— Вот так-то, дорогой Борис Николаевич, — громко говорил Леонид Сергеевич, радуясь, что нашел выход из трудного положения.
Лицо его повеселело.
Борис Николаевич взял исписанный листок, внимательно посмотрел его и спросил вполголоса:
— Завтра начнем?
— Завтра и закончим с вашей опорной плитой, будь она трижды неладна! Так, Мельников?
— Срок устраивает, — поддержал своего начальника бригадир.
Леонид Сергеевич позвонил в цех и отдал распоряжение, чтобы начали готовить металлические стойки.
— А накурили, накурили, — услышали они голос Вари. Она стояла в пальто и шляпе. — Что это у вас? Техническое совещание?
— Варюша знает, когда должна появиться хозяйка, — сказал Леонид Сергеевич, обнимая за плечи жену и окидывая глазами стол. — Ужин, товарищи, надо продолжить.
Утром Наташа, проходя мимо Соболева, чуть замедлила шаги. Соболев, здороваясь, многозначительно улыбнулся ей, а в середине дня подошел и спросил:
— Хотите посмотреть, как поднимут опорную плиту?
Наташа быстро взглянула на него. Взгляд Соболева был ясный, веселый и довольный. Вчерашний вечер сблизил их, новые, еще неясные отношения возникали между ними. Сейчас Соболев не казался Наташе замкнутым и суховатым человеком, всегда очень занятым. А вчера Наташа видела, как Соболев может от души смеяться.
С волнением и гордостью Наташа приняла предложение идти в цех. Соболев дорогой о чем-то говорил ей, Наташа почти не слышала его.
Ослепительное солнце сияло над заводом. К привычным запахам дыма и горелого железа примешивался тонкий смолистый запах набухающих почек.
«Уже весна!» — радостно подумала Наташа.
Множество солнечных столбиков, похожих на прозрачные трубки, по которым уходил голубоватый воздух, прорезали высокий и гулкий цех. Где-то сердито шипело пламя электросварки, и торопливо, звонко стучали клепальные молотки.
Большая опорная плита, вся ребристая от наваренных на нее полос металла, с множеством деталей непонятного для Наташи назначения, приподнятая над полом на бетонных тумбах, лежала в центре цеха.
— Видите, какая это махина, — сказал Соболев. — Никогда еще наши монтажники с такими большими деталями дела не имели. Вот и поднимай и повертывай такого слона.
Плиту только начали поднимать. Леонид Сергеевич почти не обратил внимания на родственницу. Он мелькал во всех уголках цеха. Мельников, молодцеватый, упругий, с раскрасневшимся от волнения лицом, стоял в центре плиты и с нее сигнализировал крановщику и рабочим у стоек.
— Как все просто! — не удержалась Наташа и смутилась, что, может быть, этого не следовало говорить.
— Когда дело сделано — все кажется простым, — поправил ее Борис Николаевич. — Теперь-то все получается быстро, выгодно. А без этих стоек монтажники провозились бы недели две. Хорошо придумал Мельников!
— Почему Мельников?
— Идея его. Мне такой простой способ и в голову не приходил. Очень способен он на выдумки. Прирожденный изобретатель.
Мельников заметил Соболева и Наташу и приветственно помахал рукой. Крановщик, приняв это за сигнал, прекратил подъем и встревоженный выглянул из кабинки. Бригадир обеими руками приказал ему продолжать подъем.
Все в цехе с интересом наблюдали за подъемом этой, еще не виданной по размеру и весу, детали новой машины. Кран приподнимал плиту с одной стороны, в металлическую стойку вкладывался упор, и на него ушком сажалась плита. Потом кран переезжал в другой конец и повторял ту же работу.
— Отлично придумано, отлично! — похвалил Борис Николаевич, как бы разговаривая с собой. Временами он действительно забывал, что рядом с ним стоит Наташа.
А плиту поднимали с двух сторон все выше и выше. Мельников стоял теперь на земле, задрав голову, и внимательно следил за всеми действиями рабочих. Его лицо чуть побледнело, только скулы горели, словно обожженные. Борис Николаевич уже давно держал в руках потухшую папиросу. Казалось, что в цехе становится все тише, не так уж громко шипит пламя электросварки и глуше стучат клепальные молотки.
Борис Николаевич нервно повел плечами и пробормотал:
— Ну, ну, хорошенько крепите… Не провороньте.
Он вдруг взял Наташу за кисть руки и так сильно сжал, что девушка охнула. Борис Николаевич оглянулся, опомнился и тут же отпустил руку. «Как он волнуется!» — подумала она.
Теперь плита была примерно на половине высоты цеха, и казалось, что ее поддерживают не стойки, а упругие солнечные столбики, пробивавшиеся сквозь щели железной крыши. Они были так ярки, что слепили глаза.
Мельников тихо спросил:
— Командовать?
Леонид Сергеевич ответил не сразу. Он тревожно оглядел цех, пожевал губами и тихо, решительно произнес:
— Давай!..
Мельников отступил в сторону, затоптал недокуренную папиросу, зачем-то привстав на носки сапог, развел руки в стороны и покрутил кистями.
Большая плита стала медленно, словно нехотя, повертываться вокруг своей оси. Наташа оглянулась. Все стояли, задрав головы, затаив дыхание. Она опять посмотрела на плиту. Казалось, что солнечные столбики, теперь переместившиеся, уже не поддерживают плиту, а помогают ей повернуться.
— Чудо! — нервно сказал Борис Николаевич, нарушая тишину. — Честное слово, чудо!.. — и облегченно рассмеялся. И всем вокруг стало вдруг легко от этого смеха.
Леонид Сергеевич похлопал Мельникова по плечу.
— А ты все боялся, чудак!
Мельников только добродушно усмехнулся, на миг перестав следить за поворотом плиты.
Леонид Сергеевич не мог скрыть своей бурной радости.
— Что скажешь, Борис Николаевич? Ловко сделано? Вот как монтажники работают!
— Одно скажу — сержант не растерялся…
— А ну тебя — с пословицей…
Плита уже повернулась, и Мельников начал командовать спуском.
Леонид Сергеевич умчался куда-то в глубину цеха, но и оттуда доносился его веселый голос.
— Шумный у вас родственник, — одобрительным тоном заметил Соболев. — А работать с ним хорошо.
Солнечные столбики исчезли, в цехе стало сумрачнее и строже.
Уже опять стоял шум, неразличимыми стали людские голоса. Самый напряженный момент поворота плиты прошел, все вернулись к своим делам. Только небольшая группа рабочих во главе с Мельниковым продолжала медленно опускать плиту.
— Теперь все просто и самому кажется, — повторил Борис Николаевич. — А эта плита мне неделю спать не давала. И ничего не мог придумать. А Мельников нашел… Вот, Наташа, как, бывает, мы свои дела решаем.
Плиту уже устанавливали на бетонные столбики. Рабочие что-то размечали на металле, подтаскивали детали, устанавливали электросварочные аппараты.
— Идемте, — позвал Борис Николаевич, — нам тут теперь нечего делать.
Коротенький весенний вечер кончился. Голубые сумерки охватывали завод. В воздухе еще держался клейкий аромат почек, и к нему примешивался запах легкого весеннего морозца, пропитанного душистой свежестью подмерзающей капели.
— Весна! — сказала Наташа. — В воскресенье обязательно поеду за город.
— С целью?
Наташа рассмеялась.
— Да разве за город с целью ездят, Борис Николаевич? Гулять.
— И как вы это делаете?
— Сажусь на автобус, еду до конечной остановки, а потом иду пешком по тропинкам, какие нравятся.
— И они вас не обманывают?
— Наоборот, всякий раз открывают чудеса.
— Вот как, оказывается, можно гулять, — с завистью сказал Соболев. — А я избаловал себя. Захочу отдохнуть — сажусь за руль и еду километров сто… Ведь надо как-то оправдывать владение машиной. Надо ваш способ испытать: автобусно-пеший.
— Уверена, что мой лучше.
— Не спорю — нужно проверить.
В конструкторской почти никого не было. Таинственная темнота лежала в углах зала. На чертежных досках белели большие листы бумаги с еле заметными линиями чертежей. Наташа подумала: как же велик общий труд! Сначала мысли конструкторов воплощаются в чертежи, потом переходят в детали и завершаются вот так, как это она видела сегодня в цехе.
— А день-то и пролетел, — с сожалением сказал Соболев. — Устали? Идите-ка домой, а я еще поработаю…
Она поняла это, как желание Соболева побыть наедине, и не обиделась.
Наташа прошла к своему месту, прибрала все и направилась к выходу. Борис Николаевич сидел за своим столом. Свет лампы бросал большой светлый круг на стол. Только один чистый лист бумаги и остро очиненный карандаш лежали перед Соболевым.
Борис Николаевич услышал легкие шаги Наташи и поднял голову, но ничего не сказал девушке, только кивком простился с ней.
Наташа тихо закрыла за собой дверь.
Потом, когда она шла по весенней улице, уже чистой от снега, она думала о вчерашнем вечере и нынешнем дне. Ей казалось, что произошло что-то очень важное и большое в ее жизни за минувшие сутки, и старалась понять, что же именно…
Трудные это были дни. Наташа только заканчивала очередную работу, а на столе уже лежало следующее задание. Так работали и все конструкторы.
Теперь Наташа редко видела Соболева. Приближалось время сдачи машины, и Соболев, минуя конструкторскую, проходил прямо в цехи. Конструкторы тоже вызывались в цехи и пропадали там целыми днями, уточняя на месте чертежи, разрешая все неясности. Несколько раз бывала в цехах со своими чертежами и Наташа. Соболев разговаривал со всеми коротко, нетерпеливо, выглядел усталым.
Дома Варя сокрушалась о Леониде Сергеевиче.
— Совсем закружился!.. Все ли у него там в порядке? Ведь он правды, если у него плохо, не скажет. А уж заговорит — значит, никуда дело не годится.
— Через месяц машину на Волгу отправляют, — сказала Наташа. — На два месяца раньше срока сборку заканчивают. Все сейчас так работают.
В воскресенье Наташа собралась поехать за город. Варя одобрила ее намерение. День выдался ясный, светлый. «Буду обязательно каждое воскресенье уезжать из города», — думала Наташа.
У остановки автобуса стояло несколько человек. Наташа заняла очередь.