— Нет, это у тебя нет мозгов!
— Ну почему? Еще же только одиннадцать вечера!
— Одиннадцать вечера где?
— Как «где»? Рая, я же в Москве!
— Слава Богу, что ты хоть об этом помнишь! А о разных часовых поясах ты забыла, конечно…
— Ой, прости, дорогая!
— Так, со временем мы определились. Теперь давай определимся с обстановкой. Ты где?
— Я — в ванной!
— Интересное кино! Наручники на тебе есть? А кляп?
— Рая, это ты о чем?
— Ну да, если бы был кляп, ты бы не говорила. А раз ничего не знаешь о наручниках, значит, их на тебе нет.
— Конечно, нет! Я сама добровольно зашла в эту ванную.
— Так, опиши ее!
— Кого?
— Не «кого», а что! Ванную, конечно.
— Ну, это огромная комната размером с мой зал с огромной же угловой ванной… Очень красивый кафель, все сверкает, есть душевая кабинка…
— Достаточно! Ты во дворце?
— Нет, скорее, в замке.
— Так чего же ты хочешь от меня? Не можешь найти кран с горячей водой?
— И это — тоже! Но главное, я потеряла голову!
— Обратись в бюро находок!
— Рая!
— Что «Рая»? Тебе давно уже надо было ее потерять!
— А если я натворю глупостей?
— Отлично! Будет хоть о чем вспомнить!
— Рая! Осенью я ухожу на пенсию!
— Ну, по твоему внешнему виду об этом никогда не догадается ни одна команда знатоков в «Что? Где? Когда?», ни один из игроков в «Своей игре». А если бы эти умники слышали наш диалог, то тебе не дали бы и восемнадцати. Чего ты боишься? Кстати, а кто он?
— А как ты догадалась?
— Я всегда дружу с логикой.
— Даже ночью?
— Скорее уж ранним утром. Мне повторить актуальный вопрос?
— Мотин крестный! Я уехала с ним и не приехала в гостиницу. Что люди обо мне подумают?
— Наташка! Ты всю жизнь об этом думаешь! Какая разница, что они подумают! Тебе ведь не придется убеждать их в обратном!
— Нет, конечно…
— Вот и прекрати думать, мудрая ты наша! Как я еще помню, ночью меня разбудил крик о помощи. А чем я могу тебе помочь по телефону? Только советом!
— Каким советом?
— Может, тебе надо искать не кран с горячей водой? Айсберги тают не только от горячей воды… Все! Пока!
В глубокой задумчивости Наталья Николаевна положила телефон на мраморный столик и начала медленно раздеваться. В душевой кабинке она еле разобралась с краном и долго стояла под холодным душем, борясь со своими мыслями, комплексами и предрассудками.
— Да, я веду себя глупо, даже смешно. Мне уже три раза по восемнадцать. Я не хочу, чтобы Серж смеялся, я хочу видеть его улыбку, — шептала она, растирая себя белым пушистым полотенцем.
— Натали! С тобой все в порядке? — услышала она за дверью его голос.
— Ну все! Иди! — приказала она себе и, открыв дверь, шагнула ему навстречу.
В слабо освещенном коридоре он обнял ее.
— Знаешь, я уже успел соскучиться…
— Извини, я звонила подруге.
— «Звонила подруге»? — удивился он. — А, ну да, конечно. Ты не хочешь перекусить? А выпить?
— Если только сока…
— Пошли на кухню, — предложил он. — Подожди, ты же босая.
Не долго думая он поднял ее на руки.
— Серж, не надо, — тихо попросила она. «Не надо носить на руках старуху», — мысленно продолжила Наталья Николаевна.
Эта мысль испугала ее, от ужаса, мелькнувшего перед глазами, она закрыла глаза.
— Надо! Не волнуйся, пожалуйста. Это всего лишь кухня, — успокоил он ее и посадил прямо на большой стеклянный стол. — Яблочный подойдет? — отойдя к холодильнику, спросил он.
Она кивнула и, взяв из его рук стакан, отпила немного сока.
— А теперь закрой глаза и доверься мне полностью, — прошептал он, снова поднимая ее на руки.
И руки, которые несли ее, как ей казалось, к месту падения, представились ей самыми сильными и самыми надежными во всем мире, в целой вселенной. И она вверила им себя и доверилась ему, как он и просил, целиком: она отдала ему душу, тело и остатки, жалкие крохи меркнувшего сознания…
— Натали, Натали, как вас любил поэт! Тысячи строк он посвятил вашей красе, Натали, — услышала она, когда ее рассудок, пробравшись через руины сознания, ожил, и она поняла, что может мыслить.
«Моя душа соизволила наконец вернуться в мое бренное тело, но я почему-то не очень этому рада. Я предпочла бы подольше оставаться в том бессознательном состоянии, в котором была. Не только из-за того, что я не хочу выходить из состояния блаженства, в котором все еще нахожусь, но еще и потому, что вместе с моим сознанием проснулась и моя совесть, которая уже начинает мучить меня», — думала она, боясь открыть глаза, боясь пошевелить даже пальцем.
— Давным-давно я пел эту песню… Тогда у меня не было Натали… Сейчас есть, но я не могу найти таких красивых слов. Наташа, но они есть! Они у меня в сердце! Прошу тебя, прочти их. Я знаю, ты сможешь. Прочти их и поверь им! Ты сможешь? — шептал он, обжигая своим дыханием и горячими губами ее щеку.
— Я не знаю…
— Прочти, — настаивал он, — и не пропусти таких: я полюбил тебя с первого взгляда, будь моей женой.
— Ты не можешь говорить это серьезно! — собрав в себе остатки сил, возмутилась она.
— Я серьезен как никогда!
— Сергей, мне… Я почти на пенсии…
— Замечательно! Мне не надо будет делить тебя с твоей работой.
— Сережа, у меня есть внук!
— Прекрасно, он же мой крестник, а тут я его еще и увнучу.
— Нет такого слова…
— Зато есть такое дело!
— Сережа, ты можешь испугаться однажды утром, увидев мою седину, которую я не успею закрасить…
— А вот у нас в роду седеют поздно. Но чтобы успокоить тебя и на сей глупый счет, я могу перекрасить волосы в седой цвет, а потом мы уже вместе будем думать о краске… Да, мы уже немолоды, но жизнь ведь длинная… Мы еще успеем побыть счастливыми. За свои пятьдесят шесть я этого просто не успел. Служба, война, борьба за существование…
— Может быть, ты и прав. Я совсем не соображаю… На меня столько разом всего навалилось: Маша, внук, ты… Может, ты поймешь меня, если я признаюсь тебе… Ты мой первый мужчина за последние двадцать лет…
— Наташа!
— Ничего не говори! Я понимаю, что я ненормальная.
— Нет! Ты святая!
— Нет! Только не это! Я устала быть айсбергом…
— Нет, ты скорее вулкан, чем айсберг. — Он привлек ее к себе. — Спорим!
Но они не стали спорить. Им нечего было делить. Они просто стали одним целым…
Ее разбудило солнце. Не открывая глаз, она старалась навести порядок в своем распавшемся на части теле, рассыпавшейся на атомы душе, разобраться с поднявшей голову совестью.
— Натали, открой, пожалуйста, глаза. Я чувствую, что ты проснулась, — нежным шепотом попросил он.
— Сережа, принеси мне, пожалуйста, мою сумочку, — не узнавая своего голоса, попросила она.
— Не волнуйся, я принесу тебе твою сумочку. Но знай, что ты и так выглядишь прекрасно!
Все еще не открывая глаз, она слышала, как он ушел, потом услышала его приближающиеся шаги.
— Вот, держи. — Он положил сумочку на одеяло. — Чтобы не смущать тебя, я иду варить кофе.
Поняв, что он вышел из комнаты, она села в постели, быстро надела халат и постаралась хоть немного привести себя в порядок.
— Ну вот! Сок, кофе? — Улыбаясь, он вошел в комнату, держа в руках поднос с напитками.
«Кофе черный, как ночь, горький, как вся моя жизнь… Это то, что нужно! Горький кофе и сладкий сон! Кто кого? Нет, горечь кофе не поможет мне забыть сладостных минут… А я и не хочу их забывать! И кофе тоже не хочу!» — думала она, отпивая маленькими глотками кофе из изящной кофейной чашки.
— Знаешь, а я вот не люблю кофе. Не научился его любить… Я, наверное, многому еще не научился, — вздохнул он.
— Я тоже не люблю кофе, — улыбнулась она.
— Да?! — обрадовался он. — Так что же ты молчишь?!
— Сергей, отвези меня в гостиницу, — неожиданно попросила она.
— Что? — Он непонимающе смотрел на нее, словно мучительно искал связь между ее просьбой и кофе. — Почему?
В этом коротком вопросе были недоумение, горечь, разочарование. Пламя, бушующее в его цыганских глазах, было погашено страданием.
— Серж, прости. Я не смогу жить в Москве. Я сибирская сосна. Я тут завяну…
Больше они не сказали друг другу ни слова. Даже собравшись, она просто посмотрела на него, давая понять, что они могут идти.
Молчали они и всю дорогу от его дома до гостиницы. Он помог ей выйти из машины. Она отвела глаза и тихо сказала:
— Прощай!
— Мне не нравится это слово, — горько улыбнулся он. — В нем много трагизма, которого не приемлет моя душа…
Она смотрела на него, ждала продолжения, и, поняв, что его не будет, развернулась и пошла в гостиницу.
В этот же день Максим перевез Наталью Николаевну в свою квартиру. Целую неделю они занимались сборами. Максим продал только машину. Продажей квартиры после их отъезда должны были заняться Бернадские-старшие. Помогая дочери со сборами, Наталья Николаевна часто и подолгу останавливала свой взгляд на телефоне: «Почему я жду? Чего я жду после такого прощания?»
На душе ее было тревожно. Она знала, что ожидание ее бессмысленно, но все равно ждала.
Первым покидал Москву Максим. Он уезжал на только что купленной машине с Андреем Дробышевским, который взялся помочь другу. Когда Наталья Николаевна впервые увидела эту машину, у нее сжалось сердце. Машина Максима была точной копией машины Сергея Владимировича.
— Только такая машина справится с сибирскими дорогами, — пояснил Максим свой выбор. — Сейчас ей предстоит сдать главный экзамен.
Находясь в дороге, он постоянно звонил, но самый радостный звонок был из Новокузнецка:
— Все! Мы на месте. Я посажу Андрея в самолет и буду ждать вас в гостинице аэропорта. Я очень-очень соскучился.
Наталью Николаевну, Машу и Мотю провожали грустные Бернадские-старшие и Рогнеда Игоревна. Прощаясь со своим любимчиком, Рогнеда Игоревна тоже не выглядела веселой.
— Скоро мы приедем на сессию, — успокаивала всех Маша. — Знаете, Рогнеда Игоревна, перед отъездом я хотела сделать в Москве одно важное дело, но человека, с которым я бы хотела встретиться, нет в городе. Отвечу на ваш недоуменный взгляд и скажу, что это Машенька Андреева. Я ей многим обязана. Передайте ей, пожалуйста, эту свадебную фотографию. Тут мы втроем. Я подписала фото печатными буквами. Может, за это лето Машенька уже и читать научится. А если нет, то прочтет потом. — Маша передала Рогнеде Игоревне фотографию. — Вы тоже можете прочесть. Это не какой-нибудь секрет.