ТАНКИ НА ПЬЕДЕСТАЛАХ
Скажи,
мы приникать не стали
К могильным холмикам солдат?
И к танкам, что на пьедестале
Сейчас безмолвные стоят?
А танки в сполохах рассвета
Опять последний видят бой,
И вновь качается планета
В прищуре щели смотровой.
И танки плавятся в зарницах,
И в реки рушатся мосты,
И на броню летят в столицах
Вслед за осколками
Цветы.
Потом
Машины умолкают
На пьедесталах навсегда.
И там они напоминают
Отгромыхавшие года.
И у махин из русской стали
Качают женщины ребят…
Скажи,
мы забывать не стали,
Что танки не отгрохотали,
Что где-то
новые
гремят?
НАДПИСИ
Там, где над Мамаевым курганом
Мать-Отчизна высится с мечом,
Я столкнулся с шустрым мальчуганом,
Что по камню вел
Карандашом.
Девочки из города Ростова,
Парни из сибирских городов,
Стихнув от старания большого,
Пьедестал покрыли
Вязью слов.
Как мне стало горько и обидно,
И своим не верил я глазам,
И хотелось крикнуть:
«Вам не стыдно!» —
И ударить с ходу по рукам.
Только зря, не разобравшись, судим!
Прочитал, что пишут, —
В горле ком:
«Никогда героев не забудем!»,
«Никогда солдат не подведем!»,
«Вам за детство мирное спасибо!»
И теперь я думал об одном,
Чтобы на огромной светлой глыбе
Этих слов не смыло бы дождем!
Все, что молодые здесь писали,
Я бы яркой краскою обвел!
Книгу бы из мрамора и стали
Для таких бы записей
завел!
«Не забудем!» —
Кто-то пишет снова.
Все простить за это я готов
Девочкам из города Ростова,
Мальчикам из волжских городов!
СТОРОЖ
В лесу,
у школьных огородов,
Стоял березовый шалаш.
И от восхода до восхода
В нем находился строгий страж.
Мальчишка с палкой суковатой,
Он ждал,
что, может, вор придет,
Тогда узнают все ребята,
Кто сохранил им огород.
Те дни, как будто эшелоны,
Летели к фронту.
День за днем.
И хлебных карточек талоны
Служили нам календарем.
Готовый будто бы к походу,
Картофель армией стоял.
Мальчишка шел по огороду,
Слюну голодную глотал.
Он знал: напечь картошки может,
Она в земле здесь, рядом… вот…
Но он хранил и от прохожих,
И от себя тот огород.
НА ВЫСОТЕ
И. Акулову
Солнце встало. Небо сине.
И подъем крутой-крутой
Там,
где горбится Россия
Безымянной высотой.
Мой попутчик смотрит с болью:
— Подожди, водитель, стой!
Нераспаханное поле
Все засеяно войной.
Гильзы выставили спины,
И, калеча косогор,
Притаившиеся мины
Прорастают до сих пор.
И глубокая траншея
Делит поле пополам.
Мой товарищ перед нею
Наклонился не к цветам, —
Так, наверно, археолог
Ворошит останки дней.
Держит он в руке осколок
Давней юности своей.
Здесь и танки, и пехота
Гнули Курскую дугу.
Здесь товарищ поднял роту,
Чтоб ударить по врагу.
И на этом самом месте
С пулей встретился тогда.
В наших книгах,
В наших песнях
Остаются те года.
Среднерусское раздолье —
Он глядит по сторонам.
А траншея делит поле,
Жизнь
и сердце
Пополам.
«Жалеть абстрактно…»
Жалеть абстрактно
Многих можно.
А ты соседу помоги,
Когда в ночи скрипит тревожно
Сустав искусственной ноги.
В окне безмолвные зарницы
И облаков высокий дым.
Ну кто к соседу постучится,
Коль мы с тобой не постучим?
Быть может, бой на полустанке
Грохочет в памяти его.
И он горит в подбитом танке,
Как в дни солдатства своего.
Пылает сердце —
Не одежда,
Он ищет выход из огня.
И на соседей
Вся надежда —
И на тебя,
И на меня!
Дверь люком танка распахнется,
И это сделать мы должны.
А не успеем —
Задохнется он в лютом зареве войны!
НОЧНЫЕ ЗВОНКИ
Не люблю я ночные звонки!
Все они,
Как сигналы тревоги!
Разлетаются сны на куски,
И порой —
Через час
Мы в дороге!
На пределе ревет самолет,
Неужели мне это не снится?
И меня старый друг мой зовет
Перед смертью в столичной больнице?
Ах, ночные звонки!
Все подряд —
Это вести о горе и бедах.
Лишь однажды —
Лет тридцать назад! —
Ночью крикнули в трубку:
— Победа!
Вот опять проявляет мне сон
Дорогие далекие лица.
Отключать по ночам телефон?
Но от жизни нельзя отключиться!
РАЗГОВОР О ПЕРЕВОДЕ
Бухенвальд —
это буковый лес в переводе?
Нет, неправда!
Я знаю другой перевод.
Бухенвальд —
это крики эсэс на восходе,
Бухенвальд —
это мукой изодранный рот.
А еще —
это сила,
и стойкость,
и смелость.
Ведь не узники — люди,
идущие в бои
И в подполье гранаты успевшие сделать.
От которых падет
у ворот
часовой!
Я там был.
И хрипели надрывно овчарки,
Словно вырвавшись к нам
из далекого дня.
Показалось:
Не солнце,
А вспышкою яркой
Автомат часового ударил в меня!
А какие там дали!
Какие там дали!
Как же трудно на них
перед смертью смотреть!
А внизу, под горой,
чтоб свободу им дали,
Колотили деревья
в закатную медь.
Но гремел не закат.
Это колокол в башне.
Далеко его слышно
На стыках дорог,
Чтобы мы позабыть не могли о вчерашнем,
Чтобы ты позабыть
Бухенвальда не мог!
И никто!
Никогда!..
Молча факелы маков
Опустил я на землю
К цветочной заре,
Там, где раньше от ветров дрожали бараки,
Там, где плитами горе
Лежит на горе.
А когда мы оттуда
Ушли на заходе,
Распахнул я пошире
Решетки ворот…
Бухенвальд —
это буковый лес в переводе.
Нет, неправда!
Я знаю другой перевод!
УРАЛЬСКИЙ ХАРАКТЕР
Звенели они кандалами,
И чудилась в звоне гроза,
Столкнулись с владыкой глазами,
Невольно отвел он глаза.
Они, заводские ребята,
На бунт подбивали Урал,
— Уральский характер
Проклятый! —
Демидов им вслед прокричал.
…Вгрызались упрямо лопаты,
Чтоб рос уралмашевский цех,
Еще не пришел экскаватор,
Хватало работы на всех.
Стучал по земле по морозной,
Как дятел,
Согнувшийся лом.
— Уральский характер,
Серьезный! —
Прораб пробасил над костром.
…Снежок нерешительно падал, —
Горела земля под Москвой,
И с площади Красной
С парада
Шли части резервные в бой.
Ночь рвали снаряды на клочья,
Но насмерть стояли бойцы.
— Уральский характер,
Рабочий! —
Хрипел комиссар, —
Молодцы!
…Раздроблены глыбы породы
И глыбы слежавшихся лет,
Чтоб вдруг в отработанных годах
Надежды сверкнул самоцвет.
Но стойкому будет наградой,
Коль скажут умельцы о нем:
— Уральский характер!
Что надо!
Видать, закаляли огнем!
НА ФЕСТИВАЛЕ ПЕСНИ
Снова стихли сидящие в зале:
Как ансамбль молодежный поет!
Расступаются годы и дали,
Погибает у Крюкова взвод.
Эта песня давно нам известна,
Но такого мы ждать не могли:
Объявляет ведущий:
— Из песни
Два бойца уцелевших пришли.
Двое встали в костюмчиках штатских:
Ну, чего, мол, особого в нас?
Только луч от регалий солдатских
Так блеснул —
даже слезы из глаз!
Зал привычен к гремящим раскатам,
Но таких он еще не слыхал:
Не артистам,
А старым солдатам
Аплодировал зал.
Словно встав по незримому знаку.
Не жалея взметнувшихся рук.
Молодых будто поднял в атаку