— А вы как думаете?
— Среди колхозников кто-то распространил слух, что вы думаете предложить кандидатуру Ивана Ивановича.
— Ну и что же?
— Я против. И думаю, меня поддержит народ. Как к человеку у меня к нему нет претензий. У всех у нас есть какие-то свои недостатки. Но для председателя — это не та фигура. По-моему, он и состарился раньше времени, и не без вашей помощи.
— Спасибо за откровенность.
Во Дворце культуры разноголосый гуд. В некоторых колхозах после войны сменилось несколько председателей. Одних снимали за то, что они плохие руководители, и отправляли работать рядовыми колхозниками, а других за то, что они хорошие руководители, забирали в районные или областные учреждения.
В селе Озерном председательской чехарды не было. Все привыкли считать, что Нина Васильевна будет всегда председателем, и поэтому многие были удивлены, что она уходит.
Ананий с Пронькой сидели на заднем ряду. Впереди них о чем-то переговаривались Ефросинья Бугоркова, Аграфена Бянкина и тетушка Долгор. Ананий тронул рукой за плечо Ефросинью. Женщины прервали разговор, повернулись.
— Ефросинья, а ты-то зачем сюда явилась?
— Так что же я, по-твоему, не колхозница?
— Пронька говорит, ты в председатели метишь?
— А что бы мне не попредседательствовать? Женщина я во всех отношениях самостоятельная. Хоть и не мужняя, но блюду себя, и греха за мной не водится. С этой стороны я больше всех подхожу для той должности.
Ананий плутовато подмигнул Аграфене, та понимающе улыбнулась.
— Я что-то не пойму тебя, Ефросинья. Колхозом-то ты думаешь править головой или грешным местом?
Сдерживая смех, вокруг выжидающе смотрели на Ефросинью.
— Так оно как глядеть. Выйду я в председатели, от вас, охальников, отбоя не будет. Сделай только одному поблажку, потом хоть распущай колхоз.
— Так ты говоришь, бросила грешить?
— Напрочь. Об этом все знают, живу, как невинный младенец.
— А зачем же к тебе на зорьке старик Игнашка бегает?
— Девонька, да вы послушайте, что он мелет, — обратилась за помощью к Аграфене и тетушке Долгор Ефросинья. — Наговоры это. Да у старика Игнашки уж мочи нет штаны-то застегнуть. Какой же из него греховодник?
— Так ты откуда знаешь?
— Ах ты бесстыжая твоя рожа! Чтоб на твоем поганом языке болячка соскочила! — плевалась Ефросинья…
Арсалан с Алексеем сидели в центре зала.
— Ванька теперь на тебе отоспится, — посулил Арсалан.
Алексей покосился на Ивана Ивановича, тот, возле окна разговаривал с Маруфом Игнатьевичем.
— Может, лучше тебе сразу уйти в другой колхоз?
— Нет, Арсалан, я никуда не побегу. Мы не мальчики, в случае чего, разберемся. Верно, сложней будет работать, но что поделаешь.
— Говорят, Анна к Ваньке возвращается.
Анна, Дарима и Дина сидели на три ряда впереди.
— Не знаю…
На сцене появились Аюша Базаронович и Нина Васильевна. Зал ворохнулся, и голоса начали стихать. Аюша Базаронович сел за стол, а Нина Васильевна прошла к трибуне, окинула взглядом зал. Установилась тишина. Все смотрели на эту невысокую женщину с сединой в волосах и ждали, что она скажет. А Нина Васильевна медлила, точно не решалась начинать разговор.
— Товарищи, председателем я стала в самый трудный день для нашей Родины. Двадцать второго июля тысяча девятьсот сорок первого года, — с хрипотцой заговорила Нина Васильевна. — Тогда мне было двадцать четыре года. А теперь уж вся голова побелела. От той девчонки до седой женщины расстояние немалое. Не все знают, кто сидит здесь, в зале, как порой трудно было. Да только я не жалею, что такой дорогой пришлось пройти. Вот этот орден Трудового Красного Знамени, — Нина Васильевна дотронулась до ордена, с которого начинался длинный ряд наград, — мне дали за то, что мы — бабы, старики да подростки сами от голода пухли, а снабжали фронт хлебом и мясом. Стреляли пушки, ходили в бой танки, летали самолеты только потому, что мы день и ночь не покладали рук. Далеко наше село было от фронта, да только мало уцелело домов, куда бы не заглянула смерть. От горя на глазах седели матери, старились вдовы. Но мы выстояли. Мы победили.
Зал слушал, затаив дыхание.
— Второй орден Трудового Красного Знамени мне дали за то, что не опустили мы руки и после войны. Сто двадцать мужиков не вернулись с фронта в наше село. И опять же нам, бабам, пришлось садиться за тракторы, пасти овец и брать в руки топоры, чтобы строить дома и школы. Мы и разруху победили. А этот враг тоже страшный был.
Нина Васильевна глотнула из стакана воды. Зал молчал. Сотни глаз смотрели на нее, многие впервые слышали о том, что было сделано ею в жизни.
— Орденом Ленина меня наградили за то, что мы с вами вскоре после войны не только справились с разрухой, но и создали самое крупное овцеводческое хозяйство.
Нина Васильевна рассказала, за что ей дали второй орден Ленина, «Знак Почета», три медали.
— Не для похвальбы я все это говорила. — Нина Васильевна помолчала, а потом просто и деловито сказала: — Ухожу я сегодня со своего поста, вот и хотелось взглянуть, как мы с вами жили. И прямо скажу, краснеть нам с вами не за что. Не подумайте, что легко мне было решиться на такой шаг. Я много ночей не спала, все маялась, как мне быть. Жила всю жизнь в заботах. Лишний раз некогда было в книжку заглянуть. И не заметила, как время-то убежало вперед.
Партия новые задачи поставила перед нами. Пришло время и село на промышленную основу ставить. Дела предстоят большие. Перестроить все хозяйство — дело нешуточное. Годы потребуются. Тут нужен такой председатель, у которого плечи крепкие, глаза зоркие, голова толковая, чтобы видеть далеко умел, чтобы сердце у него было беспокойное.
Нина Васильевна вышла из-за трибуны.
— А вам, дорогие мои люди, спасибо. Спасибо за то, что верили мне, что не боялись тяжкого труда, что зла никогда не таили. Если что и было не так, простите.
Нина Васильевна поклонилась. Зал напрягся как струна. Чей-то хлопок заставил всех вздрогнуть. И зал взорвался рукоплесканиями.
Нина Васильевна прошла к столу, села, вытирая платком глаза. А люди стояли и аплодировали. Когда наконец зал утихомирился, Маруф Игнатьевич спросил:
— Нина Васильевна, ты что-то не сказала, кого же за себя-то думаешь оставить?
Нина Васильевна посмотрела на Аюшу Базароновича.
— У комиссара есть предложение.
— А мы от тебя хотим услышать.
Нина Васильевна посмотрела на Ивана Ивановича и стала медленно вставать, точно хотела оттянуть время. И пока вставала, вся жизнь сына промелькнула перед ней. Она вспомнила, как он сделал первый шаг, шлепнулся на пол и засмеялся. Потом она его вела в первый класс, и никак не могла поверить, что сын уже такой большой. Когда он закончил десятилетку, они уехали на Алханайские горы, разыскали партизанскую землянку, подремонтировали ее и прожили в ней несколько дней.
Потом у Ивана Ивановича началась новая жизнь, он стал трактористом, кукурузоводом. А как-то зимой они были в Чите на совещании передовиков сельского хозяйства и вернулись оттуда с орденами. А вскоре Иван Иванович уехал в институт.
Она не знает, когда родилась мечта, что ее на посту председателя сменит сын. Эта мечта была всегда с ней. И она готовила к этому Ивана Ивановича. Они часто вечерами уносились в будущее, обдумывали, что предстоит сделать ему, наследнику матери.
И вот этот час пришел… Люди верили Нине Васильевне. И сейчас они вверят свою судьбу тому, кого она назовет. Аюша Базаронович выступит против Ивана Ивановича. Но он останется один и только потому, что люди знают, Нина Васильевна не отдаст колхоз в плохие руки.
Нина Васильевна отыскала взглядом Алексея. Немного подавшись вперед, он смотрел на нее открытым, влюбленным взглядом, как смотрят сыновья на мать. Перед этим взглядом и перед десятками других она стояла, как перед своей совестью.
— Я думаю… лучшего председателя, чем… Алексей Петрович Отрогов… нам не найти.
Нина Васильевна передала колхозные дела Алексею и сегодня впервые за многие годы не вышла на работу. У нее было такое ощущение, будто она мчалась во всю прыть на лошади и на всем скаку вылетела из седла. Все ускакали дальше, а она осталась одна, никому не нужная.
А тут еще примешивалось чувство вины перед сыном, Иван Иванович сразу после собрания, под предлогом, что едет на центральную базу, исчез и не появляется в селе уже который день. Нина Васильевна в тысячный раз задавала себе один и тот же вопрос: правильно ли она поступила, не предложив на пост председателя кандидатуру сына. Иначе поступить она не могла, но от этого Нине Васильевне было не легче.
Ведь прежде всего она отняла у себя мечту, а с мечтой расставаться не так-то просто. Судьба сына с этого дня началась бы совершенно иная. Может быть, получив самостоятельность, он стал бы совсем другим. «Да что это я его оплакиваю? — думала Нина Васильевна. — Инженер — не последняя фигура в колхозе. И если он настоящий мужчина, сам добьется всего. А тогда и ценить жизнь больше будет».
Нина Васильевна ходила по дорожке от дома к беседке и обратно. Светило солнце, ветра не было, а кусты трепетали листвой, шумели. На Урюмке бурлили перекаты. Стайками носились голубые сороки, садились на тонкие вершины талин и раскачивались на них.
Во второй половине дня появился Иван Иванович, небритый, с помятым лицом. Присел на крылечке, достал папиросу, закурил.
— Ваня, что с тобой?
— Ничего.
— Ты где потерялся?
— Ездил в город. По дороге к другу по институту завернул.
— Обиделся на меня?
Иван Иванович стряхнул с папиросы пепел.
— Спасибо тебе, мама. Позаботилась обо мне. Ты думаешь, мне теперь от Алешки жизнь будет?
— Ты погоди раньше времени умирать.
— Да я его видеть не могу.
— Ну и не гляди. У тебя же дело есть. Пойдем, я тебя покормлю. Потом поспи да приведи себя в порядок.
— Да ты разве поймешь? — Иван Иванович смял папиросу и встал. — В святые думаешь попасть.