— Лучше не ходи, моя. Поезжай с богом.
— Белый свет мне не мил, мама.
— Все, доченька, перетерпится.
В сенцах послышались шаги. Вошел Иван Иванович. На нем была серая рубашка с двумя большими карманами, немного помятые серые спортивные брюки.
— Добрый день.
— Проходите, Иван Иванович, — пригласила Елена Николаевна.
— На минутку я, к Анне Матвеевне.
— Пойдем.
Анна сгрудила одежду на кровати, убрала чемодан, на его место поставила стул.
— Садись.
Иван Иванович скользнул взглядом по чемоданам и сел.
— Надолго едешь?
— Как здоровье будет.
Анна села за стол, поправила ковыльные волосы.
— А ты что не на Мертвом поле? Там сейчас навозовноситель испытывать будут.
Иван Иванович дернул нос-лодочку.
— Я в детские игры не играю. Все это примитив, кустарщина. Такие дела надо делать с размахом, в государственном масштабе. Пусть об этом в верхах думают. Алешка все себе цену набивает, вот и лезет из кожи. А мы люди земные, как-нибудь без громкой славы проживем.
— Но-но. Так зачем я тебе понадобилась?
— Ты когда едешь?
— Завтра.
— Я с матерью разговаривал. Она мне разрешила поехать в Читу за запчастями. Я тебя попутно подброшу до Арея. Дня два-три вместе побудем. Я тоже хочу немного отдохнуть.
Анна запустила пальцы в волосы, задумалась, потом покачала головой.
— Спасибо, Ваня. Я как-нибудь сама доберусь.
Иван Иванович дернул нос-лодочку, под ним нервно скрипнул стул.
— У меня, Анна, терпение-то не лошадиное. Как бы тебе когда-нибудь не пришлось локти кусать.
— Ваня, а что ты не женишься?
— Смеешься?
— Нет, серьезно говорю.
— Подожду, когда ты одумаешься.
Анна покачала головой.
— Долго тебе ждать придется.
— А я терпеливый. Ты пойми, Алешка только осрамит, да и бросит. Вся деревня на тебя уже пальцем показывает. До чего докатилась. Тебя скоро в добрый дом пускать не будут.
— Не встревай, Ваня, между нами. Я сама вижу, что это моя погибель. Да только не уйти мне от нее, — вздохнула Анна.
— Ты с ума сошла.
— Иди, Ваня.
— Да ты сама не знаешь, что делаешь. Давай уедем в Хабаровск. У меня там друг есть, вместе учились. Письмо от него получил. В сельхозуправлении нужны им инженеры. И для тебя место подыскал. Уедем, и все забудется.
— И ты мне простишь Алешу?
— Никогда не напомню.
— Может, и не напомнишь. А в душе не простишь, Так какая же это будет жизнь? Мы же люди, Ваня. Ты говоришь, на меня люди пальцем показывают. Ну и пусть. Зато я перед собой чиста. Всю жизнь его одного люблю.
— Интересно, как же тогда за мной замужем оказалась?
— К сожалению, это тяжелый сон был.
— Смотри, как бы за этим сном гоняться не пришлось.
— Что гадать, поживем — увидим.
Иван Иванович встал, долгим взглядом посмотрел на Анну.
— Так, я ухожу.
— Иди, Ваня, и не мучай себя.
Иван Иванович круто развернулся и вышел. Анна некоторое время сидела неподвижно. «Ехать надо, скорей ехать». Анна энергично встала, отодвинула стул и на его место поставила чемодан.
А тем временем на Мертвом поле собрались звеньевые, приехали Нина Васильевна и Арсалан. Ананий глубокорыхлителем вспахал полосу, и теперь по ней шел навозовноситель. Федор вел трактор, Арсалан стоял на специальной подножке бункера и подгребал перегной к шнеку, по которому он поступал под плоскорез.
Звеньевые шли с боков агрегата и ревниво следили, как он работает. Федор сделал две ходки и остановился. Нина Васильевна посмотрела на Алексея, потом перевела взгляд на Арсалана.
— Без оборота пласта внести удобрение… А я-то думала… Арсалан, да у тебя светлая голова.
— Я и говорю, шибко умный. Только мне никто не верит.
Все заулыбались.
— Арсалан, надо к концу уборки сделать каждому звену по такому агрегату, — как о чем-то решенном сказал Алексей.
— Вы полюбуйтесь на него. У меня что, завод? — раскричался Арсалан. — Арсалан, комбайны ремонтируй, Арсалан, машины изобретай…
— Арсалан, и про ребятишек не забывай, — вставил Ананий.
— Про каких ребятишек? — не понял Арсалан.
— Вот про таких ма-а-аленьких, — показал руками Ананий.
Под общий смех Арсалан сердито сплюнул и отвернулся.
— Надо думать, — поддержала Нина Васильевна.
Алексей хлопнул по плечу стоящего рядом Федора.
— Ну, Федор Степанович, мы теперь не князья, а боги.
— А-а-а, вы так…
Федор откинул берет и, наклонившись, выставил руки для борьбы.
— Петрович, покажи моряку, где раки водятся, — зашумели мужики.
Алексей скинул пиджак, и они сошлись с Федором, обхватив друг друга.
— Только без подножек.
— За ремни беритесь.
— Петрович, не давай ему голову опускать.
Шумели болельщики.
Алексей с Федором ходили по кругу.
— Петрович, в замок руки бери.
Алексей нажал плечом в грудь Федора, тот уперся, запахал ногами землю. И в это время Алексей чуть присел, кинул Федора через себя и придавил его.
— Вот так.
— Ах, молодец!
Федор попробовал вырваться, повел плечами и поднял руки.
— Сдаюсь, Петрович.
Алексей с Федором встали, отряхивая с себя землю.
— Это тебе, Князь, не лягушек в луже ловить, — посмеивались над Федором мужики.
— Я забираю этот агрегат, — пробасил Игнат Романович.
— Нина Васильевна, это что же получается? — возмутился Комогорцев. — Лучшие семена — Огневой. Игнату Романовичу первому навоз вывезли под ранние пары. Теперь он зябь поднимет да еще удобрение внесет. А мы по весновспашке сеять будем. Огнева с Игнатом Романовичем хлеб вырастят, а мы только семена переводить будем. А Петрович еще и скажет: «Я-то думал, вы хлеборобы, поля вам доверил, а у вас только и звания мужского, что штаны».
Комогорцев так скопировал интонацию и манеру говорить Алексея, что все невольно засмеялись.
— Алексей Петрович, ты решил зябь поднимать? — спросила Нина Васильевна.
— Да, под овсы. Посев по зяби дает урожай на два — четыре центнера с гектара больше, чем по весновспашке. И весной пахать эти земли не надо, люди, техника высвобождаются. Это дает нам возможность все пары поднять в мае.
— На этих же полях будут пастись овцы. Ты вспашешь их, овец куда девать, забивать?
— Мы со звеньевыми уже толковали. Каждому звену дан план — заготовить по семисот тонн сена.
— Об этом знаю, на правлении утверждали.
— Мы с Цыдыпом Доржиевичем подсчитали: чтобы компенсировать корма этих полей, каждое звено должно заготовить сена не семьсот, а тысячу тонн. Теперь дело за звеньевыми.
— Ну и что вы скажете? — обратилась Нина Васильевна к звеньевым.
— Если хорошо рассудить, — поцарапал затылок Игнат Романович, — зябь — хорошее дело. Еще и удобрение внести. Сорняки в рост кинутся. Их весной прихлопнул — и поля чистые. Хлеб будет — это наверняка. — Игнат Романович погладил ладонью усы. — Но тут такая закавыка. Оно с сеном-то всякое может быть: то в одних местах травы недород, а то заненастит, год на год не приходится. Вот и рассудите. А если по уму, так, конешно, все правильно.
— Все понятно, — рассмеялась Нина Васильевна. — Ох и дипломат ты, Игнат Романович. А сено-то косить тебе все-таки придется. Ведь заставит Алексей Петрович.
— Зачем их заставлять. Пусть сами решают: или сено и хлеб или ничего. Только потом какими глазами на людей смотреть будут.
Глава 2
Много былей и небылиц сложено про озеро Арей. Говорят, как-то раз в верховьях реки Ингоды промышлял охотник зверя. Выдался у него нефартовый день, такое с таежниками нередко бывает: как ни выстрелит, а пулю от цели будто нечистый отведет, даже рябчика на ужин не подстрелил.
Так вот и ночевал у костра голодный. Но утром охотнику повезло: изюбря-рогача выследил, подошел к нему сажен на десять. Зверь пасется на увале, убойное место подставил. Целится охотник, а сам думает: «Справный рогач, хороша печенка у него. Отведу сейчас душу». Самое паршивое дело — так под пулю думать. Слово хоть и не злой дух, но есть в нем какая-то темная сила. Выстрелил охотник и ранил изюбря, а патрон-то последний, добить нечем.
Изюбрь прыгнул на тропу и пошел в горы. Из раны на кусты кровь хлещет. Голодный охотник плетется следом, ждет, когда обессиленный зверь упадет.
А горы все круче. Тропа то в сырую глухомань нырнет, то по каменным россыпям петляет, то к серым утесам жмется. Рогач на глазах силы теряет, шатается, все чаще останавливается. Да и охотник захромал, ноги сбил.
Сколько они так шли, никто не знает. Только вдруг на вершине хребта лес расступился, к озеру вышли. Озеро как озеро, вокруг, пожалуй, верст десять будет. Северный берег крутой, песчаный, посмотришь, будто кто вал насыпал. На нем сосны, кедры да лиственницы растут. Между ними багульник, угрюм и рябина. А южная сторона низкая, темная, там больше ельник, мелкий листвяк да разная чепура разрослась.
Зверь-то с ходу кинулся в озеро, бродит вдоль берега, ил копытами поднимает. Охотник невдалеке костер разложил, рожни готовит, голод-то не тетка.
Может, час, может, два бродил рогач в воде, времени никто не засекал, потом выскочил на берег, протрубил на весь лес и, точно ветер, умчался в чащу.
Удивился охотник, век доживал, а такой оказии не видывал: чтобы зверь кровью истек, окунулся в воду и ожил. И решил он испытать эту воду. Разулся и побитые ноги опустил в озеро: раны на глазах затянуло. Тогда он напился. Голод пропал, а сила такая во всем теле появилась, какой он и в молодости не испытывал. Был такой охотник или нет, теперь уж никто не знает, а молва о великой целебной силе озера живет до сих пор и с каждым годом все дальше бежит по земле.
Вот на это озеро и приехала Анна. Поселили ее в листвяной роще, в просторной палатке с деревянным полом и небольшим светлым окном, выходящим на озеро. Рядом в такой же палатке жило семейство Бориса Каторжина. Даже в жаркий полдень, когда песок на берегу озера накалялся так, что наступить нельзя было, под деревьями стояла прохлада.