— Собрались? — услышала она знакомый голос.
Соболев стоял рядом с Наташей.
— Решил проверить ваш способ отдыха.
На автобусе они доехали до большого пригородного опытного хозяйства и пошли по тропинке к лесу. За низеньким забором виднелись фруктовые деревья, розовели набухшие почки, готовые вот-вот выбросить цветы.
— Еще два-три таких дня, и все зацветет, — сказал Соболев, мечтательно оглядываясь. Он снял шляпу, ветер шевелил его темные волосы.
У сосны тропинка разбегалась на три дорожки. Соболев остановился, чему-то улыбнулся, и Наташа поняла его. Она свернула на левую тропинку, и Борис Николаевич пошел за ней.
Они шли медленно — ведь впереди целый день. Миновали темные, деревянные двухэтажные домики в сосновом лесу и так же неторопливо, шагая в ногу, долго поднимались в гору.
С камня, на который они присели, виднелось шоссе. По нему проносились легковые машины, автобусы, мелькали фигуры велосипедистов. Дальше лежало разлившееся, вышедшее из берегов, озеро, на берегах которого стоял голый сиренево-дымчатый лесок, а еще дальше, на угорьях, щетинился лес.
Солнце то и дело прорывало хмурую тонкую пелену, и тогда все окрашивалось светлыми красками. Блестело озеро, расцветал березовый лес, наливались синевой дальние сосновые леса. Все дали преображались.
Наташа молчала, завороженная этой игрой света. Она все еще не могла побороть смущения от этой неожиданной прогулки наедине с Соболевым.
Молчал, отдыхая, и Соболев.
В лесу бродили горожане. Первый весенний день привлек в лес многих. Пробежали девчушки в коротеньких байковых курточках, с букетами первых желтых цветов. Прошли солдаты, на ходу перекидываясь мячом. Пожилые люди, видимо, две семьи, уютно расположились среди камней на толстых корневищах сосен, расстелили скатерть, собираясь закусить на свежем воздухе.
Соболев взглянул на Наташу, собираясь спросить — не холодно ли ей, и не спросил. Робкая и доверчивая она вдруг стала ему особенно близка. Не задумываясь об этом, он в последние дни нетерпеливо ждал появления Наташи в конструкторской. Когда же это началось? Не с того ли вечера у Леонида Сергеевича, вернее, не с той ли минуты у двери, когда он увидел Наташу в сером платье. Нет, ведь запомнил девушку в первый день ее появления на заводе и особенно тот разговор о первом задании. Тогда он подумал: «Молодец, девушка! Не давай себя обижать».
Наташа чему-то мягко улыбнулась.
— Вы чему улыбнулись? — подозрительно спросил он.
— Вспомнила, что вы часто говорите: «Сержант не растерялся». Что это такое?
— Фронтовая шутка… Журналисты привязались к фразе: «Сержант не растерялся…» Пишут, бывало, что вот навалился фашист на нашего связиста, но сержант не растерялся. Или — появились три вражеских самолета над переправой, но сержант не растерялся и сбил один самолет. Вот и пошло…
Соболев сидел немного ниже Наташи и веткой чертил контуры какой-то машины, стирал, опять чертил. Наташа следила за движением его руки.
— Скоро сдадите новую машину, — сказала она. — А что потом?
— Надо делать новую машину. — Соболев тихо рассмеялся. — Начинаем уже думать. Первая сделана, скоро уйдет на Волгу. Понимаете, на Волгу. В раннем детстве я на Волге увидел землечерпалку. Запомнил ее скрежет, неповоротливость… А вот теперь и мои машины будут работать на Волге. Горжусь! Понимаете?
Он заговорил о себе. Рассказывал, как мальчишкой пришел на завод, как, уступая желанию и настойчивому требованию прораба строительного участка, пошел учиться. Два года назад, в Москве, он встретил этого бывшего прораба, теперь руководителя крупной стройки, и какой же хороший вечер провели они, вспоминая годы совместной работы.
Он опять внимательно посмотрел на Наташу и спросил:
— Мечтать любите? Не просто мечтать, а о чем-то очень вещественном, без чего и жить нельзя. Мечтать так, как будто вот таким лесным воздухом дышишь. У меня бывает такое. А потом влезешь в работу — об всем забудешь. Говорят, угрюмым становлюсь. Мы с вами как раз в такое время встретились. Снятся всякие узлы, кажется, что наделал сотни ошибок, просчетов. Чуть свет — летишь на завод. Так месяц, два. А с этой машиной мы уже год не расстаемся. И вот в такие самые трудные дни, когда уже видишь машину, вдруг начинаешь думать о следующей. Кажется, что следующая будет, действительно, настоящей, не будет совестно перед целым светом. А в этой, которую заканчиваешь, уже видишь тьму недостатков и удивляешься, как мог их допустить. Хочется скорее завершить старую и взяться за новую.
— Думаете о новой машине?
— Уже пора… Нам надо двигаться вперед, наступило время делать новую.
Потом Наташа и Соболев пошли дальше. Он взял ее под руку, а затем мягко сжал в ладони пальцы и уже не выпускал их. Обоим было весело, легко, как старым-старым друзьям.
Кое-где среди сосен еще лежали остатки плотного и голубоватого льда. Зеленели подушечки мха, на бурой земле поблескивали острые травинки и первые листочки земляники.
С высоты им открывалось то озеро, то дальние и ближние леса, то каменные громады города.
Поднялся порывистый ветер, скрылось солнце. В низинах между горами стояла тишина. И они радовались, когда уходили от ветра, а на вершинах Соболев заботливо заставлял Наташу плотнее застегивать пальто, закутывал шарфом шею. Потом вдруг налетел короткий дождь, но, увлеченные разговором, они даже и не заметили его.
— Вы о своей жизни думали? — спросил Соболев.
— Каждый человек, вероятно, думает.
— Конечно… Вот пришли вы к нам на завод. Дело у вас пошло. А дальше? Как теперь будете строить жизнь? Через год-два?
— О, я так далеко не заглядываю, — призналась Наташа. — Справиться бы с настоящим.
— Заглядывайте вперед, если хотите быть конструктором. Знаете, чем я занимался, когда пришел и получил вот такой, как ваш, стол и чертежную доску? Начал чертить все машины, которые видел. Ох, сколько извел бумаги! Это очень полезная работа. Чертишь и думаешь — это не так решено, а вот это очень здорово.
Наташа смотрела на Соболева и не узнавала его. Вот и замкнутый, вот и сухой… Наговаривал на себя.
Когда Соболев и Наташа спускались к шоссе, на пути им встретились два художника. Они писали первые весенние этюды.
— Весна открыта! — засмеялся Соболев. — Это верный признак, что весна пришла.
В городе, прощаясь, Соболев сказал:
— Мы тоже открыли весну. Славную придумали вы прогулку. Хороши ваши неизвестные тропки. До новой встречи!
— Когда? — смело спросила Наташа.
— А вот уж и не знаю! — Соболев развел руками. — Хорошо бы в следующее воскресенье. Но ведь утром-то непременно увидимся?
Варя и Леонид Сергеевич обедали. Сестра пытливо вгляделась в Наташу и спросила:
— Что с тобой? У тебя случилось что-то хорошее?
Наташа, не отвечая, прошла в свою комнату и там долго стояла у окна, глядя, как темнеет улица и в окнах противоположного дома загораются огни, стараясь разобраться в своих чувствах. Она поднесла руки к горящим щекам и так долго простояла у окна.
Несколько дней спустя, Соболев, совершая свой обычный обход по конструкторской, остановился возле Наташи и несколько минут молча наблюдал за ее работой.
— Вернемся к нашему разговору, — сказал он.
Наташа стояла у чертежной доски за только что начатой работой — чертежом крепления ковша. Она не поняла Соболева — к какому разговору он собирается вернуться?
— Помните, в лесу, я бормотал что-то бессвязное о новой машине? Теперь можно вести более практический разговор. — Он взял Наташу за локоть, подводя к столу и усаживая на стул. И сам сел рядом.
Солнечный жаркий свет лился сквозь широкое окно. Соболев сидел против окна, приставив к бровям ладонь, чтобы защитить глаза. Наташа опустила штору.
— Спасибо, — поблагодарил Соболев. — Так давайте вернемся к тому разговору.
Он положил на стол руки, с пальцами, покрытыми черными волосками, и одним пальцем, искривленным в суставе, и загадочно произнес:
— Хотите настоящую работу? Чтобы она вас зажгла, чтобы вы покой потеряли?
Наташа молчала.
— Ну, хотите?
— Если вы мне доверяете…
Соболев снял руки со стола и повернулся так, что Наташа стала видна ему в профиль.
— Через неделю наша машина уходит на Волгу. И пора нам готовить новую. Стройки торопят…
Он встал. Удивительно, как помолодело его лицо, и, верно, дело было не только в украинской рубашке, которую впервые Наташа увидела на нем. Даже припухлости под глазами почти не были заметны.
— В ближайшие дни, — заговорил он деловито и почти сухо, — конструкторский отдел переключаем на другие дела. Мы должны внести некоторые очень серьезные изменения в свою машину. В частности, лебедочное хозяйство. Помните свою первую работу — расчеты канатов? Я обещал вам, что еще не раз придется вернуться к ним. Необходимо пересмотреть все лебедочное хозяйство, все расчеты по канатам.
Он опять сел возле Наташи.
— Увлекает?
— Еще не знаю. Но я готова взяться и за канаты.
Соболев весело, как в тот вечер у Леонида Сергеевича, рассмеялся.
— Не знаете и не понимаете всей увлекательности этого задания. Сегодня вечером задержитесь. А сейчас отложите это, — показал он на чертежную доску, — и возьмите в архиве все, что найдете по канатам. Вечером поговорим…
Весь день Наташа была занята разбором материалов о канатах. Груда чертежей, справочников заняла стол.
«Какую же я тогда глупость сказала!» — ужасалась она, вспоминая свой первый разговор с Соболевым. Теперь она увидела, сколько труда было вложено в это пустяковое, как тогда показалось ей, дело.
— Я запуталась, — откровенно призналась она, когда после вечернего звонка подошел Соболев.
Он ободряюще улыбнулся.
— В канатах не мудрено запутаться. Но распутаетесь… Разве я был неправ? Это ведь очень интересно.
Они сидели близко за столом, локоть в локоть, и Наташа внимательно слушала его.
— Это все уже сделано, — говорил Соболев задумчиво, — я перед вами другую задачу ставлю. В новой машине две лебедки соединяются в одну, уменьшается количество канатов. Вот вы их и будете рассчитывать. Наши конструкторы на пятнадцати заводах побывали, изучали работу канатов в различных условиях. Вам, думается, тоже придется поехать на заводы, да и на Волгу, заглянете, посмотрите нашу машину в работе, проверите канаты.