— Эй, Князь, айда к нам. С ветерком прокатим, медовым запахом трав угостим.
— И что со мной случилось, не знаю, только закачалась подо мной степь, как палуба. Стою, как хмельной. Кажется, отца вспомнил: он до сих пор со слезами на глазах на землю смотрит, вину перед ней чувствует. Закинул я вещмешок в кузов, спальник и — на луга с девчатами, сено косить. Так вот и застрял в этой гавани.
— Тракторист?
— Как видите, а еще шофер и комбайнер.
— Женат?
— Пока не потерял рассудок.
— Это интересно.
— Насмотрелся я на эти семейные жизни. Дурачье мужики.
Алексей усмехнулся. Федор ему все больше нравился. Верно, в чем-то он рисовался, но что поделаешь, молодость, у нее свои права на жизнь.
— Значит, рассердились на женщин. Ничего, на свою наткнетесь, другое запоете.
Ветер отбросил снег. Впереди показался домик, за ним длинная кошара, катон. Навстречу трактору с лаем бросился огромный пес. На крыльце появился высокий, плечистый богатырь. Алексей выскочил из кабины и подошел к крыльцу.
— Батомунко ахай[9], здравствуйте.
Батомунко несколько секунд был в замешательстве. Наконец его крупное лицо с белой щетиной озарила радость.
— Алеша…
Под свист и вой ветра он обнял Алексея. Потом распахнул дверь и, прихрамывая на правую ногу, вошел в дом.
— Чимит, да ты посмотри, кого к нам шурган принес.
— Сын мой…
И Чимит прижалась к груди Алексея.
Некоторое время спустя они все пили чай, отогревая промороженные души.
— Однако жена-то откуда будет? — поинтересовался Батомунко.
— Из Улан-Удэ, забайкалка.
— А я все думала, — говорит Чимит, — возьмешь из чужих мест, не пустит домой. А на чужой стороне какое житье, одна тоска. Я в город ездила, в больницу, три дня там прожила, совсем больная стала.
Алексей посматривал на стариков и улыбался.
— Вы-то здесь как живете?
— Люди на селе уважают, хорошо живем, — ответил Батомунко.
— Внуков дождались, — сообщила о своей радости Чимит. — Теперь забота будет, учить их делу надо.
— Иринку к вам привезу. Пусть к степи привыкает.
Ветер забарабанил в окна. Батомунко прислушался, надел полушубок и вышел. Вскоре вернулся весь в снегу.
— Однако давно к нам такой злой шурган не ходил. Того и гляди, овец снегом завалит.
— Ты грейся, а я пойду подежурю, — встал Алексей.
На дворе была уже ночь. Ветер намел сугроб вровень с городьбой катона. И теперь снег через изгородь сыпался на овец. Алексей поднимал животных, они уминали снег и постепенно поднимались все выше и выше. «Если так мести будет, к утру овцы выше городьбы поднимутся, — беспокоился Алексей. — Надо ветролом ставить».
От кошары он принес несколько щитов и установил их шагах в двадцати от катона с подветренной стороны. Ветер ударился о щиты и дико завыл. Снег стал задерживаться у щитов. И тут Алексей почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он резко повернулся. Мужчина неловко слезал с коня. Он весь был засыпан снегом.
— Сена коню дайте, — попросил мужчина и пошел к дому, найти который можно было только по мутному пятну света в окне.
Алексей отвел коня в кошару и вошел в дом. За столом пил чай сухощавый мужчина в очках. Это был парторг — комиссар Аюша Базаронович Жугдуров. Алексей знал его с малых лет. Аюша Базаронович вырос в чабанской семье. Зиму учился, летом помогал родителям пасти овец, косил сено. После института преподавал историю в своем селе в школе, стал директором школы и членом правления колхоза. Колхозные коммунисты приняли его в члены партии, а через несколько лет избрали своим вожаком.
— Здравствуйте, Аюша Базаронович, — пожал руку Алексей. — Откуда вы взялись в такую кутерьму?
— А я вас не узнал. Из молодежной бригады. Кое-как стоянку Батомунко нашел. Думал, богу душу отдам.
— В такую-то ночь поехать… — качала головой Чимит.
— Надо. У вас как идут дела?
— Ничего, выживем, — ответил Батомунко. — Как у других чабанов дела?
— В молодежной бригаде одну отару угнало ветром. Вчера нашли.
— Чабан-то живой?
— Живой. А вот Баирму Очирову найти не можем. Буран катон сломал. Баирма в одной телогрейке была. Так и ушла с овцами.
— А муж-то где был? — спросил Федор.
— У кошары. Ворота открывал. Хотел туда овец перегнать. В это время и налетел ветер. Бросился Дондок к катону, а там уж ни овец, ни жены. На поиски отправил я молодежную бригаду, соседних чабанов. И вам задание: просмотрите Сырую падь, Долину ветров и Журавлиху. А эти пади, что к Онону, ваши соседи осмотрят. Я сейчас к ним поеду.
— До утра подождите, — уговаривала Чимит.
— Подождал бы. Да только ждать нельзя. Может, утром-то уже поздно будет. И вам всем придется сейчас выезжать.
Первую ночь Баирма провела с овцами у яра в Волчьей балке. Ох и длинной была эта ночь. Кое-как дождалась утра. Посветлела падь. Только небо все еще было хмурое да холодный обжигающий ветер продолжал гулять по простору.
Баирма смотрела на открывшиеся дали и не верила, что ад кончился, что выжила. Она продрогла так, что зубы отстукивали дробь. В какую сторону гнать овец? За Малой сопкой стоянка молодежной бригады. До нее ближе всего. Погнала овец по пади.
Овцы кучились, шли неохотно. Некоторые хромали. Баирма всматривалась в даль: не покажутся ли всадники. Ведь ее ищут, еще никогда не бросали человека в беде. «Как там у меня ребятишки?» — беспокоилась она. У Баирмы так уж сложилось в жизни, что она дружила только с парнями. А когда вышла замуж и пошли дети, то и назвала она их Борис, Арсалан и Алеша. Сыновья уже учились в школе, жили в селе в интернате. На стоянке остались только две дочери. «Совсем еще крошки, — продолжала думать Баирма. — Не выбежали бы на улицу. У крыльца заблудятся. Да и корова, наверное, не доена. Из Дондока худая доярка. Хоть бы ребятишек накормил».
Не заметила Баирма, как падь наполнилась туманом, откуда-то забрела снежная туча, а отдохнувший ветер налетел с такой силой, что чуть не свалил ее с ног. Овцы вместе с ветром устремились по ложбине между двумя сопками. Баирма кое-как поспевала за ними.
Овцы остановились у крутолобой сопки, сбились в кучу. Здесь было немного тише. Баирма смахнула пот с лица и осмотрелась: от земли до неба ходила серая коловороть. Ветер налетал порывами: поднимет снег, совьет из него живой вращающийся жгут и гонит вокруг сопки. Потом ссыплет снег где-нибудь в ложбине, отдохнет чуток, и опять за дело. Наконец надоело ему забавляться, налетел он густой волной на чабанку, вышиб овец из затишья и погнал в распадок. Вдруг одна овца вскочила и завалилась на бок.
— Что с тобой? — подбежала Баирма к овце. Посмотрела: нога сломана. — Вот горюшко-то мое.
Баирма взяла овцу на руки, догнала отару. А ноша с каждым шагом становилась тяжелей, оттягивала руки так, что в плечах ноющая боль появилась. Путь преградил сугроб. Многие овцы застряли, только головы торчали из снега. Давай их Баирма вытаскивать. Перетащила через сугроб, взяла на руки овцу, и опять в путь.
А по распадкам клубились снежные вихри. Тучи низко плыли над землей, задевали за вершины сопок, ранили себя и, как от боли, корчились и стонали, наводя ужас на все живое.
Баирма, запорошенная снегом, обливаясь потом, упорно шла за отарой. Овца на руках время от времени поднимала голову и жалобно блеяла, словно хотела утешить чабанку. А Баирме будто кто-то заколачивал гвозди в плечи, руки немели и медленно разгибались, ноги заплетались. Молотом стучало сердце, Баирма споткнулась и свалилась в сугроб. Встала, подхватила овцу, сделала несколько шагов и обессиленно опустилась на холодную землю.
— Не могу больше, — прошептала она и выпустила овцу из рук. Отара быстро удалялась. Баирма встала. — Прости. Если уйдет отара, погубим всех овец. А с тобой мне их не догнать.
Овца стояла на трех ногах и с тоской смотрела на Баирму. Она, должно быть, понимала, что ее дорога кончилась. Через несколько минут ветер наметет над ней сугроб, а потом сбегутся волки и растерзают ее.
— Мне и самой тошно! — крикнула чабанка. — Что же я поделаю?
Баирма бросилась за отарой, догнала ее, оглянулась, овцы уже не было видно. Горько стало на душе. Опустив голову, молча брела за отарой. Такова жизнь: первым падает слабый. Кого следующей жертвой изберет степь? Может быть, и для Баирмы пурга приготовила сугроб, через который у нее не хватит сил перебраться.
Весь день чабанка кружила по степи и только к вечеру набрела на скалу. Издали скала была похожа на быка, на голове которого стояла девушка и держалась за рога. Возле скалы в сопке было углубление. Туда и загнала она овец, как в катон.
В изнеможении опустилась Баирма на каменный выступ. «Что же делать-то? — думала она. — Постой. Здесь же недалеко стоянка Батомунко, перевалить только через сопку, от нее километра три будет, не больше. Надо торопиться». Баирма поспешно стала взбираться на гору. «А если волки нападут на отару?» Чабанка с грустью посмотрела на вершину сопки и стала спускаться к овцам. Добралась до каменного выступа. Села.
А ночь уже тут как тут. Тенью ползла она из распадков, добралась до скалы, и степь будто провалилась в черную мглу. Баирма встала и побрела вокруг овец. Слипались тяжелые веки. Баирма споткнулась, упала между овцами. Как было хорошо лежать на земле. Верно, снег, но это ничего. Немножко бы вздремнуть, хоть одну минутку.
— Не дури! — прикрикнула она на себя. — Это смерть твоя.
Баирма поднялась. Сколько времени ходила вокруг овец, не помнит. Глянула в степь: огни! Один, три, пять… Не может быть. Мерещится. Баирма потерла глаза: огни цепочкой движутся по пади. Ветер с факелов сбрасывает искры. Это ищут ее. Огни поравнялись со скалой.
— Люди-и-и-и! Сюда-а-а-а! — бросившись к огням закричала Баирма. — Я здесь! Люди-и!
Путь Баирме преградил намет. Утопая в снегу, она пробиралась вперед, к огням, а они сошлись в кучу, на минуту остановились, а потом, вытянувшись цепочкой, стали быстро удаляться. Вскоре их уже не было видно. Баирма побрела назад, к овцам. Падала, вставала и опять брела среди кромешной тьмы.