Здесь, в глухой тайге, первые дни Анна не находила себе места. Верно, в лесу она бывала, но выросла в степи. А степь — это простор, дали, куда ни взгляни — земля на сто верст видна. А тут горы набычились, стерегут каждый твой шаг. И чувствовала Анна себя точно в колодце. Хорошо хоть озеро, было где глазу отдохнуть, только за ним опять те же горы высились.
У подножья соснового бора приютились небольшие коттеджи. Но и здесь Анне не нравилось, та же лесная теснота, могучие сосны обступили со всех сторон домики, точно давили на них, сквозь густые ветви не везде и небо просматривалось. Поют птицы, порхают с дерева на дерево, а где они там, попробуй увидеть.
Лучше себя Анна чувствовала за листвяной рощей, где разномастным табором поселились «дикари». Здесь по широкой долине цепочкой тянулись небольшие луга, отчего казалось, что в этом уголке и земли и света больше. Да и народ был бедовый. Жили «дикари» суровой, неприхотливой жизнью. Укрывались от солнца и дождей кто в палатках, а кто просто под фанерными навесами. Рыбачили с плотов и резиновых лодок, грелись на песках, а вечерами возле костров не было конца их веселым рассказам. Когда им надоедало, они снимались и на мотоциклах и автомашинах ехали к речкам на другие озера. Что им Арей, были бы вода да солнце, а здоровье будет.
Поздно приходит лето в Забайкалье. Почти на месяц позднее оно приходит на Арей. Был на исходе июнь, а здесь еще буйно цвел багульник. Кое-где в глухих падях белели накипни, и в них, как в погребах, хранили продукты охотники.
Анна целыми днями бродила по прибрежным зарослям, нашла несколько кедров и подолгу сидела под ними.
А сегодня ночью разыгралась непогода, от гольца Сохондо налетел холодный ветер. Вспенилось, зашумело озеро, посылая на берег огромные волны. Над палаткой в тревоге метался лес. С деревьев срывались шишки и гулко ударялись о брезент.
Анна лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к свисту ветра и вздохам озера. И ей казалось, что жизнь осталась где-то за этой бушующей стихией и к ней уж никогда не вернутся ни любовь, ни радость. И странно, одиночество ее сейчас не угнетало. Анна как бы очищалась от всех жизненных невзгод.
К утру ветер стих. Анна встала, выпила настой золотого корня, который ей приготовил Борис, и вышла из палатки. Небо было чистое, холодное. На востоке занималось бледное зарево. Иссиня-темное озеро все еще было неспокойно, всюду ходили волны, бессильно падая на песчаный берег. Над ними кружило несколько залетных чаек.
Анна пошла вдоль берега. Укатанная дорога за коттеджами привела ее в сосновый бор. Здесь возле толстой сосны с затесиной убегала в заросли тропа. На нее и свернула Анна. В лесу было свежо. Заливисто пел сибирский соловей. Где-то недалеко гортанно кричал ворон. По бору всюду виднелись огромные муравейники.
Тропинка привела Анну на альпийские луга. Со всех сторон их окружали горы. Буйно цвели жарки, саранки, белели ветреницы. Анна присела на берегу ручейка, который, позванивая, петлял по лугу. Солнце уже поднялось высоко, но здесь между гор все еще лежала прохлада.
Анна сорвала цветок, поднесла к лицу и тут увидела лису. Она ходко бежала закрайком леса. Лиса уже вылиняла, поэтому была головастая, некрасивая. Вот она замерла, подняла нос и, крадучись, пошла к березовому колку, который находился возле ручья. Анна с любопытством следила за ней. Лиса дошла до кромки леса и приготовилась к прыжку. Из колка шумно поднялось несколько глухарей. Перелетев луг, они скрылись в хребте.
Анна затаилась. Лиса подбежала к ней вплотную, увидела, на секунду замерла, лотом тявкнула и умчалась в лес.
Когда Анна вернулась на турбазу, было уже жарко.
— Ты это где потерялась? — встретила ее Марина. Она, была в купальнике, в руках держала книгу.
— На луга ходила взглянуть. Наши скоро на сенокос поедут.
— Завтрак я тебе принесла. В палатке. Чай сейчас согреем.
— А где Борис с Димкой?
— Рыбачить уплыли.
Палатки стояли метрах в пятидесяти от берега. Анна позавтракала, и они с Мариной пошли загорать на пески. По озеру скользили лодки, всюду виднелись плоты разных конструкций, на которых сидели рыбаки с удочками. На пляже уже было много народу.
Анна с Мариной выбрали место, где было меньше людей, и прилегли на песок. Марина раскрыла книгу, но читать не стала.
— Что это ты мне про Алексея ничего не расскажешь? — Марина выжидательно посмотрела на Анну сквозь очки в золоченой оправе.
— Нечего говорить. Недобрая слава пошла о нас.
— Не наступив в родник, не замутишь воду.
— Это так. Мне-то терять нечего. А вот Алеше — другое дело. Видно, не судьба. Все кончено. Я и Кате перед отъездом так сказала. Пусть не мучается.
— А Алексей как к этому отнесся?
— Никак. Я его и не видела. Сказала Кате, да и скорей сюда.
— Испугалась?
— Ага. Отрезать-то отрезала, а сама только о нем и думаю. И чем он меня приворожил? Где мне силы взять, Марина?
Марина качнула головой.
— Не знаю, Аннушка. Ты же постоянно рядом с ним будешь. А это все равно, что прятать бочку с порохом под костром, рано или поздно взорвется.
— И за что нам такое наказание?
— Милая моя, любовь, как крылья у птицы: или поднимет высоко, или о землю ударит. Вернешься домой, встретишься с ними, и вся боль пройдет.
— Нет, теперь уж все. Я другое понять не могу. Чем Ванюшка плох? Видный мужчина, умом не хуже других. А вот на дух не надо. Алеша чужой, а как вспомню о нем, так душа и затрепещет.
— Кто же тебя, неволил замуж за Ивана выходить?
Марина выжидательно посмотрела на Анну. Анна ладонью разровняла песок перед собой.
— Когда Алеша ушел в армию, я у Ивана в кукурузоводческом звене работала. Два года вместе были. Весной сеяли, летом обрабатывали поля, осенью убирали. О нас писали в газете, нас показывали по телевидению. Ивана орденом наградили, а меня медалью. Награды на поле вручал секретарь обкома партии.
Незаметно привыкли мы друг к другу. Иван любил меня. Я это видела. Да он и не скрывал. Заботился обо мне.
Я в то время, как сейчас понимаю, в самую девичью пору вошла. Сил девать некуда было. И все чаще ни с того, ни с сего возьмется истомой все тело. Я то будто на крыльях летаю, то места себе не нахожу.
Алеша писал часто, но Иван как-то заслонил его, отодвинул от меня.
Пришла весна, мы сеяли у Онона. Расцвела черемуха, яблони — все вокруг бело. Птицы еще никогда так не пели. У нас вагончик был, в нем мы и жили. Не знаю, как случилось, но не устояла я перед Иваном. Потом спохватилась, перепугалась, сама знаешь, дело нешуточное. Закончили сев, сыграли свадьбу. Все было хорошо. Но осенью, после ноябрьских праздников, пришел Алеша. Увидела я его — и не мил мне стал белый свет.
Приплыли Борис с Димкой.
— Мама, у меня вот такая щука сорвалась. — Димка разбросил руки.
— И что они у тебя все срываются? — улыбнулась Марина.
— Да я и сам не знаю. Мы сейчас с папкой будем коптить рыбу.
Димка взял удочки и понес к палатке. Борис подсел к женщинам, покосился на Анну.
— Ты куда это каждое утро бегаешь? Не на свидание ли?
— Кто уж на меня теперь посмотрит? На Золотой луг сегодня ходила. Думала, косари уже приехали.
— Ты, девушка, не балуйся. Сегодня ночью рысь к столовой приходила. Да и медведю никто дорогу не заказал. Я по ручью следы видел.
— Зачем я им нужна?
— Напугают. Потом заикой домой приедешь.
— А вместе пойдем?
— На днях к утесам сходим. Чай там сварим.
После обеда появилась тучка, от нее к озеру серебристой струйкой скользнула молния, громыхнул гром, а следом за ним полил короткий ядреный дождь. Лес наполнился сырой прохладой. Дождь так же внезапно оборвался, как и пошел. Снова засияло солнце. Запарили пески.
День пролетел быстро. Ночь пришла густая, тихая. Молчало озеро. Над ним клубился туман. На зарослях угрюма искрились светлячки. Где-то в отдалении глухо ухал филин.
Борис возле палаток развел костер. Анна, закутавшись в меховую куртку, сидела на чурбаке и смотрела на пляшущие языки пламени.
— Хорошо сейчас на Ононе. Чем-то там наши занимаются?
— Не веришь, Аннушка, мы как-то с Борей на Урюмке заплутались.
— Не сочиняй, — усмехнулся Борис.
— Что не сочиняй. Тогда мы еще жених и невеста были. Сманил меня Борис на рыбалку. Рыбачим на Урюмке. Ночь пришла. Костер развели. Мне что-то страшно стало. Уговариваю Бориса домой пойти. Он согласился. Пошли. Лазили, лазили по кустам, к костру пришли. Так вот за ночь раз пять уходили и приходили. А когда рассвело, я смотрю, крыша виднеется. Спрашиваю Бориса: «Это чей дом?» Он посмеивается и говорит: «Кажется, наш».
— Так как же вы его не могли найти?
— Нечистый попутал, — улыбался Борис.
— Рассказывай, — Марина с любовью посмотрела на Бориса. — Сейчас я с ним готова хоть в ограде заблудиться, так теперь разве дождешься.
— А не я ли тебя привез в таежное царство?
— За это спасибо.
Борис подбросил в костер веток, огонь оживился, подсветил стволы деревьев, ночь вокруг стала гуще.
Анна посмотрела в темноту.
— В степи лучше. Простору больше.
— Аннушка, давай споем, — предложила Марина и, не дожидаясь ответа, запела:
Вспоминала ивушка о лете,
А ее уж вьюга поджидала.
Анна, глядя на огонь, тихо, с грустью в голосе подхватила песню.
И осенним утром на рассвете
Журавлей девчонка провожала.
Крик печальный, крик прощальный
Долетел он к ней издалека.
Где ты, где ты, мой желанный?
По Онону тосковала Ингода.
Над степями плачут ветры,
Как в разлуке горько жить.
Мне бы лишь его увидеть,
С ним бы ноченьку пробыть.
В поле чистом под черемухой
Продержу тебя я до зари.
В это утро на рассвете
Улетали к югу птицы,
улетали журавли.
— До чего же вы, бабоньки, любите тоску на душу нагонять. — Борис пошевелил головешки, к небу метнулись золотистые искры.