— А не жирно будет?
— Ничего, у меня от жирного изжоги не бывает.
Остаток дня прошел без приключений. Косить хлеб закончили, уже когда выпала обильная роса.
После душа Анна надела свитер и меховую куртку: ночь была прохладная. Пришла в столовую, а там уж весь отряд.
— Как у тебя дела? — подсаживаясь к Дариме, спросила Анна.
— Сергей весь день промаялся: то то сыплется, то другое…
— В мастерских-то, поди, про девок думал. Некогда было проверить.
— Проверял…
— Там мотовило крутилось, жатка исключительно хорошо работала, — вставил Петька.
Парни, намолчавшиеся за день, ответили дружным смехом.
— Тише вы, людей перепугаете, — прикрикнула тетушка Долгор.
Пронька ерзал на стуле.
— И что вы ко мне прицепились? Ну, вышла промашка. Так и со святой девой грех случается.
— Если она тебе сродни, и тоже на ходу спит, — ответила Анна.
В столовую вошла Груня.
— По телевизору фильм идет.
— Давно?
— Только начался.
— О чем?
— Про Штирлица.
Все побросали ложки и заспешили в красный уголок. Анна вышла за всеми, постояла немного и неторопливо пошла к Белому камню. Светила луна. Бледные сопки казались нереальными. На Ононе от берега до берега лежала золотистая полоска, она вздрагивала, искрилась.
«Что же не приехал сегодня Алеша?» — думала Анна. Она написала в институт заявление, чтобы ее перевели на очное отделение. Вчера вечером получила ответ. Просьбу ее удовлетворили. Десятого сентября ей нужно быть в институте. Так она мечтала уехать от горькой своей жизни, и вдруг ей стало жалко оставить и это поле, и отряд, и Алексея. Хотела посоветоваться с ним. А он не приехал.
Пониже Белого камня вышла на берег. На другом берегу под хребтом темнел утес. Время от времени от него доносился пронзительный крик стрижей. Анна вспомнила, как под этим утесом Алексей объяснялся ей в любви. «Все было просто. Да только сможем ли теперь до старости разобраться во всем? — Анна вздохнула. — Уеду через несколько дней. У тебя в семье все наладится».
Анна еще немного посидела на берегу и вернулась на полевой стан. Девчата уже спали. Анна разделась и залезла под одеяло. Закрыла глаза: перед ней поплыл золотой поток хлеба.
Глава 9
Сегодня у Кати день был и радостный и беспокойный: детей из старшей группы провожали в школу. Каждому из них подарили по букварю и по коробке карандашей. Родители сказали много добрых слов воспитателям и ей.
Дети, теперь уже первоклассники, изо всех сил старались держаться солидно, по-взрослому. А от этого были беспомощными, неуклюжими, особенно мальчишки. Катя смотрела на них, а сама думала об Иринке. Через два года и она пойдет в школу. Какую же судьбу приготовила ей жизнь? Найдет ли она свое счастье под этим степным солнцем?
— Мама, купи мне шоколадку, — попросила Иринка, когда они пошли домой.
— Давай купим.
Они свернули к магазину.
— Мама, а меня в школу папа поведет?.
— Мы все вместе пойдем.
Разморенное зноем, полусонно стояло село. Даже деревья, уставшие от жары, приутихли в палисадниках. Только у Кати на душе не было покоя. Все эти дни ее не покидала какая-то тревога. Как ей нужен был рядом человек, который бы одобрил, помог обрести силы. Но такого человека не было. Алексей приезжал домой поздно ночью и уезжал чуть свет. А сегодня утром сказал, что не приедет, заночует где-то в Алханайских горах у сенокосчиков или на отгонном пастбище.
Катя с Иринкой вошли в магазин. Там в очереди стояли несколько женщин и Иван Иванович. Катя поздоровалась и встала за Дороховым. Она оказалась возле окна, ей видна была часть улицы, уходящей к Урюмке.
— Мама, купи мне мармеладок, — шепотом попросила Иринка.
— Хорошо.
Катя глянула в окно. По улице шла Анна. На ней были темно-коричневые брюки. Серая, спортивного покроя рубашка с большими нагрудными карманами. Из-под голубоватой косынки выбивались светлые кудри и вздрагивали при каждом шаге. У Кати взмокли ладони. Не хотелось ей встречаться с Анной. И она не знала, как поступить, уйти или остаться.
Когда Анна была уже напротив магазина, к ней навстречу подъехал «газик», из него вышел Алексей и остановился лицом к магазину, Анна что-то ему сказала, Алексей нахмурился, потер подбородок, кинул взгляд вдоль дороги. Потом он что-то сказал. Анна ответила а развела руками. Лицо Алексея просветлело, он с нежностью посмотрел на Анну и улыбнулся. В свою очередь она посмотрела на него таким же взглядом и рассмеялись.
Алексей махнул рукой и кивнул на машину. Они сели и поехали. Иван Иванович проговорил:
— Похитили председателя.
Катя вздрогнула. Она и не подумала, что все видели Алексея с Анной.
— У хорошей жены не украдут, — заметила одна из женщин.
У Кати зардели щеки, она готова была провалиться сквозь землю.
— Да оно так, девоньки. От добра добра не ищут, — вставила другая женщина.
Катя схватила Иринку за руку и выскочила из магазина. Ей было трудно дышать. От незаслуженной обиды из груди рвался крик, но она подавила его.
Засовывая в портфель бутылку водки, из магазина вышел Иван Иванович.
— Может, скооперируемся, — Иван Иванович похлопал по портфелю. — Меня в одно прекрасное время тоже обокрали.
— Что вы привязались? — обозлилась Катя.
— Смотрите, было бы предложено.
Катя шла к дому, а у самой подкашивались ноги. Ей казалось, что на нее все показывают пальцем.
— А что мы шоколадку не купили? — спросила Иринка.
— В другой раз купим, и не одну.
«Так вот с кем он поехал на отгонные пастбища», — опускаясь на ступеньку крыльца, мучительно думала Катя.
— Мама, ты заболела? — ласкалась Иринка.
— Это пройдет. Иди играй.
Иринка убежала в дом. «За какие же грехи ты выставил меня на позор? С меня хватит. Покрасней и ты хоть маленько». Катя решительно прошла в кабинет Алексея, села за стол и красивым почерком на листе бумаги вывела: «Первому секретарю райкома партии тов. Шемелину…»
Утром завхоз детского садика поехал в Зареченск, а она попросила его передать письмо в райком партии. Отправила Катя письмо, а у самой в душе как что-то сломалось и все стало безразличным. Она оставила за себя старшую воспитательницу и ушла домой.
И дом для нее стал чужим. Катя набрала в ведро воды и пошла поливать цветы. На клумбах в ограде пышно цвели георгины, астры, маки. Особенно Катя любила гладиолусы. Они росли в глубине двора возле куста черемухи.
Катя присела на лавочку под кустом. У ног ее просвечивались на солнце белые и оранжевые цветы. С куста на клумбу опустились два воробья, бойко наскочили друг на друга, прочирикали и разлетелись.
Кате расхотелось поливать цветы. Она пошла в дом, раскрыла чемодан, достала из шифоньера одежду и ворохом бросила на кровать. «Все надо начинать сначала». Катя опустилась на стул. Что ее ждало под родительским кровом? Катя старалась представить свою дальнейшую жизнь — и не могла.
«Алексея сегодня или завтра вызовут в райком партии. Дожилась Катюша, любовь через райком выпрашивать стала». И Кате стало стыдно. Она заметалась по комнате. «Ну не дура ли, а? Мало тебе позора, так письма на мужа писать стала. Дожилась…»
Катя выскочила из дома, чтобы немедленно же ехать в Зареченск и забрать письмо. Но на крыльце остановилась. «А теперь не все ли равно? Завтра уеду, и думайте обо мне, что хотите. Мне наплевать».
Катя вернулась в дом и стала укладывать вещи.
Осень… Она в Приононье пришла как-то незаметно. Дни стояли еще теплые, тихие. Воздух пах парным молоком и хлебом. Но степь и заречные хребты уже преобразились. В золотую парчу оделись березы. Шоколадным вихрем заклубились осиновые и ольховые рощи. Занялись холодным огнем прибрежные заросли. Тяжело повисли оранжевые гроздья рябины. Возле них, кружась, бесшумно падают на землю листья. Притих Онон, точно задумался. С утра до ночи смотрятся в холодные волны облака и не могут насмотреться.
На утренних и вечерних зорях, когда прохлада опускается на землю, в заречье и хребтах Алханая трубят изюбри, многоголосым эхом им отзываются горы и скалы. В лихих поединках сходятся сохатые, сухой стук рогов и дикий храп пугают тишину. Точно потревоженные этими звуками, в густых кедрачах глухо падают перезревшие шишки. А на старых гарях и болотистых марях, где синё от голубицы, жируют медведи, время от времени напоминая о себе грозным рыком.
Разгоралась осень, пламенела, точно костер на ветру.
Алексей ехал в отряд, посматривая по сторонам. Любил он осень. Но некогда ему было остановиться, полюбоваться красотой, послушать в ночной тишине этот великий голос природы.
«Ничего, освоюсь с председательской должностью, тогда будет время, и выберусь я хоть на одну зорьку в тайгу», — успокаивал себя Алексей, а сам знал, что не будет этого времени и не скоро он побывает в горах.
В отряд Алексей приехал в разгар дня. Пшеница на поле у Белого камня наполовину была уже скошена, а другая половина еще кланялась ветрам увесистыми колосьями. Три комбайна работали на подборке валков, а три — косили. Остальные шесть комбайнов находились на овсяном поле.
Алексей переходил от копны к копне, брал в пригоршню полову, отдувал ее, проверял, не идет ли в солому зерно. Так он дошел до нескошенного хлеба. Пшеница вынежилась на назьме, стояла густая, равная. «Если дожди не помешают и не упустим зерно, то самое малое возьмем на круг центнеров по двадцать пять с гектара».
По второму валку шел комбайн. Его вел Петька. Лицо его от пыли было серым, землистым. Увидел Алексея, просиял, весь вид его говорил: «Вот это пшеничка. Шоферы отвозить не успевают». Алексей в свою очередь подумал: «На глазах вырос парень. Он, кажется, только восьмилетку закончил. Надо с Аграфеной потолковать. Учить парня надо».
И тут Алексей заметил дымок. Он поднимался из-за спины Петьки. Алексей сначала подумал, что ему показалось, но следом за дымом показался огонь.
— Глуши мотор! — бросившись к комбайну, крикнул Алексей.