и места.
Сегодня, когда Анна прогнала его, Алексей даже не обиделся. Пришло время причалить к одному берегу. Но как это сделать. Сказать Кате, что он уходит от нее, было страшно, там Иринка. Страшно было и потерять Анну, И Алексей подсознательно даже обрадовался этой размолвке: пока не надо было ничего менять. Но а потом видно будет.
В Чите через секретаря обкома комсомола Алексей с комсомольцами машзавода договорился, что они изготовят пять навозовносителей, и к концу дня выехал в Озерное. Ночь настигла его у Алханайских гор. Алексей смертельно устал. Его потянуло ко сну. В одном из распадков он заметил костер и свернул к нему. У костра варил чай Дашибал. Невдалеке пасся табун лошадей.
— Петрович… Мэндэ, — обрадовался Дашибал.
— Здравствуйте, Мунхэ ахай. — Алексей пожал старику руку. — Как ваше здоровье?
— От зари до зари еще дюжу в седле.
— Все ли кони в табуне?
— Лесной зверь, сытый зверь, стороной обходит мой табун.
— Хорош ли приплод в этом году?
— Жеребята есть, не считал. Когда вырастут, немало хороших наездников надо будет.
— Хороши ли травы в падях?
— Кони сыты, на корм грех обижаться. Прошу к костру. — Дашибал расстелил попону. — Однако чаевать будем.
— От кружки горячего чая не откажусь.
Алексей принес из машины колбасы, консервов, свежего хлеба.
— Это вам гостинцы.
— Спасибо.
Дашибал нарезал хлеба, налил в кружки крепкого чая, шумно отхлебнул глоток, поставил кружку.
— Старуху мою не встречал?
— В Сенную кашеварить поехала.
— Однако совсем от рук отбилась старая. Говорю, дома сиди, отдыхай. Не хочет меня слушать. Совсем испортились бабы.
Алексей покосился на Дашибала, усмехнулся.
— А вот вам самому-то, Мунхэ ахай, не надоело скитаться по степи да горам?
— Пошто так говоришь, Петрович? Пока у орла крылья есть, он не может обойтись без неба, пока табунщик может сидеть в седле, ему не покинуть степь.
В пади всхрапнула лошадь, пугливо заржал жеребенок, ему негромко, успокаивающе ответила кобылица. Алексей посмотрел туда, где пасся табун, и спросил Дашибала:
— А смену-то себе приготовили?
— Однако нету смены, — с горечью ответил Дашибал.
— Как же так? Или парней у нас в селе не стало?
— Парни есть, да что толку. Совсем испортился народ. День думаю, ночь думаю, как дальше жить, ничего придумать не могу. Беру себе в помощники парня. Сядет на коня, любо глядеть. Живем мы с ним настоящей мужской жизнью. Спим, где ночь догонит, встаем, как только первая птица голос подаст. Весь день в седле, то по степи скачем с табуном, то на горные луга уходим, под самые тучи.
Шибко радуюсь. Хорошая смена из парня будет. В смелые руки укрюк[17] передам. Однако проходит неделя, другая, и парень голову повесил, на степь не смотрит. «Что случилось?» Парень на меня не смотрит: «В село хочу», — «Что в селе делать будешь?» — «Давно телевизор не смотрел. Наши завтра с канадцами в хоккей играют. Потом бокс будет. Кино новое на экраны вышло». — «Зачем тебе кино. Смотри хорошо в степи, все увидишь, что надо».
Старшего сына хотел табунщиком сделать, он военным стал, теперь на границе служит. Второго сына в табунщики метил, он в учителя пошел. Коней в глаза не видят. Как так жить можно?
У нас в деревне каждый мальчишка трактор водит, надо, и на машину сядет, подучи маленько, самолет поведет. Про луну, про звезды все знают. Только некому подкову сковать, никто не умеет коня подковать. Пошто так неладно получается?
Из пади донесся топот копыт. Дашибал прислушался. Потом отодвинул от себя кружку, подбросил в костер дров и закурил.
— Как-то в старые времена жил на Ононе князь, — продолжал Дашибал. — Вырос у него сын, поехал землю посмотреть, у людей уму-разуму поучиться.
В дальней стороне встретил он девушку, шибко полюбил, женился на ней и про отца с матерью забыл.
Проходит год, другой. Отец гонцов шлет, письма пишет, требует домой сына. А он даже ответа не дает. Молодая жена милей родины оказалась.
Шибко задумался князь, как вернуть на родную землю сына. Тогда старый слуга и говорит: «Не печалься, князь, пошли сыну стебелек полыни, и он вернется».
Так князь и сделал. Получил сын стебелек полыни, вдохнул горький запах родной земли и затосковал по Онону. А потом вскочил на коня и помчался к отцовскому очагу.
Дашибал поправил палочкой дрова в костре, поднял взгляд на Алексея.
— К чему это я говорю. У каждого человека стебелек полыни родной земли в душе жить должен.
— Мунхэ ахай, время пришло другое. И дороги у молодежи другие.
— Однако кто не ходил по старой дороге, тот не найдет и новую, — не сдавался Дашибал.
— Это так. Мы и пересели на самолет только потому, что в седле мечтали птицей в небо подняться.
— Все в небо рвутся. Однако кто коней пасти будет?
— Вот этого я тоже не знаю. Жизнь подскажет, что делать? Спасибо за угощение, Мунхэ ахай.
— Однако еще пей.
— Уснуть надо немного. Глаза слипаются.
Алексей принес спальный мешок и устроился в нем под деревом в двух шагах от костра. Достал папиросу, закурил.
— Какой хлеб нынче будет? — спросил Дашибал.
— В звеньях не важный, подсушило. Да и семена плохие были. Думаю, на будущий год на всех полях взять не меньше семнадцати — двадцати центнеров с гектара.
— Говорят, всех овец в кучу собрать думаете?
— Всех не всех, а для начала думаем построить комплекс тысячи на три. А там видно будет.
— Однако што-то худо делаете. На одном месте овцы всю траву выбьют, потом землей кормить будете?
— В комсомольско-молодежной бригаде пять отар. Тоже думали, ничего не получится. А ведь хватило кормов на всех овец.
Дашибал помолчал, а когда задал очередной вопрос, Алексей не ответил, он уже спал крепким сном. Старик встал, не спеша постелил попону, вместо подушки положил седло, лег и накрылся серой, выгоревшей на солнце курткой. И долго его еще мучили беспокойные думы.
Алексей проснулся рано. В пади было еще сумрачно, а вершины гор, освещенные первыми лучами солнца, светились точно гигантские купола. За долиной тянулся высокий хребет, густо заросший лиственными и кедровыми лесами. На крутой покоти из лохматой зелени выпирали скалы причудливых форм: одни походили на столбы, другие — на развалины старинных крепостных стен, третьи — на гигантских лесных животных. А одна из скал, ближе к подножью, стояла на синеватой каменной осыпи, точно на лужайке, и походила на высокую арку, под которой могла проехать тройка лошадей. Это были ворота, или сердце Алханая. К воротам по склону вилась дорожка. Все эти скалы в утренних лучах светились разными цветами.
— Надо же было природе создать такое чудо, — восхищался Алексей.
Дашибал курил возле костра трубку в серебристой оправе. С прищуром посмотрел на хребет.
— Осенью, когда лист желтеть начнет, здесь еще лучше.
Совсем рядом голосисто закуковала кукушка.
— Пожить бы здесь с недельку, — мечтательно проговорил Алексей.
— Иди ко мне в помощники.
— С великим бы удовольствием пошел. Да земля не отпускает.
Позавтракав, Алексей поехал домой. По пути он решил посмотреть хлеба. После крепкого сна Алексей чувствовал прилив сил, и жизнь ему уж не казалась такой мрачной и безысходной.
У Крутого лога на краю поля он увидел автомашину и человека. Алексей подрулил к нему. В хлебах стоял главный агроном из Ключевской Матвей Александрович Дремин. Ему было лет сорок. Алексей давно его знал. Дремин был не очень-то разговорчив, держался всегда особняком, но дело свое знал превосходно.
— Сосед? Что это тебя занесло на наши поля?
— Ездил, смотрел твою безотвальную обработку.
— Ну, и как?
— А ведь хлеб-то только у тебя одного будет.
— Это ты уж, Матвей Александрович, перехвалил.
— Бери, паря, меня к себе. Соскучился я по настоящему делу.
— Ты в своем уме?
— К сожалению, в своем.
На крупное мясистое лицо Дремина набежала тень.
— А Неделин отпустит?
— Уже отпустил. Только попросил написать, что ухожу я не по его вине, а по собственному желанию.
— Не понимаю я вашего Неделина. На всех совещаниях он больше всех шумит о внедрении передовых методов труда и в земледелии и в животноводстве, а сам ничего не делает. Специалистов меняет, как бродячая собака хозяев.
— Недалекий человек. На ферме не внедряет механизацию, потому что доярки еще не доросли до такого уровня труда. Если он заметил, что агроном или зоотехник начали мозгами шевелить, то они авантюристы. Вот и подгоняет все под свою мерку, а мерка-то уж больно примитивная. Ну как, Петрович, договорились?
— Договорились.
— Когда приступать к работе?
— Что тянуть-то? Завтра с утра. Принимай опытное поле, культурные пастбища и оросительную систему.
— Оросительная система? — удивился Дремин. — Я что-то не видел ее у вас.
— Вот создашь, и будет.
— А к Нине Васильевне нужно заходить?
— Вместе пойдем.
Катя не раз подходила к зеркалу и спрашивала себя: «Чем же я хуже Анны?» Когда она появлялась на улице, в магазине или в клубе, то чувствовала на себе пристальные мужские взгляды. Дома перед Алексеем Катя никогда не появлялась непричесанной или в помятом халате. В квартире следила за чистотой. «А может быть, я любить не умею? — мучилась Катя. — Почему же бежит от меня Алексей?»
Горькими были для Кати ночи, когда Алексей не ночевал дома. Сердце рвала ревность. Что делать? Было унизительно выпрашивать у Алексея внимания.
После разговора с Анной Катя вздохнула свободней. «Поступлю-ка я в институт на агрономический. Попрошусь у Алексея работать на опытное поле. И будем мы потом всегда вместе». Эта тайная мысль согревала Катю. Тут подошел и юбилей: прошло пять лет, как они поженились. И Катя готовилась его отметить. Она решила никого не приглашать. Пусть этот вечер будет ее. Она довольно выплакала слез, чтобы теперь хоть немного порадоваться. И Алексею решила не говорить: пусть будет это для него сюрпризом. День этот выдался как по заказу. По всему небу пенисто кучились облака, бросая на землю неровные тени. По крутым распадкам буйно цвели марьины коренья, заревом полыхали кусты шиповника. Пестрели луга. В небе носились стрижи.