бросить. Так это надо всю мою жизнь выбросить.
— Я же об отдыхе говорила.
— Отдых отдыху рознь.
Матвей Иванович задумался. Впереди густо сыпанул снег, забарабанил по кабине. Анна поежилась. Новый порыв ветра отбросил снежную полосу. Открылись дали. Показался перевал. Анна распахнула дверцу, взглянула на небо. Туча висела над головой. Казалось, сейчас она заденет за сопки и сравняет их. За тучей от Онона тянулся белый хвост. От него в разные стороны по степи разбегались снежные смерчи.
— Не успеем добраться, — встревожилась Анна.
— Тут уж недалеко. От перевала рукой подать: километра три, не больше, — успокаивал ее Матвей Иванович.
Как ни торопились, но от тучи уехать не успели. Пурга настигла их на перевале. Снег лавиной обрушился на землю. Стало темно. Над степью стояла серая кутерьма. Казалось, небо упало на землю и извивалось в агонии. В один миг дорогу сравняло со степью, и. Анна потеряла направление.
— Папка, я не знаю, куда ехать! — в отчаянии крикнула она. Трактор накренился.
— Останови. — Матвей Иванович обошел вокруг трактора. Трактор одной гусеницей стоял в кювете. Дорога была справа. Матвей Иванович махнул Анне рукой. Он шел в двух шагах от трактора. Снежный поток непрерывно катился через него, ветер рвал полы полушубка, засыпал лицо светом. Каждый шаг давался с трудом. Вот снежный вихрь закрутился и поднялся столбом. Матвей Иванович качнулся и упал, и тотчас над ним начал расти сугроб. Анна остановила трактор, выскочила из кабины и помогла отцу подняться.
— Может, переждем пургу? — крикнула Анна.
— Нет. Тут уж рядом.
Анне казалось, что они давным-давно сбились с дороги и едут уже целую вечность. Наконец перед ней выросла стена. Анна затормозила. Матвей Иванович раскрыл ворота и махнул рукой. Анна въехала в кошару и заглушила мотор. Только здесь она почувствовала усталость.
— Ты что? — спросил Матвей Иванович, убирая ладонью снег с лица. — Пошли в дом.
— А ты не ознобился? — Анна вылезла из кабины.
— Кажись, нет.
От кошары, вдоль забора, они пробрались к чабанскому дому. Дом был большой, с длинным коридором, куда выходили двери из общежития парней и девчат, ленкомнаты и из столовой. Из ленкомнаты вышли парни и девчата. Все они были тепло одеты.
— Олег, как у вас тут дела? — обратился Матвей Иванович к высокому парню с темным пушком на верхней губе.
— Вадим с отарой потерялся. Собрались искать.
— Беда мне с вами, — проворчал Матвей Иванович. Он прошел в столовую, снял полушубок, отдал парням. — Снег вытрясите. — Устало сел за стол. — Где у вас головы-то были? Учу, учу, и никакого прока. Самих когда-нибудь волки задерут, и овец погубите. Зинаида, — Матвей Иванович повернулся к краснощекой пухленькой девушке, — налей чайку, до костей проняло. И где теперь искать Вадима? Как ты думаешь, Олег?
— К Красной сопке должен прибиться. В той стороне пас.
— Замерзнет на таком ветру.
— Выдюжит, не в теплице рос.
Зина принесла чай. Матвей Иванович обхватил стакан озябшими руками, отхлебнул глоток.
— Ты, Олег, останешься с девчатами. Напоишь и накормишь овец. А мы разобьемся на две группы и поедем искать Вадима. Надо пробиться к Волчьей сопке: он мог уйти туда через перевал. Другая группа поедет к Верблюжьей горе. Там, за березняком, может укрыться. Зинаида, собери-ка Вадиму поесть.
— Я поеду с вами, — попросилась Анна.
— Тебе тут дела хватит. Овец больше трех тысяч. Их кормить надо.
Матвей Иванович и парни уехали, Олег ушел к овцам. А ветер усилился. Он обрушивался на дом с такой силой, что трещали стены. Было темно, как в сумерках.
— Где же они найдут-то Вадима-разиню, — выглядывая в окно, беспокоилась Зина. — Говорили, не гоняй далеко овец, так нет, там, видите ли, лучше пастбище.
— Найдут, — успокаивала ее Анна.
— Да ты только посмотри, это же какое-то светопреставление.
— Я уж видела.
Анна заглянула в общежитие парней. Комната большая, койки аккуратно заправлены, возле каждой тумбочка. У окна стол. За ним с книгой сидел Петька Бянкин, длинный угловатый парень.
— Петя? — удивилась Анна. — Ты что тут делаешь? Зимуешь?
— Но-о-о. Воду возили на стоянку Баирмы Очировой. Да вот пурга.
— Трактор-то свой отремонтировал?
— Но-о-о.
— Не нокай. Пойдешь ко мне в напарники?
— Но-о-о.
— Не возьму, — решительно заявила Анна.
Петька выжидательно посмотрел.
— Сам подумай. Мы с тобой и говорить-то разучимся, будем все нокать.
— Но-о-о, — согласился Петька.
— Ему толкуешь одно, а он свое, — рассмеялась Анна. — Да как же ты с девчонками-то объясняешься, горемычный? Поди, молчишь?
— Но-о-о. Что им объяснять-то? — Петька махнул рукой и уткнулся в книжку. Вошел Олег, снял шапку, стряхнул с нее снег.