Алексей взглянул на Катю.
— Нет, не так.
— Как, Катюша?
— А так, как ты смотрел на Анну возле магазина.
Алексей обнял Катю и поцеловал. Катя прикрыла глаза.
— Еще, Алеша… И как хорошо, что не надо уезжать.
Катя открыла глаза. В комнате Алексея горел свет. Катя встала, поправила волосы и вышла с тайной надеждой, что все кончится хорошо. Алексей сидел за столом и курил. Белые повязки на лбу и на руках. Катя быстро подошла к Алексею.
— Что случилось?
— Солома на поле загорелась, ожегся немного, — Алексей посмотрел на Катю долгим чужим взглядом. И она сразу поняла, что в жизни чудес не бывает. — За письмо в райком тебе спасибо.
Катя взяла со стола конверт, в котором лежало ее письмо.
— Вот оно, — Катя изорвала его в мелкие клочья и бросила в корзинку. — Теперь можешь жить спокойно. Мы утром уезжаем.
— Что ж, дороги хорошей. — Алексей встал, прошел к Иринке, постоял немного, поправил одеяло на ней и молча вышел.
Когда захлопнулась за ним дверь, Катя упала на кровать и разрыдалась. Алексей ехал, сам не знал куда. Вскоре он очутился в черемушнике на берегу Онона. Вышел из машины, походил немного и сел под кустом талины. А над заречными хребтами плыла луна, и ей не было никакого дела до людского горя.
Глава 10
Обед. Все механизаторы в столовой. Перекидываются шутками, посмеиваются друг над другом. Ананий попробовал суп, крякнул, посмотрел на Груню, которая в раздаточное окно подавала тарелки.
— Груня, признавайся, в кого влюбилась? Третий день суп пересаливаешь.
Груня улыбнулась и скрылась на кухне.
— Ах ты страшной черт, все бы смущал девок, — незлобно проговорила тетушка Долгор, которая в зале на отдельном столике наливала в стаканы чай.
— Так уж и страшной. Вон Пронька, так его рыжей рожей только ребятишек пугать, а ты небось ему подарила штаны с красными кантиками.
Вдоль столов шаловливым ветром пробежал смешок.
— И не грешно тебе, Ананий, такими словами поганить еду? — качала головой тетушка Долгор. — И откуда такое наказание на мою голову?
Сергей пододвинул тарелку с котлетами.
— Ананий, расскажи-ка, как вы с Прокопием женьшенечек в городе обманули.
Ананий перестал жевать, посмотрел на Сергея.
— А ты откуда узнал?
— Вчера в сельсовете был. Исполнительные листы видел. Алименты платить придется.
Все смотрели на Анания с Пронькой.
— За что алименты-то? — удивился Пронька.
— Известное дело, за любовь.
— Что ты слушаешь этого брехуна, — проговорил Ананий.
— Так женьшенечек обманули же, — наседал Сергей.
— Был такой грех. Только грех-то наоборот: обманули-то мы сами себя, — посмеиваясь, стал рассказывать Ананий. — В тот год мы с Пронькой на севе отличились. Вот нас и отправили на слет передовиков в Читу. Принимали нас там, как самых дорогих гостей. В гостинице поселили в отдельный номер. Не успели мы утром встать, а к нам уж пожаловали корреспонденты. Потом до обеда совещание было, а с обеда на заводы и фабрики ездили, с рабочими встречались.
Вечером все в театр пошли, а мы с Пронькой решили в ресторанчик заглянуть. Сунулись в один, другой — нет мест. Слоняемся по улице, прикидываем, что предпринять. Тут-то и подвернулись нам две женьшенечки. Верно, были они не первой молодости, но и не старые. Да мы на это махнули рукой, не невест выбираем.
Познакомились. Оказалось, и они не знают, как время убить. Купили мы водочки, закуски и — к ним на квартиру. А жили они в пятиэтажном доме. Квартира трехкомнатная. В столовой все притихли.
— И загуляли мы, только пыль столбом. Подпили изрядно. Пронька гоголем возле бабонек ходит, ног под собой не чует. Откуда у него только прыть взялась. Решили взять еще бутылек.
Быстро смотались в магазин, купили бутылку коньяку. Подходим к дому, а все подъезды, как близнецы-братья, в каком мы были — запамятовали. Пронька и говорит: «Вроде в этом были, видишь фамилии жильцов на дверях написаны». Поднимаемся на второй этаж, толкаем дверь направо. Такая же комната, стол посреди стоит, только на нем ничего нет. И женьшенечек не видно. Пронька чешет затылок: «Обмишурились, паря, вспомнил, мы заходили во второй подъезд от угла, а это — третий». Поворачиваем к двери. А у порога волкодав лежит, такого зверя я первый раз видел, если и во сне приснится, то заикаться будешь. Привстал он на лапы да как рыкнет. У тигра и у того голос мягче. Мы попятились, плюхнулись на стулья.
Пронька толкует псу: «Ты пойми, псина, что о нас подумают женьшенечки? Скажут, удрали ононские водкохлебы, баб испугались. Да я такого позора не переживу. Так что давай выпускай нас, иначе я рассвирепею, и тогда тебе несдобровать. Ты меня еще не знаешь. Когда Пронька гуляет, ему все нипочем».
Пронька шагнул к псу. Тот как рыкнет, у Проньки язык и отнялся. Я ему и говорю: «Это цветочки, ягодки будут впереди, когда придет хозяин и потащит нас в милицию, как самых последних воров». Пронька и совсем скис.
Вот так мы и просидели всю ночь. Утром пришел хозяин, он где-то на дежурстве был. Парень-то свойский оказался. «Ничего, мужики, говорит, не горюйте, в другой раз по бабёнкам пойдете, скажете мне, я кобелю намордник надену, чтобы не кусался».
Гори они синим огнем, эти женьшенечки. Подхватились мы, и на станцию. Пронька неделю вздрагивал.
В столовую вошел Аюша Базаронович.
— Тетушка Долгор, вы что сегодня, вместо мяса смехом угощаете?
— Да Ананий разве даст спокойно людям поесть?
После обеда все собрались на пустыре у комбайнов. Аюша Базаронович приехал подвести итоги за пятидневку. Из окон автобуса выглядывали пионеры. Аюша Базаронович протер очки, водрузил их на нос, окинул взглядом механизаторов.
— По уборке урожая наш колхоз идет вторым в районе. В вашем отряде хлеб созрел поздней, из-за этого вы и отстаете немного. Из звеньев первое место занимает звено Игната Романовича. Оно уже уложило в валки семьдесят процентов и подобрало около пятидесяти. Вчера первому звену вручено переходящее Красное знамя колхоза.
А вот результаты по вашему отряду. Первое место по подборке валков присуждено Ананию Трухину.
Из автобуса высыпали пионеры. Две девочки несли венок из колосьев. Ананий наклонился, девочки надели ему на шею венок.
— Поздравляю. — Аюша Базаронович пожал руку Ананию и вручил ему красный вымпел.
— Спасибо. Не забудьте привезти мне венок и в конце следующей недели.
— У меня память хорошая.
Венками и красными вымпелами были награждены Дарима и шофер Александр Александрович Тюкавкин. Ананий с еле заметной улыбкой посматривал на них. Весь вид его говорил: «Венки так венки. Если нужно будет, мы и от ордена не откажемся».
Таким уж был, Ананий без зависти и больного самолюбия, любил жизнь, а жизнь любила его. И работал он играючи, с шуткой да прибауткой, потому-то и спорилось у него все в руках. Женщины, глядя на его кудри и могучие плечи, испытывали внутреннюю тревогу и невольно тянулись к нему. Мужчины уважали Анания за силу и бесшабашность.
— Товарищи, мы подвели итоги соревнования и среди поваров, — продолжал Аюша Базаронович, — первое место присуждено тетушке Долгор и Груне.
Это сообщение встретили с большой радостью, только тетушка Долгор и Груня были немного смущены. На них пионеры надели венки, и тетушке Долгор вручили красный вымпел.
После чествования передовиков Аюша Базаронович и Анна пошли на поле проверить качество уборки. Здесь к ним подошел Маруф Игнатьевич.
— Я к вам по делу. Через день-два задождит. Надо бы на подборку все комбайны пустить.
Анна бросила взгляд на безоблачное небо.
— Откуда это вы взяли, Маруф Игнатьевич, не с богом ли разговаривали?
— Я сегодня утром звонил в Читу, в бюро погоды, — сказал Аюша Базаронович. — На этой неделе дождей не ожидается.
— В Чите, может, и не будет дождей, а у нас непременно пойдут, и скоро. — Маруф Игнатьевич посмотрел в верховья Онона. — С Монголии нагрянут.
— С чего вы взяли все-таки? — спросила Анна.
— Я перед обедом к Старому Онону ездил, ерник на метлы ломал. Змеи из низины на скалы валом ползут. Значит, Онон прибывать начнет, низкие места затопит. А с чего ему прибывать? С дождей.
— А куда же змеи вчера ползли? — поинтересовался Аюша Базаронович.
— Больше к Онону. Они там на лужайках-то кормятся. А сегодня все оттуда удирают.
— А не обманут ваши змеи?
— Да не обманывали, паря. Раньше старики завсегда в сенокос по ним погоду узнавали. Да оно, если лишний хлеб подберем, большой беды не будет. А если валки угодят под дождь, можем много зерна погубить.
— И то правда. Придется завтра, Анна Матвеевна, все комбайны пускать на подборку, — согласился Аюша Базаронович.
— Машин не хватит.
— Я пришлю вам дополнительные машины.
— Хорошо.
Анна подошла к комбайну. Там ее поджидала Дарима.
— Ты слышала, Анна? Катя от Алексея Петровича уехала.
— Не болтай лишнего.
— Честное слово.
— Может, она к родителям поехала, в гости.
— Нет, совсем. Все вещи и мебель в контейнера погрузила. И все тебя обвиняют.
— Пусть обвиняют…
— А еще говорят, Катя на вас в райком нажаловалась. Алексея Петровича вызывали, хотят с председателей снять.
— Не мели чушь-то.
— Я же не сама выдумала, в деревне так болтают.
Анна завела комбайн и выехала в поле. Безоблачное небо сияло голубизной, голубели и дали. Над полями поднималось золотистое марево, крупные колосья с дарами земли и солнца стояли неподвижно, точно боялись обронить зерна. Охотясь на сусликов, низко летали орлы-курганники. Тихо перекликались перепелки. Земля радовалась, что вновь она одарила мир добрым урожаем.
А у Анны тревога на части рвала душу. И надо же было уродиться такой: куда ни ступит, а горе уж тут как тут, черной тенью. У самой ни росинки радости и для людей ничего не припасла. Анна не любила Катю, порой зла ей желала. В степи дорог много, а у них одна, и Анна не представляла, как они разойдутся и разойдутся ли?