Ряд случайных чисел [СИ] — страница 5 из 6

Бремя памяти

Пэр Ри ле Скайн, дракон, примерно 8616 лет, 8397 год

Почему, высокие небеса?! Ну почему все это досталось именно на его долю? Ему ли, сироте, беспризорнику, неучу с кашей в голове — память крови спасает очень мало, выдавая массу сведений, но абсолютно бессистемных, разрозненных и обрывочных — заниматься возрождением расы? Он давно понял, что не является коренным обитателем этого мира, но как найти родной — не знал. И почему его мать оказалась в этом мире, чтобы родить его и умереть, можно было придумывать все, что угодно. Может быть, там произошло что-то совершенно ужасное, и она швырнула себя в другой мир в надежде на спасение? Может быть. Все может быть. Может, там все погибло, может, он действительно последний дракон в мироздании. Дракон, давший клятву. Идиот! Сейчас жил бы, и не парился. Но там, у погребального костра своей матери, он, тогда еще совсем маленький — недели две от роду — поклялся, что здесь будут жить драконы. А клятвы надо выполнять. И скидки на возраст или незнание всех обстоятельств не бывает. Есть такая вещь — магический откат. Да, он поклялся, движимый чувством вины и ужасом от содеянного — но мироздание клятву приняло, так что, будь любезен, выкручивайся как хочешь, но выполняй. Чувство вины и ужас. Да. Он лет двести чувствовал себя чудовищем, и до сих пор его иногда посещает память о том моменте, когда он понял, что съел собственную мать — и заставляет передернуться всем телом. Можно себя убеждать в том, что разума у него, у новорожденного, тогда еще не было — только инстинкт выживания и голод, а значит, не так уж он и виноват. Можно — а что толку? Нет более идиотского занятия, чем попытки оправдаться перед самим собой. Не чувствовал бы себя виноватым — и оправдания не понадобились бы.

Первое воспоминание — темно, жестко и жжет, причем и жаром и холодом одновременно. А рядом что-то нежгучее и мягкое. И он полез в это мягкое, и было очень тесно, он стал рвать лапами и зубами, и понял, что оно съедобно. Он прожил в съедобной пещере несколько дней, прежде чем включилась память крови — и он понял, что он ест. В панике выбрался наружу. Снега, снега до горизонта, ледяные торосы, ледяной ветер несет снежную крупу. Черное, опаленное неведомым огнем тело матери лежало в конце ледяной траншеи с оплавленными стенками, вывернутое под нелепым углом крыло с остатками обгорелой перепонки полоскал ветер. В голове крутились непонятные слова — пикирование, глиссада… Баллистическая траектория — что бы это значило? А вокруг не было никого и ничего — только снега, хотя память крови подсказывала: дороги, транспорт, города, везде драконы — ле Скайн, ле Каррот, ле Феррон, голубые, желтые, красные — всех цветов радуги, и даже в снегах, на севере и юге — везде все обжито, везде цивилизация! Где же… все? Он забросал мать снегом и взлетел. Далеко на юге виднелась темная полоса, на западе — горы, с двух других сторон тот же снег и лед. Он четыре раза летал до темной полосы, оказавшейся лесом, и обратно, пока не натаскал дров для костра. Потом стоял, пока все не сгорело, мысленно опять и опять прося прощения — и не получая его. Вот тогда он и поклялся. Дурак. Ну, да ладно, это все лирика. Надо еще раз все проверить и делом заняться. А то задержался он здесь не в меру, на целых сто лет. Может, хоть сегодня наконец все получится, и он сможет улететь домой, на другой материк. Не задался у него этот этап работы, что уж говорить! А перед этим все шло так удачно! Он нашел подходящих ящериц, провел колоссальную работу по селекции и, что касается тел — вполне удачно! Правда, чем больше они становились, тем медленнее размножались. А вот с разумом произошел облом. Он мог бы воздействовать на сознание напрямую — но для этого нужно, чтобы у объекта были хотя бы зачатки разума. Увы. Этим его подопечные похвастаться не могли. Они жрали, спали на солнышке, и изредка размножались. И никаких моральных проблем. Именно мысль насчет моральных проблем натолкнула его на раздумья. А не является ли мораль необходимой частью для развития разума? Может ли вообще быть разум без морали, как таковой? Получалось, что нет. Мораль может варьироваться в зависимости от обстоятельств существования и расы, но внутри замкнутой группы она должна быть — обязательно. А если существу, изначально неразумному, привить мораль извне, магически — разовьется ли у него разум? Гадать можно было до бесконечности, а Ри был существом действия — проще сделать и проверить. Получится монстр — убью, и все дела, не в первой нам это дело, решил он и взялся за расчеты. Результаты его шокировали, и настолько, что он чуть было не отказался от своих планов. Единственным вариантом, при котором уровень моральных переживаний выходил на рабочую мощность, оказалось изнасилование, причем неоднократное — отдельное на каждый амулет. А чтобы заклинание прижилось на юной ящерице и подействовало, оно не должно противоречить ее сущности, то есть, насилию должно подвергнуться существо, уже обладающее понятием морали, но неполовозрелое. Ребенок. Ри тогда скрючился от омерзения, и перепроверил свои выкладки раз двадцать — по-другому не выходило. Нет, он не испытывал ни к людям, ни к эльфам, ни к их детенышам никаких теплых чувств. Все они одинаковы: неблагодарные, трусливые, тупые и подлые твари, он и на другой континент улетел аж три тысячи лет назад, чтобы никого из них не видеть — но это не повод, чтобы так поступать с самим собой! Он не насильник в принципе, никогда таких поступков не понимал — по отношению кого угодно к кому угодно! Это омерзительно! Все равно, что по доброй воле нырнуть в помои! Но… клятва.

Больше пятидесяти лет он выращивал кристаллы для амулетов. Прилетел сюда, оборудовал лабораторию, отловил эльфийку юных лет — и вся работа пошла прахом. Девчонка, придя в себя, завопила так пронзительно, что все кристаллы полопались от резонанса. Он терпеливо вырастил новую партию, предпринял серию новых попыток, предварительно лишая подопытные экземпляры голоса — на всякий случай. Ему патологически не везло. Первая девчонка на третий раз сошла с ума — и он стал стирать им память после каждого раза. Другая умудрилась сбежать из пещеры и спрыгнуть с обрыва — почему? Он так и не понял. Он же ей ничего еще не сделал! Третья разбила кружку и ее осколком вскрыла себе вены в бассейне — правда, эту удалось спасти. Он почувствовал что-то неладное и успел вытащить ее и откачать. Почему они так поступают? Блин! Ведь он все равно всем стер бы память и тело возвратил в первоначальный вид — они и не вспомнили бы никогда об этих нескольких часах! А самое обидное — ни одна из 46 не смогла зарядить ему даже одного амулета из 10 кристаллов! Мораль? Хихикс! Они скулили, они пресмыкались, был бы хвост — виляли бы, и ни одна не возмутилась, не разгневалась — что же это делается-то, а? Как их воспитывают? Или это ему просто так везет? Вернее, не везет. Неужели эта тоже окажется пустышкой? Он взял за края паутинку основы с закрепленными на ней кристаллами и аккуратно разместил ее на солнечном сплетении рыжеволосой девчонки, распяленной на станке. Проверил сковывающие заклинания. Можно начинать.

— Очнись, дитя!

Мелиссентия дэ Вале, 11 лет

Ее семья жила в небольшом городке Вале-н-Дор. Тия была особой спокойной и рассудительной. Это отнюдь не означало, что она отличалась кротким нравом или покладистым характером. Просто в семье у них вместо «Упрямый, как дроу» говорили «Упрямый, как Тия». Еще в младенчестве она недвусмысленно дала всем понять, что переупрямить ее невозможно. Ребенок четко знал, чего хочет — и ставил в известность окружающих, а дальше как хотите. С этой няней — да, она будет и кушать, и слушать, и спать пойдет без скандала. А с этой она будет орать, пока все с ума не сойдут — и даже прикоснуться к себе не даст. К пяти годам она научилась подводить под свои желания стройную логическую базу — взрослые только головой крутили в изумлении. С ней перестали спорить — себе дороже, потому она и была спокойной и рассудительной. Любимым летним занятием у нее было валяние в гамаке с книжкой. Оттуда она однажды и исчезла.

Тия очнулась в недоумении. Что это было? На гамак свалилось что-то тяжелое, последовал стремительный взлет, так, что заложило уши — и все, провал, она даже испугаться не успела. А вот теперь, пожалуй, можно — в смысле, пугаться. Неярко светящийся потолок, каменные стены, а она сама, полностью раздетая, распялена враскоряку на каком-то сооружении — и никого. На ум тут же пришли сказки про сумасшедших колдунов. Похоже, ее сейчас будут приносить в жертву!

— Мама! — на пробу сказала она. Голоса не было, хотя горло исправно напряглось. Она удвоила усилия — бесполезно, даже сипа нет. Зато голос раздался над ней — из пустого пространства.

— Пум, пурум, пурум-пум-пум, — сказал голос. — Ага, очнулась? Чудненько. Значит, так. Убивать я тебя не собираюсь, сразу говорю. Но неприятно будет, и сильно. Э-э-э… да, я буду тебе чрезвычайно признателен, если ты постараешься не сойти с ума. Все поняла? Если да — мигни, — Тия не поняла ничего, а мигнула от полного обалдения, но голосу этого оказалось достаточно. — Вот и прекрасно, — заключил он, — тогда приступим, — «Сумасшедший», мелькнуло у Тии в голове, она еще раз беззвучно крикнула «Пусти, урод!» — и тут ее изнасиловали. Это было больно, да, но несравнимо с яростью и возмущением, захлестнувшими девочку. Ее! Это ее, которую дома даже не шлепали — просто потому, что бесполезно — но ведь не шлепали же? А этот гад еще и поет что-то! «Только выпусти — убью!», беззвучно орала Тия, «Гад, гоблин драный, урод, а-а-а! Я брату скажу, я отцу пожалуюсь, пусти, сука!». А воздух тем временем сгустился в фигуру… старшего брата. «Вака, ты сдурел? Ты что делаешь, кретин, отпусти меня немедленно!», но брат не реагировал на немые вопли Тии и продолжал, самозабвенно прикрыв глаза. А рядом… отец? Да что же это? Она беззвучно орала от гнева, унижения и ярости, извиваясь всем телом, но оковы держались крепко, а отец и уже оба брата, старший и младший, продолжали развлекаться — вместе, порознь, меняясь местами… А вокруг стояли мальчишки из класса и глазели, переговариваясь и тыкая пальцами. И все время звучал над ней мерный речитатив, почти пение, того, первого гада, который, конечно, все это и устроил! Не могли же ее родные так с ней поступить по собственной воле! Это все эта сволочь! Она поняла! Это сумасшедший колдун! Что же делать! И отец, и оба брата — все в его власти! А мама? Ее он тоже? «Этого не может быть, это сон, это кошмар, мамочка, я хочу проснуться!», взмолилась Тия в отчаянии. И тут стало еще хуже: пока дух ее сгорал от стыда и бился в безвыходной ярости, тело вдруг свела судорога звериного, чисто животного удовольствия.

Тия очнулась в недоумении. Что это было? На гамак свалилось…

Тия очнулась в недоумении. Что это было?

Тия очнулась в недоумении.

Тия… Тия… Тия…

Тия потеряла сознание.

Ри был страшно доволен. Наконец-то! Какой удачный экземпляр! Он зарядил все, что у него было! Ровно, мощно — вот это характер! На себе попробовал — до сих пор не отдышаться, а всего-то взял десятую часть мощности! Ум-ни-ца! Даже зауважал, честное слово! Сейчас он ее помоет — и пусть она поспит часика два. А потом, как проснется, увидит сундучок со всякой блестящей ерундой, начнет примерять, настроение повысится — тут-то память и стереть окончательно. А то эмоциональный фон — такая штука неприятная, воспоминания стираются, а он остается, поэтому проснется она, ничего не помня, но в совершенно безобразном настроении. А сокровища все сгладят, девчонки все падки на блестящие камушки. Пока в ерунде этой копается — развеселится, успокоится. Не она первая. Ри очень гордился изобретенной им методикой двухэтапного стирания памяти. Он проверял тех, прежних, неудачных — все стерлось без последствий, никаких душевных травм не осталось. Вот память тела — это дело другое, тут никакое стирание не поможет. Но, в общем-то, ничего страшного. Ну, проявится у девочки интерес к противоположному полу немного пораньше — ну и что? Замуж выдадут — и все дела.

Размышляя таким образом, Ри выкупал спящую под заклятием Тию в бассейне. Заодно залечил ей синяки на спине, которые она успела себе наставить об станок, пытаясь вырваться, потом отнес в комнату и уложил в настоящую человеческую кровать. Проверил сдерживающие заклинания — мало ли, что ей в голову придет? Лишние трупы всегда портили ему настроение. Так, теперь еда и кружка с успокаивающим зельем. Все? Можно идти собираться. Сегодня, в крайнем случае — завтра утром, он наконец-то отсюда свалит. Вот еще ему бы память кто-нибудь стер о последних годах, об этих несчастных человеческих детенышах, над которыми ему пришлось «работать». Но… не светит. Впрочем, все было ясно еще в самом начале, он знал, на что шел, так что не надо лукавить с самим собой. Это просто… работа, которая должна быть сделана.

Тия проснулась с воплем ужаса. Ей снился такой кошмар! Снился? Она в панике огляделась. Фига с два это был сон! По спине продрало ужасом. Бежать надо! А папа, братья? Тия спрыгнула с кровати… Попыталась спрыгнуть… Медленно слезла. Каждое движение давалось с преодолением какого-то сопротивления, несильного, но постоянного. Как будто кто-то каждый раз раздумывал, разрешить ей это движение — или не стоит. А может, она все-таки спит? Во сне бывает такое странное состояние: будто плаваешь… Она ущипнула себя за бедро и подскочила — больно, блин! Вот гадство! Осмотрелась. Кровать, роскошная, кстати, столик, сундучок, дверь… Дверь! Тия рванулась… Тия медленно и плавно подошла к двери, открыла — и уныло обозрела ванную комнату. Бассейн с проточной водой, рядом с дверью сиденье, на дне тоже журчит. Гадство! Подошла к кровати, попыталась сдернуть простыню — не голой же ходить, одежды-то не видно. Простыня не поддавалась. Она, пожалуйста, собиралась в легкие складки — но не более того. Забраться под нее или завернуться в нее Тие не удалось. Примерно так же вел себя пододеяльник, с той лишь разницей, что под него можно было залезть, а вот завернуться уже нельзя. И наволочка сидела на подушке, как приклеенная. Гадство! Тия пнула кровать. Ага, как же! Медленно и плавно коснулась пяткой полированного дерева. Зараза, да что же это! Даже злость не выместить! Может, в сундуке ее одежда? Нет, побрякушки всякие блестящие. Еще вчера Тия с удовольствием бы в них закопалась, но теперь, после того, что с ней произошло, ее такие вещи совершенно не интересовали. Сейчас ее волновало, во-первых, где ее семья, а во-вторых — месть! Месть! Не сбежать? Нет выхода? Ерунда! Как-то же ее сюда поместил тот гад, который все это устроил? Значит, дверь есть, просто она сейчас невидима. И надо подготовиться к моменту, когда… Надо что-то тяжелое, вот что. Столик… Эх, никак. А вот кружка. Если ее разбить, получатся симпатичные осколки, которыми вполне можно расцарапать морду тому уроду, который все это затеял! Если у него есть морда… Неважно. Главное — отвлечь и сбежать, пока он будет чухаться! И запереть. А потом найти папу и братьев. Не может быть, чтобы они сами, по собственной воле с ней такое сотворили! Она ни за что в это не поверит! Тия поднесла кружку к носу. Пахнет вкусно. И пить хочется. Не буду, решила она. Мало ли, что он туда намешал! Она попыталась грохнуть кружкой об край стола. Опять то же мягкое сопротивление с оценкой: разрешить — не разрешить. Рука против ее воли осторожно поставила кружку на место. Тия чуть не разревелась с досады. А если кружку поднять повыше, а потом просто разжать пальцы — пусть упадет сама! Тия залезла на стол, подняла кружку, отпустила. С виду вполне бьющаяся посудина запрыгала по столу, как резиновая, щедро залив все вокруг своим содержимым. Гадство! Тия уныло слезла со стола. Кружка лежала на боку, и из нее все лилось и лилось… А как это? На пол натекло уже намного больше, чем в ней могло поместиться! Это магия! Точно, он же колдун! Что же делать-то? Что-то ничего не придумывается. Надо вспомнить, как там, в сказках, избавлялись от злых колдунов всякие принцессы. Было же что-то, точно было!

— Высь и крылья! Что ты тут устроила? — ахнул кто-то у нее за спиной. Кружка взлетела с пола и обосновалась на столе. Тия рывком обернулась, замедленная реакция ног подвела, и девочка плюхнулась в липкую лужу, ощеряясь и шипя, как кошка. Глаза панически шарили по сторонам — и никого не находили. Не успела! Ничего не придумала! И дверь не появилась! Как же он вошел? Или… он призрак? Или дроу? Говорят, они умеют сквозь стены…

— Только сунься, гад! — попыталась рыкнуть Тия, но голос предательски сорвался, она всхлипнула, шаря рукой по низенькому столику: запустить в него чем-нибудь! Это он, тот, кто пел, она его узнала! Она никогда не сможет (рука нашарила жареную курицу) забыть этот голос! Курица попыталась отправиться в свой последний полет, но тормоз опять сработал, и получился не бросок, а вялое помахивание куриной тушкой. — Сволочь! — бессильно всхлипнула Тия. — Гад ползучий! Гоблин драный! Урод чокнутый!

— Да знаю, что не красавец… — растерянно сказал голос. — Так и не навязываюсь, собственно… Че ты бесишься-то вообще?

— Бешусь? — взвизгнула Тия, захлебываясь от ярости. — Где моя семья, гнида? Что ты с ними сделал? Убью, скотина!

— Семья?.. Ой, бли-ин! — ахнул невидимый Ри и схватился за голову. Идиот! Ну да, она же потеряла сознание, а он на радостях, что все получилось, забыл, просто напрочь забыл стереть ей память о последнем разе! Ой, козлина! Правильно она его обзывает, еще и не так надо бы! Если она все помнит… Да кой гоблин — если! Она все помнит. И морок инцеста и его голос, читающий заклинания. Зашибись! Теперь она его не подпустит. И как стирать, если даже не подойти? Исправил эмоциональный фон, блин! Развеселил, блин! И, блин, успокоил! Ага. Дегенера-ат! — Послушай, — Тия уловила движение воздуха неподалеку и напряглась. — Не-не, я подходить не буду, не дергайся, просто — послушай! ПОЖАЛУЙСТА! Вот, я даже проявлюсь — видишь, я просто сел? — В трех шагах от девочки проявилась фигура, то ли отлитая из голубой воды, то ли выточенная из сапфира. Свет странно обрисовывал ее, отражаясь от внутреннего рельефа тела. Мужчина? Женщина? Непонятно. По голосу — вроде мужчина. По ширине плеч — тоже. Тощий. Даже не мышцы — сухожилия. Что-то более темное, менее прозрачное и кудлатое до плеч, видимо волосы, черты лица не различить из-за полупрозрачности и множественности деталей, ясно видны только острый длинный нос и узкий подбородок. И две яркие черные щели вертикальных зрачков. Именно эти зрачки напугали Тию больше, чем все произошедшее, вместе взятое. Именно они лучше всяких объяснений сказали ей: это — не человек. Тия, не сводя глаз с этих черных щелей, заскребла ногами и руками, отползая на пятой точке и скользя по луже. А Ри продолжал заговаривать ей зубы, лихорадочно пытаясь сообразить, что же предпринять. Опять усыпить? Он не эльф, не вампир и не человеческий маг, лично ему для этого нужен непосредственный контакт — а его-то и нету! Наброситься и схватить? А если это и будет последней каплей, после чего она и чокнется? Сейчас-то вроде еще адекватна, просто очень зла. Нет, нельзя так рисковать. Хватит с него трупов и чокнутых детей. Так действительно можно в чудовище превратиться, а что-то не хочется. Он и так уже натворил много такого, о чем хотел бы забыть, спасибо, хватит! И никакие попытки оправдаться перед самим собой — мол, так надо было — не помогают нифига, проверено. Как ни оправдывайся, все равно как вспомнишь — так и передернешься. — Просто послушай, что я тебе скажу, хорошо? Вот. Ты сказала — урод чокнутый. Урод — согласен, но не чокнутый ни разу. Мне — послушай! — мне просто амулеты зарядить надо было, а на самом себе такое не проделаешь! И никакого счастья мне эта процедура не доставила — вот, чем хочешь поклянусь! И не такая уж и сволочь — просто дурак! Ты ничего помнить не должна была бы ни в коем случае — я тебе память должен был стереть. А я забыл, склеротик долбанный! Тело в порядок привел — не болит же ничего у тебя? — а про память забыл напрочь! Ну прости кретина! Я, честно, все исправить могу! Просто стереть надо, понимаешь? Ты все забудешь! Только руку дай — я тебе все и сотру!

— Ах-ха, щазз! — прошипела Тия. Нельзя сказать, что речь странной твари не произвела на нее впечатления. Извиняется — надо же! Но на вопрос так и не ответил! — Где моя семья? Куда ты их дел?

— Да не было тут твоей семьи! — замахало руками голубое чудовище. — Морок это был, наваждение! Для усиления реакции. Дома твоя семья! Вернешься — сама увидишь! Только руку дай сначала: надо же у тебя из головы всю эту пакость стереть, нельзя иначе, понимаешь? Или ногу протяни, что ли — мне-то все равно!

Вернешься?! Она не ослышалась? Он собирается ее отпустить? Тия недоверчиво сверкала глазами, сжавшись в комок. Предоставлять какие бы то ни было части тела этому гаду она не собиралась. Ни для чего. Мало ли, что он там говорит! Уже поверила, ага, ищи дуру!

— Слушай, я тебя прекрасно понимаю — злишься, да? Я бы тоже злился! Ну, хочешь — отлупи меня, потешь душу! Я вот тут лягу — и даже шевелиться не буду, обещаю! И хватать не буду, и вообще ничего не сделаю! На, держи! — он вынул прямо из воздуха длинное махровое полотенце, бросил его девочке и растянулся на полу ничком, прикрыв голову руками. Тия, проигнорировав полотенце, замахнулась на пробу курицей, которую все еще держала в руке. Движение получилось резким, похоже, тормоза исчезли. Она вскочила. Бежать! Немедленно! Но сначала… Искушение оказалось слишком велико. Подходить близко к странному существу она поостереглась, но яблоком, выхваченным из вазы, в него попала. Прямо по затылку, оставшемуся неприкрытым сцепленными ладонями. Вот так-то! И затормозила: бежать — это прекрасно, а куда, собственно? Дверь-то так и не появилась… А она его уже яблоком… Сейчас как вскочит, да как даст! Тия дернулась в одну сторону, в другую, и замерла в растерянности. Ри лежал неподвижно.

— Ай, — послушно отреагировал он на яблоко. Подождал. Высунул голову из под руки и очень удивленно спросил — И все?

Это подействовало, как спусковой крючок. У Тии снесло крышу. Что-то невнятно заорав, она набросилась на него, и стала лупить чем попало. Руками, ногами, полотенцем, успевшим намокнуть в сладкой луже, курицей. Курицей было очень удобно, держа за ножку, но она быстро развалилась. Фруктовая ваза оказалась неудачной формы: одной рукой тяжело, а двумя не ухватишь, а блюдо из-под курицы с картошкой было жирным и выскальзывало из рук. В заключение она попрыгала у него на спине, стараясь как можно сильнее ударить пятками это жесткое голубое прозрачное недоразумение. Ри исправно покрикивал «Ай-ай!» и «О-е-ей!», но актер из него вышел неважный. Как-то это получалось без души, и ясно было, что все усилия Тии не способны не только нанести ему вред, но даже доставить сколь-нибудь заметное неудобство.

— Сволочь! — всхлипнула запыхавшаяся Тия, села на пол, где стояла и бессильно заплакала. Ну ничто этого гада не берет! Ри повернулся на бок и долго молча смотрел на нее, опираясь на локоть. Вроде пар немножко спустила, может, теперь полегче будет? Движением брови убрал бардак с пола, на столике опять появились курица с картошкой, фрукты и кружка.

— Ну не реви, — наконец миролюбиво сказал он. — Сядь лучше, поешь.

— У! — Тия отвернулась, всхлипывая.

— Не, серьезно! А то, хочешь — давай так: отгадай, кто я такой, а я исполню твое желание!

— Удавись! — всхлипнула Тия.

— Не-е, ну-у, так не интересно, я так не играю! Ты для себя загадывай! Денег там, или красоту несказанную. Вот цвет глаз не смогу поменять — сразу говорю, этого никто не может! Ты прикинь, чего хочешь, я серьезно! Неужели ни о чем не мечтала?

Тия искоса зыркнула на него, вытирая нос мокрым липким полотенцем. Он что, действительно серьезно?

— Мечтала, — буркнула она. — Всю жизнь. Знать, когда мне врут.

Ура, разговаривает! Ри перевел дух. Теперь главное — не сбить контакт! А там, глядишь…

— Так этому и так научиться можно. Вранье очень легко читается: движения глаз, руки, краснеют некоторые…

— Ты Кона не знаешь! — окрысилась Тия. — Он мне только «здравствуй» говорит, а я уже чувствую — врет! А в чем — не знаю! И зачем! Я не хочу просто чувствовать — я знать хочу! Зачем врет, и в чем именно! И не краснеет он никогда! А я наоборот! Знаешь, как обидно! И не только краснею, мне вообще плохо делается, если врать пытаюсь! Почему мне все могут врать, а я никому не могу? — она опять всхлипнула.

— Да пожалуйста! Я ж разве что? — поспешно сказал Ри. — Я ничего! Как скажешь! Только ты сначала угадай! Ну, кто я. И сядь поешь уже!

— Хоть рубашку-то дай какую-нибудь! — Тия вдруг сообразила, что на ней ничего нет и покраснела, как могут только рыжие — вспыхнула. — Или халат, что ли…

— И, стоит мне отвернуться, ты гордо удавишься на пояске! — подхватил Ри. — И на хрен мне подобные расклады?

— Не дождешься! — вызверилась Тия. — Ищи дуру!

— А все равно нету, — пожал плечами Ри. — Вон, в полотенце завернись, если так уж приспичило! Только с чего? Я ж не человек, видно, по-моему? Нашла, кого стесняться! Небось, пока меня лупила — ни разу об этом не вспомнила! — осторожно хихикнул он.

— Мокрое твое полотенце! — сварливо огрызнулась Тия, гордо проигнорировав обвинение в бесстыдстве.

— Да на! — Ри достал другое полотенце, бросил девочке, мокрое развеял в воздухе и заворчал. — И садись есть немедленно! Все болтаешь и болтаешь! Тебя опять под контроль взять? Понравилось, что ли? Вот, сиди, ешь и отгадывай — одно другому не мешает! А то не исполню ничего, так и знай!

Возмущенно сопя и фыркая Тия замоталась в полотенце, села на край кровати, сунула в рот ломтик картошки. А есть-то действительно хочется! Только вилки нет. Ну и ладно.

— Ты запивай, а то икать начнешь, — рассеянно заметил Ри, обдумывая дальнейшие действия. Тия открыла было рот, чтобы ответить что-нибудь, типа «сам дурак», но промолчала. Пить хотелось неимоверно, на этот раз он прав, надо это признать! И как здорово, что в этой кружке компот не кончается! Может, надо было эту кружку у него попросить? Вкусно! Много! Всегда! Ма-агия!

— Ты маг? — сделала Тия первую попытку.

— А? А-а… — он поднялся с пола и сел напротив девочки у стола, скрестив ноги. — Да это как сказать… Маги, они и среди людей, и эльфы тоже…

— Ты… вампир? — поморщилась Тия.

— Ты что, вампиров не видела? — удивился Ри. Тия помотала головой. — Не-е! Какой же я вампир? — помолчал, подумал. — А чем тебе, собственно, вампиры не угодили, чего ты морщишься-то?

— Ну… — Тию передернуло. — Они… кровь пьют…

— Ну и пьют. Ну и что? — удивился Ри. — А корова сено ест. А если ты сено есть попытаешься — ты сдохнешь просто. И я тоже. И что? А по мнению Перворожденных, все разумные, которые едят мясо — трупоеды.

Тия дико скосила на него глаза.

— Что? — фыркнул Ри — Это что? — прозрачный палец уткнулся в косточку от куриной ножки.

— Кости…

— А до того?

— Ножка… — прошептала Тия.

— Тьфу ты! Как ты думаешь, если у курицы ногу оторвать — она выживет? — Тия беспомощно покачала головой. — Ну так… — он пожал плечами. — Если живое существо убить — оно станет трупом. Резонно? А мы эти трупы едим. И очень вкусно, между прочим!

Съеденная курица резко попросилась на свежий воздух. Тия поспешно сделала несколько глотков из кружки. Ри сочувственно наблюдал за муками осознания неприглядности реалий бытия. Да, дружок, так оно и бывает: стоит задуматься об истинной подоплёке таких, казалось бы, правильных, обыденных поступков — и обнаружить с ужасом, что ты делаешь что-то совершенно непотребное!

— Вон, картошечки пожуй! — улыбка расколола голубой хрусталь лица почти пополам. — Ее никто не убивал — честно! Она даже не пищит, когда ее выкапывают! А это пирожки, я их ни у кого не оторвал, правда-правда! Хоть они так и выглядят… Странно…

— Да мать Перелеска! Что ж ты надо мной издеваешься-то, а? — от души грохнула Тия кружкой по столу. Компот выплеснулся и растекся лужей по столешнице.

— Ка-а-ак? — подскочил Ри. — Ка-ак? — и вдруг захохотал. — Пере… — задыхался он. — Мать… О-о-о! — он запустил пальцы в волосы, потряс головой. Тия опасливо подобрала ноги и нахмурилась. Кто знает, чего от него ждать? Может, взбесился окончательно?

— Знаешь, — Ри с изумлением покрутил головой, опять хихикнул — Такая популярность как-то… обескураживает. Ты же выругалась, да?

— Ну, да… — Тия была настороже. Вроде успокоился, да кто его разберет — сейчас как бросится!

— Ну, да… — задумчиво повторил он с кривой улыбкой. «Вот засранцы! Они мной ругаются! Прямо как гоблином каким-то.» Он опять фыркнул, мотнув головой, и поднял на Тию свои жутковатые глаза.

— Ладно, — сказал он, — будем считать, что угадала. Случайность, конечно, но слово сказано. Хотя мне все-таки больше нравится Пэр Ри ле Скайн, — он снял воображаемую шляпу и сидя шутовски раскланялся. — К вашим услугам, райя!

У Тии открылись рот и глаза.

— Ты… Перелеска? — тихо спросила она, как-то сразу поверив. — Ты… дракон, да? Последний… Тебе… Ты для этого, да? — она растерянно замолчала с зарождающейся жалостью переосмысления и понимания. — Но ты же — сказка!

— Ну, знаешь, такими сказками только детей пугать! — хмыкнул Ри. — Только все-таки не Перелеска, а Пэр Ри, ладно? Не ругайся мной, имей совесть! Тем более на меня же!

Тия огляделась вокруг с новым ощущением. Крохотная комнатушка, везде камень, окон нет. И там, в той комнате не было. И в ванной. Голые стены, ни картинок, ни занавесок, ни цветов, неуютно, голо.

— И ты вот так и живешь здесь? Совсем один?

— А что бы ты предложила? — задрал он голубую бровь.

— Ну-у, привел бы кого-нибудь… жили бы вместе… Эльфу… или вампирку… — Тие уже было отчаянно жаль его. Один раз она ездила с папой в гости, там был какой-то эльф, и он рассказал Тие сказку про последнего дракона. Хорошо рассказал. Тия тогда очень отчетливо прочувствовала, каково это — быть последним. Совсем последним — после тебя уже никого не будет. Эльфы вообще хорошие рассказчики. Тию тогда целый вечер валерьянкой отпаивали. — А хочешь — я с тобой останусь? Только ты так больше со мной не делай, ладно? А я тебя в карты играть научу!

Он дернулся, как от пощечины.

— В ка… — нижняя челюсть стала вдруг очень тяжелой. Взгляд карих глаз, как протянутая дружеским жестом открытая ладонь. Блин, да она его жалеет, что ли? Она! Его!

— Ну, да. Меня брат научил, — она прерывисто вздохнула — нервный отголосок пережитого. — А я тебя научу. Ты не бойся, это просто.

— Просто? — совсем уж глупо спросил Ри, неверяще глядя на ребенка.

— Ну, да. Только у меня карт нету… — виновато прошептала Тия и опять вздохнула. — Ты сможешь… достать… — Она говорила все более неуверенно, и, наконец, совсем замолчала, не понимая — почему он так на нее смотрит? Разве она что-то плохое предлагает?

— У-у-у! — Ри тихо спрятал лицо в ладонях. Так плохо ему уже давненько не было. Пожалуй, последние восемь тысяч лет. Одно дело — резать подопытного кролика и говорить себе: «Фу, какая я бяка! Бедненький кролик!» И совсем другое — когда этот кролик начинает сочувствовать тебе в твоем нелегком труде, а то еще и подбадривать, типа: «Да ты режь, не стесняйся, я ж понимаю — тебе надо!» Ри вспомнил, что он с ней делал — и его скрутило мерзкое чувство бессилия что-либо изменить. Ей он память сотрет — а кто сотрет ему? Еще одно воспоминание, от которого он будет шипеть сквозь зубы от стыда за невозможность отдать долг? Ри поднял голову.

— Можешь меня поздравить: мне стыдно, — веско сказал он. Кивнул сам себе. — Я тебе должен. Не смотри на меня, как на идиота, просто поверь, что это так. И будь я проклят, если этот долг я не отдам! Ты загадала желание?

Тия заторможенно поморгала. Ее неудержимо клонило в сон.

— Ну, да. Я же тебе уже сказала: чтобы знать, когда врут…

— Ай, это ерунда, это ты и так можешь, — отмахнулся Ри. — А вот скажи, ты хотела бы полетать на драконе?

Тия долго соображала, что он ей предлагает. Сознание туманилось и уплывало. Ой, как спать хочется!

— Ну, да… — наконец сказала она и зевнула. — Только… — и опять зевнула.

— Только потом, — договорил он с улыбкой, поднимаясь с пола. — Ложись, поспи, — он откинул край одеяла, отобрал у нее кружку. Она заснула, как только голова коснулась подушки. Еще бы! Сколько она успокоительного выпила? Литра два, не меньше! Он постоял над ней, изумленно покачивая головой. Высокие небеса! Великодушный человек — кто бы мог подумать? Новая порода вывелась, что ли? Или она одна такая? Но полет она честно заслужила! А последствия он уж как-нибудь переживет. Остаточная эмпатия, да и с учетом того, что между ними будет океан — не так уж и страшно. Лучше переживать такие последствия, чем корчиться от отвращения к самому себе, чувствуя себя неблагодарной скотиной.

Со сборами он управился быстро. Собственно, особо собирать было и нечего: кристаллы амулетов, кое-какая химическая посуда, реактивы. Все. Еще полтора часа он провозился, подвешивая заклинание комплексного стирания памяти. Одно дело — стереть последние пятнадцать — двадцать минут, и совсем другое стирать целые сутки. А еще и сказка — сказку тоже надо стереть. Не надо, чтобы о нем помнили, не надо. Не один год он потратил в свое время, осторожно убирая из Мира все упоминания о своей персоне. Если учесть, чем он занят… Вряд ли Перворожденные будут в восторге от появления новой расы. Да еще такой, что вполне сможет с ними конкурировать по части магии. Упаси святая Высь — вспомнят, захотят узнать, чем он занимается… Не надо. А Перелеской — что ж, пусть ругаются, лишь бы с ним это не связывали. Вот теперь все, можно будить… ребенка. И он вдруг понял, что даже не знает, как ее зовут.

Когда он пришел, Тия еще спала. Рыжая, совершенно морковного цвета волна волос разметалась пол подушке, на щеках сонный румянец. Ри осторожно присел на край кровати и невесело задумался. Выйти из одиночества… Сколько раз он уже пытался это сделать — и как бездарно это каждый раз кончалось. С Перворожденными не считается, он тогда был еще мал и глуп. Да, если честно, и потом не поумнел. Пожалел тогда 365-го — и что? Хоть бы из благодарности секрет сохранил — да где там! Раззвонил сразу же, трех лет не прошло! Целую расу настрогали! Ле Скайн, видите ли! Тупые, блин! Хоть бы понимали, что это значит! «Отринувшие тепло» — ага, как же! Причем тут эльфийский язык? На языке Дракх «скайн» — голубой. Просто голубой цвет. Его цвет. Раса голубых мышей! Придурки! А виноват кто? Может, 365-й? Нет, конечно! Это все Пэр Ри нехороший такой! Куда ни плюнь — везде «скверна ле Скайн»! Люди, вампиры, Звери… Звери — да, Звери были, пожалуй, первым осознанным экспериментом создания чего-то, хотя бы отдаленно похожего на него самого, хотя заказали их ему Перворожденные. Лошади стремительно вымирали, не выдержав резкого увеличения уровня магического фона. Нужно было попытаться скрестить их с кем-то более живучим. Он взял самое устойчивое к магии животное — кошку. И… себя. И какой караул получился в результате. Он чуть не плакал, вынимая их из родильных сфер, думал — Перворожденные заставят уничтожить все пять десятков. Тем более, что при родах у Зверюшек настроение было из рук вон, и демонстрировать его они не стеснялись. Один располосовал ему руку до кости одним движением крохотной лапки. «Прямо пять серпов», ахнул тогда Ри. Аналогичными высказываниями ему пришлось сопроводить каждое новое рождение. Это были самые сумасшедшие двое суток за всю его жизнь. К концу он весь был искусан, исполосован когтями и просто вымотан. Причем нельзя сказать, что эксперимент не удался полностью: память крови им таки передалась, хоть и частично, Звери оказались вполне разумны! Но! Но. Неистребимая кошачья лень им тоже передалась. В полном объеме. А еще неведомо откуда — телепатия и телекинез, к чему и у Ри никаких способностей не было, и у кошек — вряд ли. Три года он был при них нянькой, три года он убалтывал Перворожденных, уверяя их, что Звери безопасны, а кроме того — практически стерильны: как их есть пять десятков — так больше и не появится. Что они — не новая раса разумных хищников. Как только появилась Рука Короны, его подопечных привели к присяге. Ри вздохнул с облегчением — будут жить. Как выяснилось — рано обрадовался! Однажды десяток Зверей попал под действие эльфийской песни Созидания. Через некоторое время оказалось, что они… беременны. Перворожденные рвали и метали, но сделать, к счастью, уже почти ничего не могли — Присяга Короны не только принуждает к верной службе, но и защищает присягнувшего. Зверей изолировали в Парке, а Ри попросили куда-нибудь исчезнуть с глаз долой, как можно дальше, и не появляться на эти самые глаза как можно дольше, желательно — никогда. Да и пожалуйста. Ему не трудно. С другой стороны, наученный горьким опытом, настолько масштабных экспериментов он больше не ставил. Три — пять штук, не больше. И все приходилось уничтожать. Каких только жутких монстров у него не получалось! Вспомнить стыдно! А, с другой стороны — какие у него были варианты? Либо так — либо вообще ничего не делать. Память крови дала ему очень разрозненные сведения, скорее намеки о том, что — вот, есть такая вещь, как генная инженерия. А до всего остального ему пришлось доходить собственным умом, путем проб и ошибок. И инструменты сам, и заклинания сам, и уничтожать получившийся вполне жизнеспособным, но жутик — тоже сам.

А «жить не одному» — да были у него женщины, были. Что ж он — каменный, что ли? И эльфийки, и люди, и из вампиров — всякие. Только ни одной из них он так и не сказал, что он — дракон, и ни одной не предложил того, что этой девочке. Что-то его останавливало, не давало дойти до полной откровенности. Может — зря, женщины, как правило, чувствуют фальшь, может из-за его скрытности и рушились те связи. А может, и не зря. Ведь каждый раз он в конечном счете обнаруживал, что эти райи жили с ним не просто так. Каждой от него было что-то нужно — и отнюдь не тепло и забота, а тем более — любовь. Одна хотела научиться его магии, другой тупо нужны были деньги, третья… теперь уж и не вспомнить. Почему они все такие? Или это ему так не везло? Искал не там? Но что теперь гадать: те отношения давно уже в прошлом. Последняя заявила, что хочет от него ребенка — и он в панике сбежал за океан. Хватит с него детей, хва-тит. Семь сотен — вполне достаточно, пусть никого из них в живых и не осталось. Зато отдаленных потомков целая раса. Хватит. Три тысячи лет не появлялся он на этом материке. А появившись, обнаружил, что его именем ругаются, хорошо, если не матерятся. Забавно. Вот она — вечная память. Вечная мне память… Убогие. Только и знают — скверна, скверна… А сколько жизней спасла эта его «скверна», никто почему-то посчитать не хочет! Скоты неблагодарные! Да, пары распадались, уходил свет, уходила любовь — но жизнь-то оставалась!

Тия завозилась, Ри отвлекся от невеселых дум. Девочка сонно заморгала, вздрогнула, увидев Ри, но тут же успокоилась и… улыбнулась? Нет, правда? Невероятный ребенок! Или просто очень глупый? Такая доверчивость… Хотя, детеныши все доверчивые…

— Как тебя зовут, детеныш?

— Тия, — не такой уж он и страшный. Тия спокойно улыбалась. Даже… симпатичный. И не гад. Просто — один. Совсем. Всегда. У Тии есть папа, мама, братья — целая семья, а у него нет, и никогда не будет. И поэтому его, конечно, жалко.

— И все? — удивился Ри. Имя напоминало цыплячий писк и не подходило этому неукротимому и несгибаемому существу совершенно. Тия тоже удивилась. Он и этого не знает?

— Ну, да! Папу зовут Лиссент, значит, я — Тия. Мелиссентия.

Это было совсем другое дело! «Млиссен» — как скольжение меча из ножен, и звон освобожденной стали в конце — «тия».

— Тебе очень подходит твое имя, — серьезно сказал Ри. — только полное, а не какая-то там Тия.

— Но так принято, понимаешь? — как глупенькому взялась растолковывать ему девочка. — Меня все-все так зовут…

— А ты не отзывайся! — улыбнулся Ри. — Пусть зовут полным именем, или Лисой хотя бы! Ну, сама подумай — такая отважная, смелая, и вдруг — Тия, — пискнул он, скорчив смешную рожицу. Тия покраснела от удовольствия и польщено хихикнула. Надо же, она, оказывается, отважная! А он, конечно, никакой не гад, ему просто плохо было одному. Конечно, она с ним останется — и ему не будет больше плохо. Только надо маме сказать. Ничего, ее отпустят — у мамы ведь оба брата еще останутся, а Тия будет их навещать — на драконе, как в сказке! А потом она выйдет за него замуж — когда подрастет, у них будут дети… Только надо здесь окна сделать, занавески повесить, чтобы на ветру развевались, и цветы в горшочке на окно. И все будет хорошо. Ри, к счастью, телепатией не владел, и планов этих не уловил. Увидел только, что ребенок, нет, Мелисса, улыбается — и порадовался. — Ну, что, Лиса-Мелисса, кататься не передумала? — Она, улыбаясь, замотала головой. — Тогда беги умывайся — ты ж в компоте вся! Прилипнешь к дракону — что делать-то будем?

Тия хихикнула, выбралась из-под одеяла и побежала в ванную, придерживая полотенце — так в нем и спала. Ри проводил ее взглядом и задумчиво покачал головой. А не делает ли он очередную глупость? Да ладно, пусть. И не такие делали… Тия вернулась — отмытая, с мокрой головой и в мокром полотенце. Ри высушил ее движением брови, взял за руку и повел прямо в глухую стену. Тия даже не удивилась, когда в камне протаяла дверь — магия, что ж такого! В этом коридоре было холодно. На стенах и полу виднелись разноцветные потеки камня — проход явно был проплавлен, а не вырублен в скале.

— Ри! — Тия подергала его за руку. — А зачем тебе амулеты?

— Там, за океаном, — махнул дракон рукой к светившемуся невдалеке выходу, — есть другая земля. Там нет ни эльфов, ни людей, ни вампиров. Зато там есть огромные ящерицы. Я должен, просто обязан хотя бы попытаться сделать из них драконов. Я очень устал быть последним. Ты вот сказала — жить с эльфом, с вампиром. С тобой, — он невесело улыбнулся и благодарно пожал ее руку. — Сейчас я покажу тебе — и ты все поймешь.

Они вышли на широкий и длинный уступ скалы. За спиной взмывала вверх почти отвесная стена, чуть выше сверкали в лунном свете языки льда — авангард снеговой шапки. А перед ними, насколько хватало глаз, сливаясь вдали и перетекая друг в друга — вечно, бесконечно, и всецело — сияла черная звездная чаша океана под таким же черным звездным небом. Ни луна, ни дорожка на воде, разбитая волнами, не рассеивали этот бархатный мрак — наоборот, они призрачным светом своим только подчеркивали даль и глубину. Пахло солью, водорослями, мокрым камнем. Где-то внизу, в невообразимой глуби глухо бухал прибой, за дальним краем карниза вдоль линии скал видна была тонкая с такого расстояния полоса белой пены. Было пронзительно холодно, Тия сразу замерзла, но и забыла об этом тут же, и стояла, оцепенев. Открывшееся ее глазам не помещалось в душу, она сглотнула комок в горле и тихо всхлипнула. Все ушло, сгинуло, исчезло в никуда перед этой громадой.

— Ри, что это?.. — это был почти стон.

— Ш-ш-ш, — он взял ее сзади за плечи и тихо сказал на ухо — Это просто ночь. Над океаном и над Миром. Да, велика, но власти в ней не больше, чем ты позволишь ей! Не позволяй ей овладеть тобою — владей сама! Собою, ночью, океаном, небом. Если хочешь, мы взрежем эти звезды, как мечом, моими крыльями! Не передумала? Летишь?

— Лечу! И будь, что будет! — решительно кивнула Тия. Ее колотил озноб, но она не замечала этого, заворожено глядя вдаль.

— Тогда полотенце снимай, — очень прозаично сказал Ри. Тия как очнулась. Заморгала, обернулась растерянно. — Снимай-снимай, иначе контакта не получится, — пожал плечами Ри. — А без контакта — смысла нет, так и на тележке покататься можно!

Коротко вздохнув, Тия размотала такое уютное полотенце. Сразу стало еще холоднее, ее затрясло, она обхватила себя, съежилась. Ри притянул ее к себе спиной, держа руками за плечи.

— Разведи локти. А еще лучше — раскинь руки в стороны, — Тия послушалась и почувствовала, как что-то наползает по ее бокам на грудь и живот, мягко обхватывая и будто присасываясь. Она выгнула шею, заглядывая себе подмышку. Тело Ри как будто вбирало ее в себя, грудь и живот скоро оказались покрыты толстым слоем его странной плоти, как панцирем.

— Подожми-ка ноги! — Ри сделал два быстрых шага к обрыву и упал грудью вперед через край.

Тия завизжала на ультразвуке, когда ей в глаза, в лицо, в душу рванулась бездна. Сверкающий оскал прибоя показался зубами чернозвездного чудовища — и она летела в эту бездонную пасть!

Но уже развернулись по сторонам огромные прозрачные крылья, вспыхивающие туманными радугами в свете луны, поймали ветер, понесли вверх, вверх, еще выше…

Тия хохотала, кричала, плакала. Так свободна, так счастлива она не была никогда в жизни — и так несчастна тоже. Ослепительная свобода, пьянящая скорость, головокружительная высота — и отчаянная, рвущая сердце тоска одиночества. Ни вблизи, ни вдали — не было в небе других крыльев, не было. Она больше не мерзла — тело дракона вобрало ее в себя целиком, кроме головы, но и та была защищена от пощечин ветра прозрачным щитком. Она чувствовала его тело, как свое. Это не он — это она взмахивала радужными крыльями, набирая высоту, а потом парила, ловя ветер. А теперь снижение — и навстречу несутся волны, с бешеной скоростью мелькая под крылом. Если сейчас крыло заденет волну хотя бы краем — их закрутит, сомнет и разобьет об воду! Вверх, вверх!..

— Ну, как ты? — ощутила она всем телом заботливое внимание с вопросительной интонацией. И отозвалась взрывом восторга, благодарности и желания. Я хочу быть драконом, Ри! Как ты! С тобой! Он ответил озером печали. Если б я мог, дитя, если б я только мог… Смотри, я покажу тебе брачный танец — в одиночестве…

Переливались туманные радуги в голубом хрустале крыльев и хвоста, сверкали в лунном сиянии, и некому было смотреть на них, кроме звездной бездны. И фигуры танца, что при исполнении вдвоем знаменовали грядущее счастье, превратились в одиночестве в письмена печали и тоски на черном бархате небес. Ничего не увидела Тия — смотреть можно только снаружи — зато все почувствовала и все поняла. Не будет пестрых занавесок. И цветка на окне не будет. И ее здесь не будет. Не потому, что она плохая или глупая. Просто потому, что она не дракон, а всего лишь человечек, которого и научить-то толком за его коротенькую жизнь ничему нельзя, а вот привязаться душою можно. И оплакивать потом потерю — долго, тысячи лет, всю жизнь. Долгую-долгую жизнь дракона. И плакала она от его печали, и мотала головой, стряхивая слезы — руки ее сейчас были частью их общего тела, и ей, как и дракону в полете, нечем было вытереть глаза. Только ветром. В тишине и безвременье, сияя туманной радугой в голубом хрустале, танцевал над Миром одинокий дракон — зачем-то, себе на горе, ожившая безделушка.

Ри приземлился на край, так мягко, как только смог, сделал пару шагов и трансформировался. Ноги Тии уже стояли на земле — но она еще была там, она еще летала. Связь еще не прервалась — да и прервется ли она теперь? Он такого никогда еще не делал ни с кем, и чего ждать — непонятно. Он хорошо чувствовал состояние девочки — как свое — и терпеливо ждал, когда она вернется. Она опять стала мерзнуть, он вызвал крыло и укрыл Тию, как плащом. Она не заметила — смотрела в темную даль, где только что была так свободна — и так несчастна. Пусть это была и не ее печаль, но на таком уровне сочувствия бесследно исчезает граница между чужими и своими переживаниями.

Наконец она прерывисто вздохнула, пошевелилась.

— Я прощен? — спросил он без слов. Она ответила растерянной благодарностью, потом — вдруг — хлынуло отчаяние.

— Ри, — тихо сказала она, вжимаясь в него спиной и притягивая к себе крыло, — Это я тоже забуду, Ри? — Он ответил сочувствием, убеждением, заботой.

— Поверь мне, это необходимо, Мелисса! С тем ужасом, который я с тобой сотворил, ты не сможешь нормально жить! Да и танец в небе ничего, кроме тоски по несбыточному, тебе не принесет. Я не могу остаться, девочка — я связан клятвой, и не могу взять тебя с собой — тебе там не выжить! Я иду туда работать. Ты же не захочешь стать обузой? Он чувствовал, что объясняет не то и не так, чувствовал, как нарастают в ней горечь и обида — и не знал, как это исправить. Блин, он все-таки неисправимый дурак! Надо было стереть ей память во время сна — и отправить домой. Да, было бы еще одно неприятное воспоминание — ну и что? А теперь что делать? Она опять расстроена! Чем теперь ее успокаивать? Она развернулась в крыле, встала к нему лицом. Обреченность и упрямство.

— Тогда не стирай ничего! И пусть я буду помнить то, — она кивнула на вход в тоннель, — зато буду помнить и это тоже!

Что же делать? Так, похоже сообразил!

— Давай сделаем так: я сохраню твою память об этом дне у себя. А потом — ну, скажем, через двадцать лет, я вернусь — и мы поговорим. Ты будешь совсем взрослая и сможешь спокойно решить — а нужна ли тебе такая память, — он укрывал ее крылом, она, стоя на цыпочках и переминаясь на холодном камне, упиралась руками в его грудь, пытливо и требовательно глядя ему в глаза. — Может, ты и не захочешь. Как тебе такой вариант? Годится?

— А ты сможешь за это время узнать, как сделать из меня дракона? — надежда, вера, упрямство, упрямство, упрямство! Теперь уже Ри ощутил отчаяние. Соврать, что — да, сможет — он не мог. Связь не прервалась, его вранье она бы сразу почувствовала и обиделась. Честно сказать, что — вряд ли, уже несколько тысячелетий он бьется над этой проблемой, а тут двадцать лет, смешно сказать — она опять расстроится. Он растерялся. И поцеловал ее, чтобы ничего не отвечать. В щечку, легко, по-дружески, чуть сильнее обняв крылом. Он часто так делал в прошлом, когда еще общался с женщинами. И сразу понял, что давняя привычка сыграла против него. Ой, дурак, мысленно застонал он, ну когда же поумнею-то? Поздно. Ответ ее тела утопил его в кипятке, и желание было совсем не детским. Она молча, покраснев до слез, растерянно глядела ему в глаза, потрясенная собственной реакцией, а тело говорило на своем языке, без слов, без образов, без мыслей — только эмоции и ощущения, обнаженные, острые, как бритва. То, что было — это же все должно происходить совсем не так? Не так, обезоружено признался он. А как? Я знаю только боль и стыд. Так не честно! Покажи, как это должно быть! И не ври, я почувствую! Ри хорошо помнил, что сказала ему однажды та, которую он до сих пор считал самым умным человеком, встреченным за свою жизнь: женщины редко первыми предлагают близость, потому что предложить и быть отвергнутой психологически ничем не лучше изнасилования. Похоже, никакого выбора вариантов развития событий у него не осталось.

Камни были очень холодными, и он подстелил Тие свое крыло.

Так, на крыле, набросив сонное заклинание, он и отнес ее часом позже в спальню. Ему предстояла почти ювелирная работа, надо было сосредоточиться и выкинуть из головы все посторонние мысли: на результат может повлиять любая его эмоция и воспоминание. Вспоминать можно будет потом. Не краснея — все-таки не человек, но и без отвращения к самому себе, скорей уж смущенно хихикая и с удовольствием. Множащееся эхо своих и ее со-ощущений оказалось внове даже для него! В конечном счете поцелуй был не такой уж плохой идеей. Вот только как бы теперь убрать со своей физиономии шкодливую улыбку довольного кота? Хотя бы на время? По крайней мере, тема превращения в дракона больше так и не возникла. Но я обязательно приду к тебе, Лиса-Мелисса! Через двадцать лет. А там посмотрим!

Сказку о Перелеске он нашел минут через двадцать и просто стер. Установившиеся связи, получившиеся из-за ее воздействия, отследить было сложнее, но с этим он тоже справился. Правда, времени это потребовало немеряно, и сил тоже. Но, вроде, получилось. А теперь изменяем несколько звуков в заклинании, добавляем вектор — и вместо стирания получаем перенос и сохранение в носителе. А носителем будет… вот это и будет. Просто камушек с дыркой, проделанной самим морем. Зато с другого материка. Он подобрал его «на счастье» перед дорогой сюда. Вот и пригодился. Так, посмотрим. Вот она в гамаке. А вот… опять в гамаке… А вот… опять гамак! Живет она там, что ли? Нет, вот он, я. Чуть назад. А теперь читаем заготовку. Вот так. Один день твоей жизни, Мелиссентия, теперь будет жить у меня на груди. Ты довольна, Лиса-Мелисса? Он отвел с ее лба рыжую прядь. Как жаль, что она человек! Он, конечно, придет, как обещал, но, скорей всего, зря. Два-три десятка лет меняют человеческую личность до неузнаваемости, и вот этой упрямой, отважной и великодушной девчонки он уже не увидит. Там будет кто-то другой. И, вдобавок, с раскрывшейся способностью Видеть. У нее это есть — не зря она жаловалась, что не может врать. Вопрос — когда этот Дар раскроется? Через год? Через три? А это изменит личность сильнее, чем время. Какой же она станет через двадцать лет? Да что гадать? Посмотрим.

Так. Теперь одеть. Еще вспомнить бы, что на что натягивать. Удивительно, на небольшом, в общем-то, человечке такое количество тряпочек, тряпок и тряпищь. Жуть! Что за придурь — каждую часть тела засовывать в отдельный чехол, и все из разных материй! Вроде, вот так. Надеюсь, правильно. Высокие небеса! Как же он устал!

Он ушел в самую дальнюю комнату, и пошел к выходу, снимая заклинания. За ним по пятам катилась лавина хаоса. Рушились потолки, схлопывались стены, выгибался навстречу потолку пол. Пространственная развертка куба схлопывалась сама в себя. Он не хотел, чтобы кто-нибудь нашел здесь даже намек на его пребывание. Подхватив спящую девочку и багаж, он вышел на скальный карниз. Через секунду и карниз опустел. В ванной комнате завалило сток для воды, но вскоре она нашла лазейку сквозь завалы щебня. Через день с карниза в океан лился новый водопад.

В доме номер десять по Сытной улице с обеда воцарился кавардак. Младшая дочь на обед не явилась, гамак был пуст, на чердаке не нашли, на яблоне ее не было. Ребенок исчез, только под гамаком валялась книжка — штрих, который насторожил бы людей, хорошо знавших девочку. Она всегда аккуратно обращалась с книгами. Пожалуй, это было единственное, с чем она аккуратно обращалась. Братья расспрашивали соседей, отец побежал в магистрат за магом, мать занялась истерикой. Расспросы братьев закончились ничем, отец привел мага, который сразу погрузил рыдающую мать в глубокий сон — и это было единственное, что он смог сделать. Вокруг гамака магией, как он сказал, и не пахло, а самый последний след ребенка шел как раз к гамаку, а от него следа не было. То есть, девочка просто обязана находиться в гамаке, если не улетела из него по воздуху! Под руководством мага было составлено заявление о пропаже ребенка, маг заверил его и откланялся. Отец отнес заявление в отделение городской стражи, на этом фантазия его иссякла. Он заперся в кабинете и стал накачиваться коньяком. Братья вяло прошвырнулись по соседним улицам, впрочем, уже понимая бесполезность поисков. Настроение было безобразным. Не так уж и любили они свою младшенькую — девчонка была настырной, въедливой и упрямой, как… как Тия! Но — сестра все же! И они продолжали расспрашивать — может, хоть кто-то что-то видел… Вернулись затемно. Кона, младшего, тринадцатилетнего, сморило прямо в кухне за столом. Васкер отнес его в спальню и сел перед видеошаром в гостиной. Что-то теперь будет? У матери с отцом и так отношения не ах, а теперь отец, видимо, запьет — ну, как же! Горе-то какое! Доченька! Пропала! Ага. Пока доченька была — чхал он на нее с высокой башни! Два раза в год и вспоминал, да и то не сам — напоминали. На Смену Года, да на день рожденья. Ему лишь бы повод был коньяком нарезаться! А всю бухгалтерию на Васкера — бдынц! «Ты единственный, кому я доверяю, сынок!» И — пей, гуляй, моя малина! И «сынок» все каникулы, как проклятый… А как остальным родственникам сообщать про Тию? Дед с бабкой будут в ужасе. А еще хуже — райя Берита, мать отца. Она самая… старшая — слово «старость» райя Берита не переносила на дух и запросто могла побить своей клюкой любого, сказавшего про нее такую гадость. Как раз она-то несносную Тию любила нежно, как бы ей плохо не стало от таких вестей. Зараза! Да куда же эту дуру настырную унести могло? Понемногу он задремал, утомленный бесплодными размышлениями.

Проснувшись, он сначала ничего не понял. Почему он спит в кресле? И почему проснулся, если уж на то пошло? Но тут во входную дверь опять заколотили и зазвонили — и он все вспомнил. Тия! Он бросился открывать, выскочил на крыльцо. Было раннее утро. Перед крыльцом обнаружился незнакомец в широкополой шляпе, из под которой виднелись только острый нос, узкий бритый подбородок и волнистые светлые волосы до плеч. На руках незнакомец держал спящую Тию.

— Это не ваша девочка?

— Наша, наша! — бросился к нему Васкер — Где ж она была? Да вы заходите! Я сейчас маму разбужу! Надо же вас отблагодарить! Мы тут все с ума сходили весь вечер! Заходите!

— Нет-нет! Спасибо, мне ничего не надо! Я очень рад, что смог помочь, но хочу как можно скорей опять оказаться дома! Я через несколько кварталов от вас живу, еле дотащил ее — не молоденький уже! В саду ее у себя нашел, в клумбе спала! Цветы поливать начал — и нашел! Хорошо, слышал вчера, что девочку искали — вот и принес, а то и не знал бы, что с ней делать!

Васкер принял спящую Тию на руки, поднялся на крыльцо и обернулся — попрощаться и еще раз поблагодарить. Улица была пуста, только кусты качнулись под неожиданным порывом сильного ветра. Ри действительно хотел домой, а путь предстоял неблизкий.

Васкер пожал плечами, отнес сестренку в ее спальню на втором этаже, уложил на кровать. Снял с нее сандалики — странно, ноги очень чистые. Слишком чистые. Попытался разбудить Тию — бесполезно. Она что-то забормотала и заворочалась, поджимая ноги, но не проснулась. А, и фиг с ней, махнул рукой Васкер. Стянул юбочку через низ, потом и из блузки-размахайки вытряхнул — Тия спала. Он прикрыл ее одеялом, оставил внизу в гостиной на столе записку «Она нашлась!!! Я сплю, не будите.» и пошел в их с братцем Коном спальню. Утро было совсем раннее, вполне можно поспать еще часа три-четыре, а то от ночи в кресле все кости болят! Он рухнул в кровать и заснул — как выключился.

Проснулся он уже во второй половине дня, спустился в кухню. Кона не было видно, умотал уже куда-то. Отец, маясь с похмелья, пил пиво, сидя в углу, и только вяло кивнул ему головой. Зато мать встретила, как героя. Усадила, мгновенно подставила тарелку с каким-то мясом.

— Васе, сынок, какой ты молодец! Как же ты ее нашел?

— Да не, мам, это не я, — честно отказался Васкер. — Ее рано утром какой-то райн принес. Она у него в саду на клумбе спала. Он поливать начал — и нашел. А мы вчера с Коном всех в округе спрашивали — не видел ли кто ее, и адрес давали — вот он ее и принес. Как она-то?

— Спит, — вздохнула мать. — Я все время бегаю, заглядываю — спит. Жара нет, я проверяла. И спит спокойно так… Но не просыпается… — она вдруг всхлипнула.

— Мать, уймись! Тебе б только реветь! — поморщился отец. — Я ж сказал — допью — схожу за магом. Ей за полчаса хуже не станет, а у меня башка трещит — аж тошнит! Сдохну ж на улице — жара-то какая!

— А потому что не надо было вчера… — сразу вызверилась мать. Оу! Дальше Васкер слушать не стал, спасибо, сыт этими сценами по горло. Сейчас мать, как всегда, начнет упрекать отца, тот ответит, слово за слово — и начнется очередной скандал. Он торопливо сунул в рот последний кусок и пулей вылетел из кухни, невнятно вякнув «Спасибо, мамочка!». Зайти, что ли, посмотреть на девчонку?

Он поднимался по лестнице, сопровождаемый отголосками словесной баталии, потом наступила тишина и хлопнула входная дверь — отец ушел. Васкер осторожно заглянул в комнату и еле сдержал возглас. Тия сидела в кровати и сонно моргала, потягиваясь.

— Ой, Вака, привет! — расплылась она в улыбке. — Ты чего это?

— Я — чего это? — возмутился Васкер, заходя в комнату. — Ты что вчера устроила? Разве можно так?

— А чего я вчера устроила? — растерялась Тия. — Ничего я не строила… Поела и спать легла… Ты чего?

— Шутишь? Вообще ничего не помнишь, что ли? — Вакер плюхнулся к сестре на кровать. — Тебя вчера, с обеда начиная, с магом искали — тебя не было нигде! А маг сказал, ты с гамака — фьють, того — испарилась! Улетела вообще — следов он не нашел! У мамки знаешь, какая истерика была? А батя надрался в лоск — горе заливал! А утром тебя мужик какой-то притаранил — сказал, ты на клумбе у него спала! И так и спала до сих пор — обед скоро! А мамка опять вот-вот реветь начнет, что ты не просыпаешься, и с батей полаялась, он за магом пошел — тебя разбудить чтобы.

Тия смотрела на брата в полном недоумении. Он не врал — откуда-то она точно это знала. Но как такое может быть?

— Вака! — она взяла брата за руку, и — Ой! — сразу отдернула ее. Брат бился током, как железо в грозу. Не очень сильно, но вполне ощутимо.

— Ты чего? — удивился брат, и сам взял ее за руку.

— Ай, ай, пусти! — вырывала руку Тия. По руке, один за другим, пробивали разряды. Не больно, но очень неприятно и страшно. Тию заколотило. — Ну, пусти, пожалуйста! — расплакалась она. — Ты током бьешься-а! Пусти-и!

— Оп-па! — Васкер растерянно смотрел на хнычущую сестру. Руку он отпустил, девочка сразу прижала ее к груди.

— О, проснулась! — в спальню влетел Кон. — И уже ревет! А мы вчера та-ак все напугались — знаешь как? И все тебя искали — и с магом, и мы с Вакой! А сосед этот — знаешь какой? Во! — он изобразил руками что-то, размером со шкаф. — Нет, во-о-о! А я его ка-ак взял! — он показал, как брал воображаемого оппонента за грудки, — И говорю — где, говорю, моя сестра, говорю? А ну, отвечай, говорю!

— Ф-фу-у! — сестра сморщилась, позеленела, зажала нос двумя пальцами, и замахала перед собой свободной рукой.

— Ты чего? — опешил Кон.

— Да врешь же ты! — всхлипнула Тия. — И воняет от тебя!

— Чего-о? — обиделся Кон, — Воняет? Я тебе сейчас покажу — воняет! Сама где-то…

— Стоп! — остановил его Васкер. — Позови маму. Быстро! Бегом! — младший засопел, но спорить не решился и вышел. Васкер тревожно и внимательно смотрел на всхлипывающую сестру. Происходило что-то нехорошее и непонятное, девочка явно не притворялась, выглядела растерянной и несчастной. Да и не врала она никогда. Это было, пожалуй, единственным качеством, за которое Васкер ее готов был терпеть при всей ее липучести и несносности. — Ты ведь… не придумываешь? — осторожно спросил он. Тия, всхлипывая, помотала головой. — Я бьюсь током, а Кон воняет?

— Когда врет, — кивнула Тия. — Что это, Вака? Я… заболела, да?

Тия была в ужасе. Один брат явственно вонял свежими фекалиями, другой, ее любимый Вака, бился током, она даже за руку его взять не могла. А с приходом мамы стало еще хуже. Примчавшись снизу, как ураган, не слушая того, что пытался сказать ей Васкер, она набросилась на дочь с объятиями и поцелуями, что-то несвязно восклицая… Она оказалась липкой, как пластырь и жгучей, как крапива. Тия ревела в голос, отцепляя от себя мамины ласковые руки и выворачиваясь из ее жгучих объятий. Мать тоже разрыдалась от обиды и страха за дочь.

— Что с тобой сделали, деточка? Скажи маме, не бойся! Мы их накажем! Ну что с тобой?

— Да не знаю я, мам! — всхлипывала Тия, затравленно забившись в угол кровати и держа перед собой подушку, как слабую защиту от новых неприятностей. — Просто руками меня не трогай, пожалуйста! Не надо меня… руками…

Именно этот момент и застал вернувшийся отец. Ничего не поняв, раздраженный напрасным, по его мнению, вызовом мага — он же говорил, сама проснется! — он схватил противную девчонку за плечи и хорошенько тряхнул.

— Что ж ты над матерью-то издеваешься?

Это было хуже всего, что Тия испытала до сих пор. Как будто ее с головой погрузили в помои. Вонь тухлятины была невыносима. Девочка потеряла сознание, обвиснув в руках отца сломанной куклой. Хорошо еще, что маг пришел вместе с отцом. Задав Васкеру, как единственному вменяемому из присутствующих, пару вопросов, он сразу определил пробуждение Дара Видящей. Разговор с Университетом занял буквально пару минут, а через полтора часа ее туда уже и забрали. Больше она дома не бывала никогда, даже на каникулах. Впрочем, как и все Видящие. Такова уж была их судьба — обладающих Даром Жнеца Видеть Истину. И это было не так уж плохо. До 300-летней войны, до развития магии, как науки, таких, как она, считали сумасшедшими, и дни свои они заканчивали в приютах для безумных, тихо сходя с ума уже по-настоящему. Дар был коварен и опасен для самой носительницы даже и теперь, в дни расцвета магии. Он мог тихо спать десятилетиями — и вдруг проснуться. Чем старше оказывалась одаренная — тем печальнее были последствия. Владели Даром только женщины, к тридцати годам — уже жены, матери. Распадались семьи, ломались судьбы. Дар Видения был изрядной редкостью, все обнаруженные Видящие тут же объявлялись собственностью Короны, приводились к присяге, независимо от возраста, и подчинялись уже только самому Королю-Судье, без посредников. Да, почетно, да, престижно, и… все. Должность судебного эксперта при магистрате, как последней инстанции в судебных спорах, не была особо денежной, зато была неимоверно скучной. Плюс вынужденное одиночество. Весьма сложно общаться с человеком — или нечеловеком, — когда доподлинно знаешь, что он из себя представляет. Неудивительно, что многие пытались скрывать свой Дар, пробудившийся в уже солидном возрасте — а заканчивалось это в большинстве случаев плохо. Одаренных, но неспособных контролировать свой Дар, женщин начинали считать странными все окружающие. Очень трудно оставаться в своем уме, когда все вокруг считают тебя ненормальной. Все это объяснили и рассказали Тие в первый же час по прибытии в Университет, ибо знание — лучший лекарь от домыслов и неуверенности в себе. Надо признаться, для девочки действительно оказалось некоторым облегчением узнать, что она не больна и не сошла с ума, но резкий и неожиданный разрыв с семьей все же оставил в ее душе глубокую рану и нежелание принимать собственные способности. «Заберите обратно, я не просила!» Но это была не болезнь, и лекарства от Дара не было. Были только некоторые приемы контроля — но им надо было еще обучиться — и правила Видящих для общения с другими существами. И перчатки. Это было первым, что Тия получила, едва переступив порог Университета. Перчатки можно было снимать, оставшись в одиночестве, или в обществе существа, не вызывающего у Видящей неприятных ощущений. Но, как показывал опыт, вероятность обнаружить такое существо была исчезающе мала. Не похож был внутренний мир окружающих на кущи Перворожденных, не похож. И существ, белых и пушистых внутренне, а не внешне, почему-то в обозримом пространстве не наблюдалось. Увы.

Исключение составляла работа. Но там перчатки снимались по долгу службы — очень неприятной службы. Собственно, все, что было нужно сделать — взять подсудимого за руку и описать свои ощущения. Какая гадость! В повальном большинстве! Но такого описания, конечно, было недостаточно, существовала масса нюансов — распознаванию этих тонкостей и обучали Видящих в Университете.

Мать навестила Тию всего три раза в первый год — и перестала ездить. Невыносимым для нее оказалось видеть дочь — и не иметь возможности к ней прикоснуться. Так она объясняла это и себе и окружающим. Все, конечно, было гораздо сложнее. В том, что внутри жила обида на «липкую и жгучую», мать не признавалась даже самой себе. Только бабушка Берита, пока была жива, да братец Васкер — единственные из всей семьи, кто упрямо продолжал ее навещать. Остальные Видящие — шесть человек, от десяти до восемнадцати лет — ей завидовали. У них не осталось никого. Для их родных оказалось невозможным общение с существом, видящим их насквозь. Каждому хочется если не быть — то хотя бы выглядеть хорошим. А тут, как ни старайся — вся твоя мелочность, эгоизм, вранье и страхи — как на ладони! Кому ж это понравится?

Тия все больше склонялась к мысли, что не Дар это никакой, а проклятие. Люди, казавшиеся такими симпатичными и приятными в общении, на проверку оказывались склизкими, или холодными, или острыми — настолько, что хотелось срочно посмотреть на ладонь — нет ли пореза или царапины. Постоянные разочарования сильно изменили ее характер. Правда, циником, как многие Видящие, она не стала. Наоборот — в ней выработалась привычка принимать людей такими, как они есть и относиться к их стараниям выглядеть симпатичнее, чем на самом деле, с огромным снисхождением. Она милостиво прощала им их несовершенство. Нельзя сказать, что это делало ее приятной в общении, скорее раздражало. А если прибавить общую для всех Видящих полную неспособность врать и лукавить — пообщавшись с Лисой, как она теперь себя называла, многие впадали в откровенное бешенство. Нахалка! Как она смеет быть снисходительной — ко мне! Что эта пятнадцатилетняя пигалица о себе возомнила? А вот к таким воплям Лиса оставалась совершенно равнодушна. Потому что дальше все развивалось по одному и тому же сценарию. «Что-что? Видящая? А! Ой! Да-да, благословенная, вы, конечно, абсолютно правы! Конечно-конечно! Прошу прощения, до свиданья!» Оставалось только подтереть оставленную лужицу самомнения, а сам благословенный райн стремительно исчезал.

Лисой Тия решила стать от обиды на семью. Не хотите меня знать — и пожалуйста! Значит, я сама себе теперь и папа, и мама, и дедушка с бабушкой. Бабка Алберитина, в свое время, при разводе с мужем, когда от нее отвернулась ее собственная семья, поступила так же, став из Тины Беритой, и теперь горячо поддержала решение внучки. Васкер некоторое время сбивался на Тию, потом привык.

Собственно говоря, если не учитывать практические занятия, жизнь в Университете оказалась весьма приятной и интересной. Видящие жили в отдельном трехэтажном флигеле на двенадцать комнат — и часть комнат всегда пустовала. Всего один раз собралось в Университете десять Видящих одновременно — это был очень удачный год — но это было уже давно. В общеобразовательную школу в соседнем квартале — обычная практика — она ходила в форме Видящих: перчатки, глухая косынка, чтобы ни один волосок не выбился и не задел случайно за кого-нибудь, платье или блузка с длинными плотными рукавами в любую погоду, даже если жарко. Никаких подколок на тему одежды Лиса не услышала: здесь всегда обучалось какое-то количество Видящих, их вид был привычен и вопросов не вызывал ни у кого. Весьма порадовало лентяйку и удивило то, что никто не требовал от нее особого прилежания на общеобразовательной ниве. Тянешь на троечку — и Слава Жнецу! А зачем больше-то? Всем уже понятно, какие знания тебе в жизни пригодятся, а какие — вряд ли. Но уже на следующий год, с двенадцати лет, начались для нее занятия по вечерам в самом Университете по изучению истории права и самого права — и стало не до смеха. Наставников по праву было трое, занимались по графику. Каждая из Видящих получала свое задание, в зависимости от срока обучения, а не от возраста — Дару все равно, сколько тебе лет. Например, когда Лисе исполнилось семнадцать, в группу пришла новенькая двадцати лет, Фира — такая же растерянная, сбитая с толку и расстроенная, как и все они при поступлении. Да, таким «стареньким новеньким» не приходилось ходить в школу, в этом им было легче. Зато в других отношениях было намного хуже: Фира собиралась через неделю выйти замуж, а теперь не могла прикоснуться к любимому человеку без перчаток: он обжигал, как кипяток. Шок от пробуждения Дара она переживала очень тяжело, все время плакала. Лиса, сама недавно пережившая разочарование в первой влюбленности, страшно ей сочувствовала, но реально и действенно помочь ничем не могла. Остальные девушки тоже пытались утешить несостоявшуюся невесту, но толку было немного. Целители держали ее на успокоительном, и когда она сможет, наконец, приступить к занятиям, оставалось неясным даже спустя три месяца.

А практические занятия оказались самыми противными. За длинным глухим щитом с тремя отверстиями стояли трое райнэ. Каждого из них нужно было взять за руку и записать в свой лист — что из себя каждый из них представляет, руководствуясь только собственными ощущениями. А ощущения были… разнообразными. И всегда неприятными.

Зато. Зато была Университетская библиотека. Это перевешивало все. Лиса читала запоем, иногда по ночам, стоически снося ругань учителей за сон на уроках. Ну, да, ну, спала — но не прогуляла же?

А во время каникул и вообще было замечательно. Университет почти пустел, парк зарастал и дичал. Можно было забраться вглубь — и читать. Только обед пропускать не рекомендовалось: большая часть поваров тоже разъезжалась, а оставшиеся норовили уйти пораньше. А еще их, тех, кому почему-либо некуда было уехать на лето, водили на экскурсии, в театры, а периодически в лес, и не на пикник! Это называлось — уроки жизни. Их учили делать временные стоянки, разжигать костры, готовить на костре еду, которую и добыть должны были они сами. С последним, надо признаться, было плоховато, дальше ловли рыбы и сбора ягод и грибов — если они уже были — дело у большинства не шло. Всякие травки и корешки легко найти на грядке в огороде, когда хоть примерно знаешь, что где растет, а в лесу это превращалось в почти непосильную задачу. Вон травы-то сколько! А вот драться на палках понравилось Лисе настолько, что она и после каникул стала ходить на занятия — благо, это не требовало непосредственного, физического контакта с преподавателем. У нее получалось! И неплохо! Соседки Видящие, глядя на распаренную Лису, явившуюся после тренировки, фыркали — и зачем тебе это? Нравится — пожимала плечами Лиса. Близкими подругами соученицы так и не стали, хотя и относились друг к другу с сочувственным вниманием — Дар Видящей не располагает к близкому общению. То, что ты сама способна разглядеть всякую пакость в окружающих, вовсе не исключает этой пакости в тебе самой.

В 16 лет Лиса чуть было не влюбилась. Чуть было. Очень серьезный молодой человек, черноволосый, с карими глазами, учился на целителя — она целую неделю издали смотрела на него украдкой. А потом случайно столкнулась нос к носу на лестнице — и пережила самое сокрушительное разочарование. Тухлая вареная рыба. Рассыпается и пахнет. Она никому не сказала — это была еще не гниль, только возможность ее появления, но той ночью долго плакала в подушку. Как обидно, Жнец Святой, как обидно! Ну почему она не может, как все? Ну, да, Дар оберегает ее от ошибок, да, этот юноша, наверно, не очень-то хороший человек, но… Неужели у нее нет права на собственные ошибки? И поняла — право есть, а возможности его реализовать — нет. От ментальной вони носик не заткнешь.

К двадцати годам Лиса закончила обучение и была определена для прохождения дипломной практики помощницей Видящей в маленький городок Тьер-н-Дайн. Она заранее готовилась к двум скучнейшим месяцам — городок-то маленький, развлечений никаких, ни театра, ни библиотеки хорошей, а на порталы не напасешься! — но получилось все не так.

Она проработала целую неделю — наискучнейшую и тягомотнейшую в своей жизни, когда в магистрат вдруг нагрянула Рука Короны. Короне срочно нужна была Видящая. Доброволец. Работа в полевых условиях. Охота на Тень.

— Мелисса, деточка! — сказала ей райя Синтия, — Ты, конечно, можешь отказаться — заставить тебя никто, кроме Короля не может, а он этого никогда не сделает: Тень — это очень опасно! Риск огромный! Но, знаешь, мне бы годков пятнадцать сбросить — я бы побежала, не оглядываясь! Здесь такая скука! Подумай! Если решишься — я тебе документы оформлю — будет у тебя практика в боевых условиях, а это на целый месяц меньше, и оплата потом выше.

— Я… Ой! Я… — растерялась Лиса. — А что я должна делать?

— Понятия не имею — улыбнулась райя Видящая. — Они тебе сами объяснят. Но для начала — поздороваться!

Специфика отлова.

Корона подняла руки. Руки шарили по континенту, просеивали Мир сквозь пальцы — и оставались пустыми. Маг исчез, сгинул, растворился. Все образцы его крови исчезли, эта линия поиска была оборвана. Магические ориентировки его внешности и запаха были разосланы на Базар и в магистраты, оттуда в села и на хутора. Во всех магазинах, магазинчиках и лавочках при входе повисли магические ловушки — не заурядные развеиватели личины, нет, вполне серьезные оковы: Король обиделся. Должен же предатель, будь он хоть трижды маг, чем-то питаться! Гастрономическая магия была весьма узкой специализацией и достоянием цеха, обучали ей только платно — маловероятно, что помощник целителя ею владел! А теперь он смог бы получить какие-то продукты только в северных районах, где селились люди, недовольные и несогласные с эльфийскими порядками — в диких деревнях, как их называли. Но там не любят чужаков, так что… Настолько крупномасштабных действий в Мире не происходило уже несколько тысяч лет. Маг мог гордиться!

Вот только толку с этих действий не было никакого. Прошла целая неделя — ловушки оставались пустыми. И тут появилась новая напасть — люди видели Тень. Оперативно проверили всех мужчин и мальчиков, потерявших родственников за последние несколько дней — искали Зовущего. И не нашли. В диких деревнях проверка, конечно, была невозможна, но и не нужна: там не пользовались порталами, вызванная Тень там же, в диких землях, и осталась бы. А вскоре, за месяц, сошла бы на нет, съев своего носителя, необученного ее отсылать. Обучить отсылать Тень могли только сами Зовущие, ни в один учебник по магии эти сведения почему-то так и не попали. Видимо потому, что никому, кроме самих Зовущих, были не нужны: чужую Тень, вызванную другим человеком, отослать невозможно. Жертвой Тени оказался владелец деревенской лавочки. Тревогу подняла семья: исчез глава семьи! Пошел утром открывать магазин — и больше его никто не видел! Непьющий, работящий! И, видимо, даже до магазина не дошел — дверь-то закрыта! Вызвали Руку. При осмотре выяснилось, что открыта задняя дверь лавочки. Деньги остались на месте, что было унесено руками владельца под воздействием Тени определению не поддавалось. Продукты, а какие — неизвестно. Еще целую неделю дела по магу и Тени расследовались параллельно, пока их не догадались объединить. Зовущие, привлеченные для консультации, встали на дыбы, в один голос утверждая — это невозможно! Зовущим, способным вызвать Тень, не может быть полукровка! Это чисто человеческая способность, причем бывает она только у мужчин. Всем известно: все Видящие — женщины, а Зовущие — мужчины! И те, и другие — только люди! Но факты — вещь упрямая. След рядом с магазинчиком разил дэ Форнеллом, а жители деревни видели человека, сопровождаемого Тенью, шедшего в том направлении. Серые отследили порталы прибытия и ухода, определили вектора — и ничего. Вектора на карте не пересеклись, маг пришел из одного места, а ушел совсем в другое, и не привел преследователей к своему укрытию. А они-то уже надеялись… Дело серьезно осложнилось. Маг, да еще и полукровка, да еще и Зовущий — это было очень плохо. Полукровки живут долго. Даже необученный отсылать Тень, полукровка протянет намного больше месяца. Раз в сто. Около десяти лет. Скольких людей, и не только людей, сделает он за это время кормлецами, удовлетворяя свои потребности в пище и вещах? И, вдобавок, преступник явно умеет создавать порталы по координатам, хотя откуда у него это умение — совершенно непонятно. Вроде бы, учился он только целительству. Но — умеет, и это еще больше осложнило задачу. Покупные порталы делились на деловые, приводившие к магистратам, и туристические, открывавшиеся рядом с гостиницами и постоялыми дворами. Перекрыть эти места — и дело в шляпе. А если он может лепить порталы сам — совершенно невозможно предсказать, где он в следующий раз объявится. А Тень тем временем опять проявилась — и, что интересно, без носителя. Серые растерялись. След портала убытия — вот он, определяется по следам захваченного Тенью булочника. А след самой Тени, без носителя-Форнелла, они не ощущали! Его запах присутствовал только у самого портала. Он топтался там в ожидании своей жертвы? Хорошо. Но как жертва была захвачена? Кому пришла в голову идея позвать местную Видящую, потом никто не вспомнил, но идея оказалась удачной. Вооруженная домашней тапочкой Тимона, она вполне уверенно указала путь Тени — и привела их к тому же порталу. Стала понятна последовательность: маг открыл портал в тихом переулке, послал Тень не к конкретному человеку, а просто в магазин, на кого Жнец пошлет, и спокойно — или нервничая — ждал там ее возвращения с добычей. И тем же порталом и ушел. Но от понимания было не легче. Двое. Уже двое стали бессмысленными идиотами, кормлецами — что дальше? Сколько их еще будет? И, кстати, где они? Может, поиск по их крови даст необходимый результат? Не дал. Оба обнаружились в Госпитале — их подкинули ночью к крыльцу первого корпуса. Первый — с сильным обезвоживанием, оба голодные, простуженные и грязные. Отслеженный вектор портала опять вел в неведомую даль, с другими векторам не пересекаясь.

А маг продолжал преподносить сюрпризы. Следующего кормлеца, на этот раз владельца мясной лавки, он, не утруждаясь дальнейшей возней, бросил прямо у портала в подворотне его же дома. И запаха самого мага на этот раз не удалось уловить вообще. Через портал туда и обратно проходила только Тень. Маг не хотел рисковать.

В четвертый же раз он довел свои действия до совершенства. Люди видели Тень, вызвали Руку. Рука явилась и, ничего не найдя, ушла. Да, Тень, наверно, была — но откуда явилась и куда делась — неизвестно, маги не чувствовали ее следа и не смогли указать на этот раз даже места, где был открыт портал, не говоря уже о конечной цели. Только когда прошло уже три дня, а магазин одежды не открылся, соседи забили тревогу. Вполне могло пройти и куда больше времени: жена владельца с дочерью были в отъезде. Но одной из соседок захотелось новые чулочки — она-то и заявила в стражу, что «оттуда ну о-очень странные звуки раздаются и запахом таким тянет изнутри неприятным». Опять вызвали Руку, взломали дверь — и обнаружили сразу двоих, владельца и его взрослого сына. Оба в ужасном состоянии: на полу в луже фекалий, истощенные, с сильнейшим обезвоживанием, и, конечно, без признаков разума.

Мир еще не понял, что ему грозит, хотя слухи уже поползли. А у тех, кто хорошо представлял себе ситуацию, волосы вставали дыбом от ужаса. Король был в ярости, маги сокрушались: какой талантливый, оказывается, был молодой человек! Какая жалость, что он свихнулся!

След Тени хорошо распознавали Видящие, но они были только в магистратах, да и то не во всех — уж очень редким был этот Дар. Созрела идея: нужны Видящие в паре-тройке Рук. Именно эти Руки и будут ходить на вызовы при новых появлениях Тени. Риан скривился, но разрешение дал, правда оговорив исключительно добровольное участие. В этом и оказалась основная проблема. Как ни скучна была их жизнь, но совсем не рвались райи Видящие сменить свои теплые уютные кабинеты судебных экспертов на прыжки по полям и ночевки в сомнительных гостиницах, а то и в казарме. Беда!

Мысль попытать счастья с недавними студентами — существами, как известно, склонными к авантюрам, пришла в голову Рогану. В ректорате, куда Рука ввалилась с извечным воплем «Рука Короны, Дело Жнеца», им выдали адреса выпускниц за три года и быстренько, хотя и вежливо, выставили вон. Результат удручал: три года — четыре Видящих. Нет, они знали, что Видящих мало — но настолько… Двое отказались сходу. Третья стояла перед ними.

Плечики могли бы быть и поуже, талия и щиколотки — потоньше. И личико красивым не назовешь — уж больно остренькая мордочка. И рыжая. Ой, какая рыжая! Хоть и забраны волосы под косынку по обычаю Видящих, но челка прямо горит! Лиса! Просто лиса! А взгляд… Такая безмятежность может быть только во взгляде человека, который дряни от жизни нахлебался под завязку — и сумел с ней справиться. Сам. Такой взгляд бывал иногда у… у Лайма. Дон непроизвольно коснулся груди. «Моя», решил Донни. «Чхал я на вашу Тень, но эта девочка моя будет. Гадом буду. Зуб даю. Клык.»

Лиса нервничала. Слишком быстро все помчалось! Выпускные, праздник Жнеца Великого, еле успела съездить к брату, переезд, устройство на новом месте, неделя скуки, а теперь перед нею стоят эти четверо, и если она согласится — не станет ли ее жизнь чересчур интересной? Вот просто насмерть? Кстати, почему четверо? Пальцев же пять? Трое в черном с золотом — форма Руки, один в сером балахоне — понятно, маг. Выпадает из гарнитура. Откуда это у нее выскочило — фиг знает, но чуть не прошибло на нервный смех. Точно! Этажерка, шкаф, книжный шкафчик и серенький комодик!

— Райя! — поклонилась этажерка, — Позвольте представить Вам Руку дэ Стэн! — четыре левые руки легли на бедро, оттопырив локоть; четыре правые руки хлопнули по левому плечу, отмахнули вперед-вниз и вернулись согнутыми в локте выше солнечного сплетения, будто поддерживая что-то перед грудью — корону, наверно. Четыре глотки гаркнули «Служу Короне!». Ой, а она, оказывается он! Так это эльф! Вот дура! Сколько раз в Универе эльфов видела — а в форме приняла за девушку! Хотя, да, понятно. Там они либо в шляпах ходили, либо с непокрытой головой. А у этих форменные банданы — вот и обманулась. Хотя только насчет эльфа — остальных-то за девушек не примешь при всем желании, даже в этих платочках. Вон, шкаф какой! А книжный шкафчик что-то на нее очень-очень смотрит! Сейчас дырку взглядом просверлит! Лиса строго нахмурилась, но вдруг вспыхнула всем лицом под этим взглядом. Дон чуть не ахнул в голос от восхищения и расплылся в улыбке. А Квали рассыпался мелким бесом:

— Простите, райя, что мы не в полном составе, но Найджел, наш Мизинец, готовит праздничный обед к вашему приходу! Пожалуйста, райя, соглашайтесь! Я лично гарантирую вам полную безопасность и вполне комфортные условия! Никакой казармы, никаких гостиниц! Дом в деревне, свежий воздух, парное молоко, рядом речка!

Лиса несколько оторопела от такого напора:

— Вы меня, простите, отдыхать, что ли, приглашаете? А работа?

— Ну-у, не все же время работать, надо же и отдыхать! А работа несложная — для вас. По специальности — просто пройти по следу, который чувствуете только вы, до того места, где он оборвется! А дальше уже маги сами… Вот увидите — ничего сложного, абсолютно! И времени занимает совсем немного, так что отдых у вас будет, не сомневайтесь! И речка, и молочко! Соглашайтесь, райя!

— Ну-у, хорошо, — нерешительно сказала Лиса. Надо же, как уговаривает! Можно подумать — она единственная Видящая! С другой стороны — а что она теряет? Два месяца скуки, а потом… а потом еще целая жизнь такой же скуки. Другого-то ничего не будет, работа Видящей везде одинакова, и жизни всех Видящих похожи одна на другую до тошноты. — Хорошо, — сказала она уже решительно. — Тогда надо оформить документы и забрать мои вещи.

Запах в каждом обжитом доме свой, неповторимый и уникальный. И от чего он зависит, в точности определить невозможно. Складывается он из тысячи мелких, казалось бы, незначительных привычек обитателей, из их личных запахов — и много чего еще. А вот от денежного достатка зависит мало. Бывает так, что в богатом, благополучном с виду доме пахнет затхлостью — и хочется поскорее уйти. Как будто жадность, подозрительность и скука тоже обладают собственным запахом — гнетущим и отталкивающим. А в каком-нибудь зачуханном обиталище может пахнуть просто мылом — и, несмотря на кавардак и раскиданные вещи, возникает ощущение чистоты и легкости, и хочется остаться, приобщиться, пообщаться. И даже позавидовать — надо же, как это у них так получается — легко и весело! Я тоже так хочу! Дайте кусочек!

Запах дома Руки дэ Стэн купил Лису сразу, с потрохами, с первого вздоха. Немного дыма от печки — нет, плиты на кухне, немного аромата сушеных травок, еще что-то легкое, цветочное — это, похоже, присутствие эльфа. Воск, мед, молоко — что еще? Не уловить, но уходить не хочется. Хочется сесть, закрыть глаза, улыбнуться, блаженно расслабиться и не двигаться. А почему бы, собственно, и нет? Последние полчаса были очень утомительными. Даже удивительно, как вещи умудрились так расползтись по всей комнате всего за неделю? И вещей-то немного, а, вот, поди ж ты! Недолго думая, Лиса плюхнулась на лавку прямо в сенях, откинулась спиной на бревенчатую стену и прикрыла глаза. Не трогайте меня никто! Дайте передохнуть и хотя бы попытаться понять, во что ввязалась, куда попала, и что мне светит! Ага! Размечталась!

— Райя, что с вами, вам плохо? — эльф вокруг приплясывает. Руками не хватает — дрессированный. Это хорошо. Мог и в глаз получить, у Лисы не заваляется. — Райя! — не отвяжется ведь. Лиса открыла один глаз. Эльф, склонившись, обеспокоенно вглядывался в ее лицо.

— Нет, — улыбнулась ему Лиса. — Мне хорошо. Просто пытаюсь осознать, где я, и я ли это. Та, что где. Которое тут.

Губы эльфа дрогнули, потом расплылись в улыбке.

— Ага, еще один Донни, — непонятно хмыкнул он. — Знаете, лучше пойдемте, все же, в комнату! Там вам будет еще лучше, я вам обещаю! Там стол накрыт уже, и познакомиться же надо наконец!

— Сто-ол? — осознала Лиса. — Стол — это да, стол — это серьезно, — она со вздохом поднялась и шагнула в любезно открытую эльфом дверь.

Вот теперь их пятеро. К гарнитуру прибавилась… тумбочка. Нет, правда. И выражение лица такое… тумбочковое…

Найджел был неприятно поражен. Он ждал райю Видящую — пожилую почтенную райю, строгую, может быть даже величественную. В Дар Найджел не верил абсолютно, но «судебный эксперт» — это, как ни крути, нечто серьезное. Он расстарался, приготовил праздничный стол — и, как оказалось, для кого? Вот для этой рыжей нахалки? Найджел вообще не любил людей, а особенно женщин. С женщинами Найджелу не везло — или им с Найджелом, все ведь относительно! К двадцати годам он окончательно в них разочаровался, считая их всех существами коварными, злокозненными и, одновременно, безмозглыми, хотя — как совместить эти качества в одном человеке — объяснить бы не смог. Исключение делал он только для дам в возрасте своей матери и старше. Зато перед эльфами Найдж преклонялся, Перворожденных боготворил, и мечтал стать вампиром, потому что эльфом, как хотелось в детстве, было, увы, никак. Он жаждал совершить подвиг, после которого ему разрешат в качестве награды поднятие во Жнеце. Идея пойти в добровольные кормлецы его не устраивала: чувствовал он в этом какую-то интригу, а интриги он презирал. Оставалась только Рука Короны, где же еще можно совершить подвиг? Но, вот беда, мечом он не владел, стрелять из арбалета не умел тоже, взяли его только Мизинцем, и подвигов что-то никак не получалось. Вот если бы они брали его с собой на вызовы — но его не брали. А в кухне очень сложно совершить что-то героическое. Найджел поменял уже три Руки за десять лет, из каждой уходя с неплохими рекомендациями и все большим разочарованием. Никто не хотел обучать человека-Мизинца бою на мечах! Да почему? Еще в первой Руке ему попытались это объяснить, но не преуспели. Такое простое и понятное объяснение, как разница в скорости реакции, отметалось им с негодованием. На то, что большинство Пальцев-боевиков — вампиры и полукровки, владеющие мечом не по одной сотне лет, он ответил такой классикой, что все смеялись. Он сказал «Ну и что?». Его ободряюще похлопали по плечу и отправили в резерв, посоветовав попытать счастье с другой Рукой — а вдруг? «Вдруга» не произошло, во второй Руке все повторилось с обидной идентичностью. В этой Руке, дэ Стэн, он оказался год назад чисто случайно. Мизинцев, кроме него, в резерве не оказалось, а им надо было срочно: их Мизинца неожиданно разбил паралич, возвращения его в Руку ожидать не приходилось даже после выздоровления, из-за весьма и весьма почтенного возраста. Эта Рука ему понравилась. И Большой у них эльф. Найдж затаился. Он просто выждет момент и постарается пойти с ними! А уж там-то он себя покажет! Он кого-нибудь из них спасет — просто прикроет собой! Уж тогда-то ему не смогут отказать! Если бы ему сказали, что это и есть по сути одна из тех самых интриг, которые он так презирал, он не согласился бы ни за что. Это… план. А пока он старался быть хорошим Мизинцем. Он очень старался, но продолжал оставаться Мизинцем. Вот и сегодня он, чтобы не ударить в грязь лицом, накрыл та-акой стол, да еще и на склад бегать за формой пришлось по поручению Большого, а тут эта… вертихвостка рыжая! Тьфу!

— Позвольте представить, райя, это Найджел дэ Биссе, наш Мизинец, повелитель наших желудков, Великий и Могучий! — Лиса и тумбочка хмуро кивнули друг другу. — Роган дэ Дрет, наш Безымянный, серый маг, Тайна на службе Короны! — две улыбки. — Донни дэ Мирион, Средний Палец, лихой рубака! Откликается на Дона, — Лиса кивнула. Нельзя смотреть вампиру в глаза, неожиданно вспомнилось ей. А когда он улыбается, видно, что у него еще и верхние резцы лопатой! В сочетании с клыками — забавно! И веснушки на носу — Жнец Великий! Так он вампир или нет? И опять она покраснела, вот досада какая! Да что ж он так смотрит? Нет, взгляд не раздевающий и не сальный — такие Лиса знала, и ничего, кроме гадливости и скуки никогда не испытывала, а уж краснеть и не собиралась. Тут другое. Он… просто радуется? Тому, что ее видит? Вот ее? Вот дурочка, может, он на всех так смотрит! А не слишком ли много она о нем думает? — Громад дэ Бриз, Указательный, наша надежда и опора! Можно просто Гром, а иногда так просто сущий Громила, не поверите! — шкаф раскололся пополам в верхней части — это улыбка? — И я, Квали дэ Стэн, но так меня почти не называют. Можно Лягушонок или Шон, официальный мальчик для битья, в случае, если кто-то из этих хулиганов что-нибудь натворит! — Лиса хмыкнула. Ей немного были известны полномочия таких вот «мальчиков» из Руки. Ага. Например, право казни на месте, без суда и следствия, если налицо имеет быть преступление против Короны и ле Скайн. — Райнэ! Позвольте вам представить, Мелиссентия дэ Вале, Видящая Истину!

— Лиса! — просиял Донни. — Так и знал!

— Откуда вы знаете? — опять покраснела Лиса.

— Так видно же! — скалился Дон. Квали предостерегающе кашлянул. Дон тут же сделал постное лицо — ну просто сама скромность! Однако! Метаморфоза была настолько мгновенна и неожиданна, что Лиса прыснула.

— Да нет, я действительно Лиса, — объяснила она Лягушонку. — С одиннадцати лет. Так что ничего в этом нет такого… И, райнэ, может, все же, перейдем на «ты»? Или у вас…

— Нет-нет, райя…э-э-э… Лиса, это как раз было бы замечательно, мы не приверженцы официоза, но, вы… ты же понимаешь, это могла быть только ва… твоя инициатива! А в честь твоего вступления в нашу Руку, позволь преподнести тебе небольшой подарок! Гром!

— Супри-из! — Гром, сияя клыками, вынул из-за спины сверток. Гром страшно любил сюрпризы.

— А что это? — удивилась Лиса.

— Всего лишь комплект полевой формы, всего лишь! Вряд ли ва… твоя одежда приспособлена к постоянным переездам, так что не отказывайся, пожалуйста! Это всего лишь, э-э-э… — эльф покрутил рукой, ловя слово, — разумно!

— С-спасибо! — Однако! Лиса крутила в руках «небольшой подарок», за который столичные модники готовы были удавиться.

— Ребята, может, все-таки, за стол? Остынет же! — обиделся наконец Найджел. Все с энтузиазмом согласились.

Парой часов позже Квали отозвал Дона в сени и попытался призвать его к порядку.

— Ты что творишь! Имей совесть! — шепотом закричал он на великого соблазнителя Видящих.

— Отвянь, Большой! — огрызнулся Дон. — Я в последние два месяца только совесть и имею! Или она меня, уж не поймешь точно! Маги — Тени, Тени — маги! Мне в город выйти некогда!

— Ты мне зубы не заговаривай! Совсем же засмущал девочку! Достанешь окончательно — сбежит ведь! И что делать будем?

— От меня не сбежит! — довольно ухмыльнулся Дон и повернулся, чтобы уйти.

— Донни дэ Мирион, Средний Палец Руки Короны! — Дона подкинуло, левая рука хлопнулась на бедро, правая на левое плечо и, совершив отмашку, остановилась перед грудью.

— Служу Короне! — рявкнул он, и — Большой, ты сдурел? А в глаз?

— Ты идиот! — Квали был всерьез рассержен. — Она единственная Видящая, понимаешь? Единственная, которая согласилась принимать в этом участие! Я только что с Замком разговаривал — все остальные отказались! И я тебе запрещаю…

— Так, стоп, я понял, — кивнул разом посерьезневший Дон, — Но, Лягушонок, я и не собирался брать ее на взгляд! Ты же понимаешь, я это уже десять раз мог сделать! Это ж пять секунд!

— А что тебе от нее надо? Дон, она же Ви-дя-ща-я, понимаешь, нет?

— Лягушонок, ты будешь смеяться, но это моя будущая жена!

— Же… — подавился Квали. Он растерялся настолько, что даже не знал, что сказать. — Дон, она в пер-чат-ках, понимаешь? — показал он вампиру растопыренные пальцы. — Ты знаешь, почему…

— Да все я знаю! — отмахнулся вампир. — Понимаешь, фокус в том… — он оценивающе посмотрел на эльфа, соображая, говорить или нет. Придется, уж больно их Большой настырный, просто так не отвяжется. — Со мной у нее этой проблемы как раз не будет, вот в чем штука! Я общался с одной Видящей — по долгу службы. Еле ушел. Если бы ей не было хорошо за шестьдесят, так фиг бы она меня отпустила! Правда, какой я конкретно, она мне так и не сказала, но ничего неприятного. Так что не беспокойся, паскудничать по углам не собираюсь! И кормлеца я не хочу, да она и не пойдет никогда, видно же — характер не тот. А вот ухаживать буду! Все, как положено! И не мешай мне, очень тебя прошу! Не бойся, работа не пострадает! Я тебя хоть раз подставлял?

— Нет, — вынужден был признать Квали.

— Вот и не лезь! Мое! Загрызу! — лязгнул Дон клыками.

— Да иди ты в баню! — даже отшатнулся эльф.

— В баню… — задумался Дон. — В баню… А почему мы не ходим в баню? У нас же есть — на бережку стоит! А, Большой?

— Серьезно? А я и не знал. Ну-ка, покажи, где это. Но она ж, поди, разваливается уже! Сколько ей лет-то?

В Руку Лиса влилась легко и просто, как будто всегда там и была. Роли распределились так: Найджел, естественно, сидел дома, готовил еду и, по распоряжению Большого, занимался ремонтом бани. Квали и Гром по очереди дежурили в казарме у кабинета Замка на случай вызова на Тень. Квали с восьми утра до восьми вечера, Гром взял на себя ночь. А Донни, Роган и Лиса отрабатывали места, где люди видели Тень. В первый раз взяв след, Лиса очень удивилась: какой знакомый запах! Но при чем здесь ее несостоявшаяся первая любовь? И тут же поняла — нет, это очень похоже, но это… другая рыба. Тоже тухлая, но другая. Другой сорт. Видимо, это был запах определенного рода безумия, но какого именно — можно разобраться, только вернувшись в Универ. Наверняка там можно найти материалы по этому вопросу. Маловероятно, чтобы это был первый случай. Жажда славы? Власти? На чем только маги не свихивались! Идти по следу было действительно очень легко, но и очень противно. К счастью, это скоро кончилось: на все четыре места им потребовалась всего пара дней. Что делать дальше было неясно. Троица сидела перед расстеленными на столе картами и уныло созерцала старательно вычерченные вектора порталов, уходящие за край бумаги.

— И что это значит? — наконец не выдержала Лиса. До этого она только делала то, о чем ее просили, не спрашивая, зачем.

— Это значит, что он где-то вышел из портала, сделал новый и ушел еще куда-то. Только где он это сделал — мы не знаем, — объяснил Роган. — Где угодно. Здесь. Или здесь, — потыкал он пальцем в карту.

— Ни фига! — сразу въехала Лиса. — Здесь он этого не делал — слишком густонаселенное местечко! А здесь болото — дурак он тебе в грязи валяться? А здесь горка. Зажги портал — на километры видно будет!

— Слушай, точно! — оживился Дон. — Надо прикинуть наиболее вероятные места и проверить. И вот еще что, Роган, скажи-ка мне, как маг: какие порталы легче делать, длинные или короткие? Что более энергоемко — один длинный или три коротких? На одно расстояние?

Роган оживал на глазах. Дело сдвинулось с мертвой точки! Вечером Квали выслушал своих бойцов. Уже на следующий день Руке дэ Стэн прислали троих Зверей — исследовать довольно обширную территорию возможных «пересадок» пешком было просто нереально. Лиса, увидев Зверей, впала в счастливую истерику и попыталась скормить им все яблоки из кладовки, но Найдж расхищение достояния Руки мгновенно просек и пресек. Сунул Лисе в руки корзину и отправил в сад за падалицей. Хочешь кормить — собери, вымой — и корми на здоровье! Лиса заныла, что падалица — это гадость, как же таких хороших Зверей падалицей кормить, но Найдж был непреклонен. Впрочем, опавшие яблоки Звери восприняли вполне благосклонно, и все остались довольны — и Звери, и Найдж, и Лиса. Начались вылазки на целый день с перерывом на обед. Обедать приходили домой порталом, потом возвращались к прерванному маршруту, шли дальше вдоль вектора. За абсолютную точность Роган поручиться не мог, плюс-минус километр, как он сказал, но в присутствии Зверей это было не критично. Лиса сначала боялась, что с высоты спины Зверя не сможет почувствовать след, тем более, что первые три дня оказались полезны только Рогану. Периодически он начинал верещать: «Ай-ай! Стой-стой!», слезал со Зверя и бросался выкапывать или срывать какую-нибудь супер-редкую травинку. К моменту возвращения его Зверь больше напоминал передвижной стог. Уже на второй день Лиса приноровилась тихо дремать в дороге: плоховато ей верилось в свою собственную идею поиска, а свалиться со Зверя все равно невозможно, тем-то они и были хороши. Своим телекинезом они как бы «приклеивали» к себе кладь и седока. На Звере можно было ехать сидя, лежа, стоя на голове — на любой скорости. И Лиса пользовалась этим вовсю, тем более, что погода стояла прекрасная, было тепло, в лесу размаривало и тянуло в сон. Так она и продремала два дня и половину третьего. На первую волну ментальной вони расслабленный сонный организм среагировал вполне предсказуемо: Лису вывернуло фонтаном. За следующие три дня нашли еще три места «пересадки», появление новых векторов с одной стороны радовало, с другой — результата-то еще не было. Место, где окопался беглый маг, все еще не поддавалось вычислению. Возвращались они каждый раз около семи вечера — Зверей нужно было отправить в Парк к восьми, потому что под определение боевых действий их поиск пока все-таки не попадал. Реально воевать было не с кем. По вечерам каждый находил себе занятие в меру своего разумения. А Дон ухаживал за Лисой. Оказалось, что не так-то это просто. Во-первых, в полупустом, казалось бы, домике постоянно кто-нибудь был! Во-вторых, Лиса его ухаживания всерьез ну совершенно не принимала! В первый раз обнаружив в кармане штанов горсть конфет, она мгновенно поняла, кто их ей туда положил. Та-ак. Пора поговорить. Ну-ка, где ты? На крыльце сидишь?

— До-он? — Лиса стояла перед ним, держа конфеты на ладони.

— Ты не любишь сладкое? — огорчился Донни.

— Интересно, а если я соленое люблю — ты мне селедки полный карман напихаешь? — фыркнула Лиса.

— Ну-у… — взялся Дон за подбородок. — Огурец? — с надеждой поднял он глаза. — Соленый такой, с хр-рустом! — он даже зажмурился зазывно и потряс сжатым кулаком, изображая несомненные достоинства огурца. Лиса непроизвольно хихикнула и расстроилась.

— Слушай, ты дурак, что-ли? Зачем ты это делаешь?

Дону не надо было напоминать, что врать нельзя.

— Я надеюсь заслужить твою благосклонность! — честно сказал он. — Понимаешь, мне страшно нравится на тебя смотреть. А ты на меня за это сердишься. Только я не понимаю, почему. Я ведь ничего плохого не имею в виду. Я просто… очень рад тебя видеть. — Пожал он плечами и улыбнулся.

Не врет, с удивлением поняла Лиса и растерялась.

— Да нет… Да смотри пожалуйста… Только конфеты в карман не надо, ладно? Они… тают же. Представляешь, как я выглядеть буду с коричневым пятном на штанах? — теперь растерялся Дон: перед ним эта проблема никогда не стояла, в его кармане конфеты скорее замерзли бы… Лисе даже жалко его стало, такое откровенное расстройство нарисовалось у него на лице. — Тоже мне, ухажер! — уже вполне дружелюбно фыркнула она, уходя. Дон перевел дух. Пока все коряво, но для начала и такой контакт сойдет, решил он. А там, глядишь и приручится! Зря надеялся! Лиса перестала негодующе сверкать глазами в ответ на его взгляды — но и все. Нормальные приятельские отношения. Блин. Так прошла первая неделя Лисы в Руке Короны.

Вечер седьмого дня Лиса встретила на заднем крыльце. Роган попросил помочь ему с набранными травками — связать их в маленькие пучки, которые так удобно развешивать для просушки под крышей на чердаке. Висела жаркая духота, весь день парило, Роган сказал, что к ночи, наверно, будет гроза. Косые лучи заходящего солнца пробивались сквозь тяжелые тучи, обливали золотом две фигуры фехтовальщиков, взблескивали, отражаясь от мечей. Дон и Квали работали парным клинками, ткали звонкое стальное кружево. Лиса уже закончила с травой, но не уходила. Засмотрелась. Наконец танец закончился, ребята отошли к бочке с дождевой водой, стали поливать друг друга из ковшика. Дон залил Лягушонковы штаны — нечаянно. Лягушонок задумчиво ощупал мокрый зад, сказал «Ну ваащще», и плеснул Дону в физиономию с двух ладоней — нарочно. Тут же и ведерочко нашлось… Парный забег с ведром и ковшиком закончился, когда у обоих захлюпало в сапогах, двор покрыли лужи, а бочка опустела наполовину. На хохот Лисы и молодецкое гиканье принимающих водные процедуры выглянул Роган, озабоченно покачал головой и унес коробку с травой в дом. Обойди Жнец, забрызгают!

— Да-а, это круто! — Лиса, улыбаясь, но с долей зависти, подала полотенца довольным и вдрызг мокрым поединщикам. — Такого я еще нигде не видела! Да я не про поливалки ваши, я про мечи! — отмахнулась она от двух пар удивленных глаз.

— А не такое? — пробурчал эльф из-под полотенца, опять попытавшись вытереть голову. Дохлый номер! Блин, проще Рогана попросить — пусть высушит! Причесочка потом, конечно, типа «я очень сильно удивился», зато сразу весь сухой.

— Да махались в Универе… Час назад я бы сказала, что и сама немножко умею. Теперь уже не скажу! — засмеялась она. — Тот мастер, что у нас там был — он, по-моему, и сам так не умел!

— А давай! — загорелся Донни. — Покажи, что умеешь!

— Да ну тебя! — отмахнулась Лиса.

— Не, ну, правда! Мечи тупые тренировочные, а синяки тебе Роган на раз вылечит! Давай! — и он сунул Лисе два меча.

— Вот уж с двумя — точно нет! Я и с одним-то еле-еле… — Лиса критически оглядела меч, взвесила на руке. — Все равно тяжелее, чем у нас были…

— Ничего-ничего! Давай-давай! — Дон азартно приплясывал.

Квали уселся на крыльцо, завернувшись в два полотенца — приготовился смотреть. Вокруг штанов тут же расползлась по доскам лужа. А смотреть оказалось не на что: Дону хватило трех позиций.

— Стоп, стоп! — он отступил. Лиса опустила меч. — Ты знаешь, ты все делаешь правильно, но… — Дон поискал слова. — Ты не живешь! Ты… упражнения выполняешь, вот! — нашел он наконец правильное определение. — Нечто механическое, заученное раз и навсегда. А вот это как раз и неправильно! Как тебе объяснить? Вспорхни! Танцуй!

Лиса растерянно и как-то беспомощно оглянулась на эльфа. Тот кивнул — правильно Средний говорит, он тоже это в Лисе заметил. Впрочем, чему удивляться? Она же всего-навсего человек. Еще молодой, и поэтому пока еще легкий и пластичный — но человек. Лиса совсем сникла.

— Но… я не умею… — тихо сказала она.

Дон переглянулся с Квали, оба уставились на Лису.

— Танцевать? — недоверчиво уточнил Дон.

— А как ты себе это представляешь? — вспылила Лиса. — Симпатичные трехслойные перчатки, мило подчеркивающие изящество ваших рук! Модный в этом сезоне ватник — в талию, с глубоким декольте и оборочками! Новая коллекция бижутерии для Видящих: ментальные бельевые прищепки на нос со стразами и инкрустацией! Головой подумай? Бал Видящих — ха! — она обиженно отвернулась.

— Да-а, — протянул Дон. — Я как-то не подумал…

— А никто не думает! — Лиса сердито ковыряла валяющуюся на земле щепку концом меча. — Все — ах, Видящая! Ах, Дар Жнеца! Сами бы попробовали! Дар! Это не Дар, это жопа полная! У меня, между прочим, родители есть, и два брата старших! А знаешь, сколько раз я за девять лет дома побывала? Нисколько, вот сколько! А к брату два раза ездила — на свадьбу и когда племянник родился. И все. Так понятно? Танцы — ха!

— Все, все! — поднял руки Дон. — Я все понял! Фехтование откладываем на потом! Объявляются уроки танцев! Райя, позвольте вас пригласить? Маэстро? — он повернулся к Квали.

— А? О! Ща! — эльфа сдуло в дом.

— Слушай, может не надо? Это так нелепо будет выглядеть! — Лисе хотелось страшно, но было очень страшно, что она будет страшно смешно выглядеть, а ей этого страшно не хотелось… Одним словом — ох! — Я совсем не умею! — пригрозила она. Дон неудержимо улыбался.

— У эльфов есть такой танец — мойлл. Переводится — вода в лунном свете, или луна, создающая волны, или что-то вроде. Он бесконтактный практически, так что расслабься! Вот сейчас движения увидишь — и все поймешь!

На крыльцо выскочил Квали. Эльфы все-таки очень шустрые ребята — когда хотят. Он даже сухие штаны успел натянуть и сапоги поменять. В руках он держал гитару. Уселся.

— Что угодно благословенным райнэ?

— Мойлл, будьте любезны!

Квали заиграл.

— Оу! Нет, нет, перестань! — Дон страдальчески сморщился, зажал руками уши, затряс головой. — Не бывать мне твоим учителем танцев, — скорчил он Лисе кислую рожицу и повернулся к эльфу. — Дай сюда, трепетный мой! — Квали с радостью отдал инструмент.

— Я ж тебе говорил! — ухмыльнулся он.

— Права твоя мама, права, — ворчал Дон, подкручивая колки. — Гоблин тебе в ухо, да не дунул, а надул! И не только надул, а еще и — бросил он быстрый взгляд на Лису. — Не только, в общем…

Он проверил настройку по трем аккордам и заиграл. Контраст был разителен — как будто это был другой инструмент.

— Э-эй! — помахал эльф рукой у Лисы перед глазами. А она уже и заслушала-ась… — Смотри. Вот так, и вот, и так и вот…

Минут через пятнадцать у Лисы начало получаться — она это сама почувствовала. Фигуры танца оказались удивительно знакомыми — те же, что и в фехтовании, выпады, уходы, но вот эту легкость, это скольжение она смогла ощутить только сейчас. А Дон тут же заметил.

— Ага! Поняла, да? — и заиграл быстрее. — Ты вода! Струись! Сверкай! А вот водоворот! А вот по камушкам — и лунный луч до донышка — почувствуй его, иди за ним, светись изнутри, как волна под луною! — Лиса удивилась — надо же, какая… образность, но времени всласть поудивляться не было, надо было успевать за Квали. Темп нарастал. На крыльцо вышел Роган, стал прихлопывать в ладоши и притопывать в такт. Когда Лиса, совсем запыхавшись, остановилась, он зааплодировал. Квали раскланялся, Лиса махнула рукой и засмеялась, все еще тяжело дыша, наклонившись вперед и упираясь руками в коленки. Косынка у нее давно слетела, лицо раскраснелось, глаза весело блестели. Дон тихо таял от удовольствия, глядя на нее. Какая прелесть! Какая живая прелесть!

— Слушай, а где ты так научился? — Рогану очень понравилось и увиденное, и услышанное. — Тебе впору не в Руке, а в театре каком-нибудь выступать!

— Здесь платят больше! — усмехнулся Дон.

— Круто! — с улыбкой выдохнула подошедшая Лиса, обхлопывая косынку об ногу. — Спасибо! Я поняла, что ты имел в виду, нет, правда! Здорово! Только дыхалки не хватает, да мне с вами все равно не сровняться. Чувствуется, что эльфийский танец. Это не для людей вообще: я даже чувствовала, что именно делаю не так, а так, как надо — все равно не могла! И не смогу! Здесь и гибкость нужна не та, и скорость не та — не человеческие абсолютно.

— Естественно, — пожал плечами Квали. Он-то даже не вспотел. — У нас скорость реакции в пять раз больше! Даже против хорошо тренированного мужика. Так что у тебя очень даже неплохой результат! Если тебя потренировать… — он оценивающе смерил Лису взглядом… и поймал взгляд Дона. Многообещающий.

— Да ну, — не заметила обмена взглядами Лиса. — Какие тренировки! Если так каждый вечер — я ж помру! Вон, мокрая вся! А воду вы из бочки всю вылили! Забавники! Пойду на речку, искупаюсь, а то потом брюхо набью за ужином — фиг куда пойду! Да и дождь, наверно, будет скоро — вон тучи какие. Так и буду завтра благоухать! Уф! — она ушла в дом за чистыми вещами, Роган за ней. Квали уловил шкодливый блеск в глазах вампира, погрозил ему пальцем.

— Ты смотри мне! Жених!

— Да я… Так… — сочинил Дон постную мину. Квали заржал и ушел, унося мечи и гитару.

Найджел был в ярости. Он все видел, он все слышал! Значит, его учить бою не надо! А вот эту свиристелку можно, да? Дрянь! Всего неделю в Руке — и уже втерлась! А он уже год здесь — ему ни разу не предложили! Даже не спросили — хочешь, мол, учиться? А с ней уже и занимаются! А она еще и отказывается! Это почему-то возмутило его больше всего. Как может кто-то отказываться от того, что ему, Найджелу, даже не было предложено?! Обида кипела и пузырилась. Он вышел из кухни и нос к носу столкнулся с Лисой.

— Ой, Найдж, а я как раз спросить хотела — у тебя ужин скоро? Я искупаться сбегать успею?

— Ты-то? — Найджел тяжело посмотрел на нее. — Ты-то все-о успеешь!

Лиса не поняла. Роган и Квали, только что вошедшие и Найджелом еще не замеченные — тоже.

— Ты чего? — удивилась Лиса. — Я тебя обидела чем-то? Извини, но я не знаю чем! Че ты крысишься-то?

Ответа Найджела никто не расслышал, зато Лису после этого ответа услышал даже Дон на крыльце. Придворного воспитания у райи Мелиссы явно не было.

— Да уж лучше кормлецом быть, чем таким уе…м злобным! Можешь себе свой ужин в жопу засунуть — обойдусь! Жлобина! — Лиса развернулась и унеслась к себе в комнату за чистым вещами. Найджел удовлетворенно улыбнулся ей вслед, повернулся и наткнулся на Дона.

— Что ты ей сказал, мой трепетный? — ласково улыбнулся Донни.

— Что все бабы только в кормлецы и годятся, — довольно уверенно начал Найджел, обманутый этой улыбкой. — А кормлецы жрут, когда дадут, а не… — откуда у Дона в руке появился меч, Мизинец так и не понял, зато понял, что в чем-то был неправ, и ударился в бегство — уж больно нехорошее выражение лица стало у «ласкового» вампира. Оба исчезли во дворе. Лиса, как раз выходившая из комнаты, проводила их удивленным взглядом. Роган, досадливо морщась, доставал аптечку.

— Чего это они?

— Дон защищает честь прекрасной райи! — хмыкнул Квали. Все произошедшее его изрядно позабавило, а за Найджа он не опасался — ну, погоняет его Дон, может мозгов у мужика прибавится! С другой стороны, поведение Мизинца ему очень не понравилось. Не пришлось бы менять. Хотя сейчас, во время тревоги, никто им такой возможности не даст — это ж две недели на приращивание!

— Чего-о? — Лиса бросилась к двери, но Дон уже входил, помахивая мечом, с чрезвычайно довольным видом.

— Он больше не будет, — удовлетворенно сообщил он. На скуле его алела длинная глубокая царапина.

— Чего не будет? — не поняла Лиса.

— Нич-чего не будет! — клыкозарно улыбнулся Донни. Из царапины скатывались мелкие красные бисеринки крови. Все посмотрели на него о-о-очень внимательно… — Да чего вы? — проказливо хихикнул он. — Просто на крышу я его посадил! Мышкой перекинулся — и посадил. На конек! А он высоты боится! Ти-ихий стал, смотреть приятно!

— А свалится? Мать Перелеска! — Роган выскочил из комнаты, Квали за ним. Дон пожал плечами и, улыбаясь, повернулся к Лисе.

— Ты все-таки псих, — убежденно сказала она. — Сядь, у тебя кровит.

— Не-е, псих — это Найджел, — так же убеждено сказал Дон, с удовольствием наблюдая за уверенными действиями Лисы. Она быстро разобралась в аптечке Рогана: нашла антисептик, накапала на вату, ухватила пинцетом. — А я — вампир.

— Значит, психованный ты вампир. На фига ты вообще это сделал? Он же убогий! Я его за руку не держала, но такие вещи на расстоянии чувствуются: продинамил его кто-то крепко, он теперь на весь женский род до конца дней в глубокой обиде! Я ему и харю-то чистить не стала оттого, что это — как котенка голодного ногой пнуть, за себя же потом стыдно! Его, по-хорошему, пожалеть бы надо, но у меня к таким обиженным с этим плохо. Я сама обиженная, и посильней, чем они, — она промыла царапину тампоном, накапала грибницы, набрав в пипетку из пузырька, и ловко заклеила ранку полоской искусственной кожи. И все это — не снимая перчаток и ни разу не прикоснувшись к лицу Дона. А он так надеялся: снимет перчатки, дотронется, удивится… — Не чеши и постарайся не содрать хотя бы до завтра!

— Ну уж нет уж! Не фиг всяким козлам, даже и убогим, моей девушке гадости говорить! — пошел Дон в атаку.

— Ах, уже твоей девушке? — фыркнула Лиса. — Однако! Ты ж говорил — просто рад видеть, я не ошибаюсь? Что, уже не просто? А девушку спросить не забыл? Хотя бы в известность поставить? — она, отвернувшись, раскладывала по местам в аптечке все, чем пользовалась. Пинцет надо протереть антисептиком, а стерилизовать не обязательно — это не хирургический…

— Ну так вот, уже и поставил! — довольно улыбнулся Дон. — Лиса, ты выйдешь за меня замуж?

— Чего? — Лиса обернулась так стремительно, что ноги не успели. Если бы не подвернувшийся стул — грохнулась бы на пол. Стул отчаянно взвизгнул ножками по полу, но устоял.

— Лиса! — Дон соскользнул на одно колено, протянул Лисе руку. Прежде, чем он успел продолжить, Лиса вдруг заотмахивалась и заотнекивалась:

— Ты с ума сошел? У меня даже диплома-то нет еще, а ты уже… — наткнулась на недоумение на его лице и тоже замолчала. Они озадаченно смотрели друг на друга. Донни зачем-то осмотрел внимательно свою руку, ничего не нашел, потряс головой:

— Не понял? — Лиса вдруг захихикала.

— Ваша позиция, благословенный, носит название «Чистота намерений». Применяется при официальном обращении к Видящей Короны. Нет, я, конечно, Видящая, но…

— А-а! Не-е! Я не про то! — Дон уселся на пол — ноги кренделем. — Лиса! Выходи за меня замуж! — Он уставился было ей в лицо, и вдруг понял, что сейчас возьмет ее на взгляд — слишком велико было напряжение. Он поспешно опустил голову — нельзя, это нельзя, иначе все бессмысленно, она станет для него запретной. Нельзя второй раз использовать того, кого уже брали на взгляд. Никак. Ни для чего.

— Сдурел? — нахмурилась Лиса. — Не смешно. Псих! — она готова была обидеться всерьез. Такие шуточки с Видящей — это уже паскудство полное! Все же знают…

— А я не шучу. Вот, смотри, — Донни вытащил из кармашка для кинжала на голенище сапога тугой пакетик, слегка подмокший с одного краю, развернул, протянул Лисе, старательно отводя глаза и покусывая клыками нижнюю губу. — Это вот как раз на тему о «чистоте намерений»…

— Ты… сдурел… — Лиса ошеломленно изучала настоящее, официальное, на гербовой бумаге и с печатью Утверждения «Одностороннее утверждение намерений»:

Я, Кэйн Берэн дэ Мирион, намерен взять в жены Мелиссентию дэ Вале, и утвердить свои права и обязанности, без условий и оговорок.

Подпись, число (вчерашнее), печать Утверждения.

— Т-ты!.. Бр-ред!.. З-за фигом!.. Бл-лин!.. — Лиса потеряла способность к связной речи, только фыркала. Наконец ее прорвало: — Ты совсем рехнулся — или как? Я Видящая, так, на минутку — не забыл? Знаешь, сколько Видящих замуж выходят? Нисколько, вот сколько! А знаешь, почему? А потому, что я за всю жизнь только до одного человека дотронуться смогла так, чтобы не стошнило, и был этот человек — новорожденным! Мой племянник это был! Трех дней от роду! Ни о чем не говорит? Замуж! Ха! — она негодующе всплеснула руками. — «Хотите Луну с неба? Она ваша!» Мы даже за руки держаться не сможем — какое, на фиг, замуж?

— Так давай проверим — вдруг сможем? — хитро улыбнулся Дон, поглядывая исподлобья, и тут же отводя глаза. Он опять протянул ей руку, и не опускал — так и сидел перед ней на полу с протянутой рукой и, казалось, собирался сидеть так вечно, в терпеливом ожидании.

— Да!.. Блин!.. — Лиса сорвала перчатку и в запальчивости не коснулась осторожно кончиками пальцев, как учили, а цапнула всей ладонью… И замерла… Неверяще, недоверчиво прислушиваясь к ощущениям, таким забытым и потому непривычным. Заморгала от удивления. Ее рука — в чужой, большой, прохладной и сухой. И — ничего ужасного. Мех, мягкий, черный и теплый, в отличие от самой руки — совсем не теплой руки вампира.

— Ну и ка-ак? — вкрадчиво поинтересовался Дон. — Я тебе? На ощупь? — хихикнул он, уже предвкушая дальнейшее развитие событий. Найджел там хорошо сидит, только бы его быстро не сняли и подольше суетились вокруг… И не пришли бы так не вовремя.

— Мягкий… — растерянно сказала Лиса, пребывая будто в трансе.

— Э-э-э… Да? Вот совсем? — характеристика Дона огорошила. Совсем не на такое восприятие с ее стороны он рассчитывал. Мягкий — это же совсем не то, ну кому нужен мягкий… Огорчение так явственно отразилось на его лице, что Лиса хихикнула, потом еще раз, потом захохотала от пришедшей в голову ассоциации.

Так и застала их вошедшая четверка: райя Видящая держала сидящего на полу Среднего за руку и самозабвенно ржала, всхлипывая и повизгивая — аж стул скрипел от ее удовольствия, а у Среднего на лице странным образом сочетались растерянность, досада и радость.

— Во-от, видишь, какая штука, я ж всегда говорил: дурак ты, Дон, и шутки у тебя дурацкие! — пробасил пришедший на ужин, и так неудачно быстро — для Дона — снявший Мизинца с крыши Гром. — Вот она, истина-то, наружу выходит! Видящую-то не обманешь! — глубокомысленно заключил он, чем и вызвал очередной приступ хохота у Лисы.

Мокрый и несчастный Мизинец — на улице уже моросило — тоже что-то хотел сказать, может, даже извиниться, но Дон повернул к нему голову и ласково сказал: «Кры-ша!» Найджел засопел и ушел на кухню. Все, понял Квали, надо менять. Дон своего отношения к Мизинцу уже не изменит, записал в дерьмо навеки. А таких взаимоотношений в Руке, в Руке дэ Стэн, быть не должно. Мизинца должны уважать, и не только за деловые качества. Беда. Пока Руки подняты, о замене и мечтать нельзя. Ох, не к добру все это!

— Дон… — озабоченно начал он.

— Я мягкий! — самодовольно задрав нос перебил его Дон.

— Что, вот… прямо совсем? — озабоченно нахмурился Гром. — Это вот, знаешь травка такая есть, это вот у Рогана надо… — Лиса, слушавшая диалог с открытым ртом и круглыми глазами, опять зашлась.

— Вы-ы-хи-хи! — провыла она, — сговорились, что-ли? Ххи-и!.. Совсем мя-я-я… ххи-и!.. Тра-авка!.. — Пальцы недоуменно переглянулись. — Мех, — пояснила она, вытирая слезы. — Как у кота мех. Очень мягкий. Ну, в Видении.

— Вот, — с гордостью сказал Дон. — Я белый и пушистый!

— Фигушки, — улыбнулась Лиса. — Пушистый, но черный.

— Ну и… ладно! — легко согласился Дон. Эх, некстати друзья пришли. Ну, да ладно, основную часть он все-таки провернул!

— А я? А я? — ужасно заинтригованный Гром протянул Лисе свою лапу. Она внутренне застонала, но… отказать не имела права. Да и жестоко это было бы — столько совершенно детского интереса светилось в маленьких, дружелюбно помаргивающих глазках. Она заранее напряглась и отстранилась от наиболее вероятного в контакте с вампиром ощущения пореза на руке, дотронулась двумя пальцами до ладони Грома. Нет, правда?

— Металл или камень. Холодный. Твердый. Гладкий, — удивленно сказала она. А удивлена, похоже, только она и была — остальные, кроме Дона, были не больно-то в курсе проблем Видящих, и на ее растерянность никто внимания не обратил.

— Точно! Полированный! Помнишь, ты мне говорил! — повернулся Гром к Большому. — Когда имена переводили, помнишь? — Квали заморгал, ничего он такого не помнил… — Ты тогда сказал, что Громад — это камень полированный, тяжелый, в землю вкопанный. Во-от. Значит, правда! Так все оно и есть! — Лиса, как и эльф, ошалело захлопала глазами в полном недоумении. Какая связь между его именем и ее Видением? Но у Грома в голове эта связь присутствовала, и чувствовалось, что выбить ее оттуда не удастся. По крайней мере, легко не удастся. Да и на здоровье! Лишь бы в кайф, мысленно пожала Лиса плечами и вздохнула с облегчением. Интересно, дождик так и идет? Если похолодало, это, конечно, не очень хорошо, но вымыться сходить все-таки надо. И барахло заполоскать — не так много у нее одежды. И поняла, что рано обрадовалась: Роган и Квали, переглянувшись, протянули ей руки. У-у-у! Ну вот что вас разобрало, любопытные вы мои? Вам забава, а мне… Эх! Хотя… даже интересно! Прожила двадцать лет и ни одного существа, не доставлявшего неприятных ощущений, кроме новорожденного младенца не встретила — а тут уже двое! Может и эти… Она осторожно коснулась ладони Рогана.

— Шершавый, теплый. Запах дыма. Не удушливого, а как от печки. Роган, ты печка! — засмеялась она. — А ты… — коснулась она эльфа — Свет… Зеленый, как сквозь листья. Шалаш? И ветер! Ребята, вы уникумы, вы знаете это? Так не бывает! Я за двадцать лет таких, как вы ни разу не встречала!

— Вот видишь! — серьезно сказал Донни. — А ты говоришь, замуж не за кого идти!

— Замуж? Замуж — это надо, это да, — Гром нависал над Лисой, опираясь о спинку ее стула. Стул жалобно поскрипывал, но терпел. — Выходи, — разрешил он. — А не понравится — потом обратно и вернешься. Чего уж тут. Делов-то.

— Куда вернусь? Откуда выйду? — замороченная Лиса беспомощно подняла на него глаза.

— Так из замужа! Так это зайдешь, — показал Гром рукой, будто всовывая ее в перчатку, — А потом и вы-ыйдешь.

— Не, норма-ально! — застонала Лиса. — Слушайте, уникумы, а вы меня спросить не забыли? Может, я вообще замуж не хочу?

— Каждая девушка хочет замуж, — внес свою лепту Роган. — А за кого выдаем-то?

— За меня! — гордо сказал Дон и окинул Лису на этот раз откровенно плотоядным взором.

— Ах, вы… Ну, вы… Уже выдаем, значит, да? Ну, знаете ли!.. Уникумы! Чтоб я еще раз связалась!.. — Лиса подхватила вещи и, возмущенно фыркая, вылетела из гостиной. Дождь — не дождь, да и пофиг! Нахалы! Все уже за нее решили! Ей почему-то было очень обидно, и хорошее настроение куда-то делось…

— Я. Тебе. Говорил! — Квали сверкнул на Дона глазами.

— Сами виноваты! — огрызнулся Дон. — Фигли вы на нее наехали? Мало того, что приперлись не вовремя, так еще и наезжаете! — он хмуро проверил нашлепку на скуле.

— А чего это у тебя? — заинтересовался Гром.

— Прекрасная райя лечила мои раны, полученные при защите чести прекрасной райи! — задрал нос Донни. Квали и Роган дружно хрюкнули. Гром не понял и озабоченно нахмурился. Такой величины царапина для вампира — ерунда полная, даже если до кости рассечено. Серебро? — Да нету там уже ничего, не парься! Только не проболтайся! Так надо! Через пару дней сниму, не раньше.

— А-а! — прояснился Гром лицом и азартно заблестел глазами. — О-о-о! Тактический ход! Да-а… — понимающе закивал он, наставив на Дона палец. Гром очень любил тактические ходы — ему нравилась сама идея, и очень уважал тех, кто был на них способен, потому что сам не умел. Это ж хитрость нужна какая!

— Райнэ, вы, конечно, все безумно проницательные и фантастически предусмотрительные, но, может, мне хоть кто-нибудь скажет, что у нас в Руке происходит? — вмешался Роган. — Большой? Что с Найджелом делать? Я не могу сказать, что одобряю твои методы воспитания, — повернулся он к Дону, — но то, как он повел себя с Лисой… Да ты сам все слышал!

— Да слышал, — поморщился Квали. — Что делать, что делать — менять его надо. Взрослый мужик — не перевоспитывать же его! Только сейчас нам никто дней Осознания на приращивание другого Мизинца не даст. Постарайся с ним пока не сцепляться, что-ли, — обратился он к Дону. — И чего его сорвало… Вроде, как Мизинец-то, был и неплох…

— Эх вы, Пальчики мои, — потянулся Дон. — Жаль, что вы не слышали, что этот урод мне на улице орал! Но, заметь, Большой: он все еще жив! И таки ви будете смеяться, по какой причине! Если бы я его грохнул — а очень хотелось, если честно! — нас тут же выкинули бы из расследования, как некомплектных. А вот этого бы не хотелось. У меня к тому придурку, за которым бегаем, свой небольшой счет имеется. Так что, давайте так: я постараюсь не убить Найджа, а ты, Большой, с ним уж поговори эдак серьезно, по-Большому, чтобы он почтительностью к Лисе проникся. На уважение он, похоже, не способен — так пусть кланяется. Противно, конечно, но лучше так, чем хамство. А то пришибу ведь!

Полноценного дождя так и не случилось. Похоже, он поморосил специально, чтобы доставить неприятность Найджелу, посаженному Доном на крышу, хотя туча так и висела на западе, омрачая закат. И влажную духоту вечера прошедший легкий дождик не развеял — наоборот, сделал еще более влажной и душной. Уж осень скоро, почти середина месяца Жатвы, а так жарко! Пока до берега дошла, опять взмокла — даже рубашка прилипла. И вода в реке теплая по-летнему, особенно в верхнем слое и у берега. Лиса немного успокоилась, пока шла к реке. Да и чего, собственно, взбеленилась? Ну, да, без меня меня женили — ну, бывает. Но они же не со зла! Просто они все — и каждый в отдельности — старше нее лет хотя бы на десять. И Роган, и противный Найджел. А эльф и вампиры — вообще неизвестно, на сколько. Вот и «пристраивают» бедную, горемычную, неприкаянную. Заботятся. А она окрысилась. Нехорошо. Ладно, приду — извинюсь.

Лиса искупалась в теплой вечерней воде, переоделась на крохотном пляжике за кустами, намылила и заполоскала снятую с себя одежду, постояла, дыша речной сырой свежестью. У другого, болотистого берега плыл туман, ритмично верещал коростель, где-то крякала, устраиваясь на ночлег, утка. А хорошо! Все хорошо! И что она согласилась в Руку пойти, очень хорошо, спасибо райе Синтии! Надо будет к ней обязательно потом зайти и все рассказать. А особенно о том, что райи Видящие плохо ищут — есть в мире существа, физический контакт с которыми не приносит Видящей страданий! Просто надо поискать! Вот она же нашла! Кстати, Найджела она за руку так и не держала. Если честно — не больно и хочется, она и так может предположить, что почувствует — ничего хорошего. А этот Дон… Нахал! Лиса вдруг захихикала. Жених-вампир! Умора! Кому сказать — не поверят! А Звери! Да хотя бы ради Зверей стоило пойти! Еще неделю назад она и подумать не могла, что не только увидит их — живьем, близко — но даже будет на них ездить! И даже нахально спать у одного из них на спине! Здорово! Она подхватила мокрую одежду, вышла из-за куста… и обнаружила валяющегося на травке «жениха».

— Ах, ты!.. — задохнулась от возмущения Лиса и взяла наизготовку мокрые штаны. — Ты это что же — подглядываешь, что-ли? Ах ты пакость! Жених, мать твоя Перелеска! Да я тя щаз!.. Ух!..

— Ай! — взвизгнул «жених». — Нет! Не под… ай! Данеподглядывалъя! Ай! Не вру! Нусамапосмотри, тыжеВидящая! — Дон, не вставая, уходил от ударов невероятными перекатами и вывертами. — Я просто поговорить, чтобы не мешал никто!

Лиса присмотрелась — правда, не врет.

— Ну, извини, — хмуро сказала она, вздохнула, села рядом на траву и уставилась на него в упор. — Ну, чего ты от меня хочешь, а? До-он? Ну ты сам подумай, ты же вампир! Я не про то, что ты кровь пьешь, или еще что-то из той же оперы — я вообще не расист, в принципе. Я ж при Универе выросла, и прекрасно знаю, что козлы в любой расе встречаются, а если ты по жизни козел — тут уж пофиг, какой ты масти. Но ты же будешь жить, жить, жить — а я через тридцать-сорок лет стану старухой, а потом помру — оно тебе надо?

— Надо, — твердо сказал Дон. — Целых тридцать-сорок лет у меня не будет никаких проблем! А может и дольше!

— Можно подумать, они у тебя сейчас есть! — фыркнула Лиса. — Ты вампир — какие у тебя могут быть проблемы?

— А ты Видящая — какие у тебя могут быть проблемы? — отбил реплику Донни. Лиса поперхнулась.

— Извини, я как-то не подумала…

— А никто и не думает, — мстительно сказал Дон. До Лисы только теперь дошло, что это повторение разговора, состоявшегося так недавно во дворе, но в качестве «недумающей публики» теперь оказалась она сама.

— Сдаюсь! — засмеялась она. — Но я действительно не могу представить себе проблемы вампира!

— Да нет, — поморщился Дон, — Ты, в общем-то, права: это проблемы не вампира, а лично мои. То есть, я, конечно, вампир, но это еще и я, понимаешь?

— Смутно, — призналась Лиса.

— Ну, вот Грому, например, вполне хватает Госпиталя. А мне, понимаешь ли, не хватает, — и, с ощущением прыжка вниз, — Я ле Скайн, Лиса. Понимаешь ли.

— Оп-паньки! — обалдела Лиса. — Так ты что — в кормлецы меня приглашаешь? А по морде?

— С ума сошла? Не вздумай это где-нибудь ляпнуть. Меня сотрут на хрен тут же, — озабоченно свел брови Дон. — Не понимаешь? Я не имею права. Никто не имеет права. Приглашать в кормлецы. Потому что от приглашения до принуждения — один шаг. И иногда — очень маленький. Человек — или эльф — может сделать это только сам, да еще и три свидетеля должны подтвердить, что он делает это добровольно. И желающих более, чем достаточно, не сомневайся! У меня за последний год уже три предложения были. Только вот, видишь ли, я — это я, и предложения эти меня ну никак не привлекают. Понимаешь, в чем дело: в кормлецы идут люди совершенно определенного склада. Это либо экзальтированные дуры с фанатичным блеском в глазах, вот такие вот, — Дон изобразил фанатичную дуру, Лиса прониклась и захихикала. — Либо очень трезвые расчетливые ребята, которые абсолютно четко знают, чего хотят. Вроде бы разные варианты, да? А вот тошнит меня с них совершенно одинаково. Это проблема не ле Скайн, это моя личная проблема. Не имеем мы такого права — приглашать, это преступление, и карается ой-ой! Вот на взгляд брать, на один раз — слышала, наверно, что это такое? — можно, но я и это не люблю, хотя и приходится. Гадко это. Как украл. Хотя многие из наших этим сотнями лет живут, и моральных страданий не испытывают.

— Надо же, как у вас — все шиворот на выворот! Пригласить нельзя — а украсть можно! — Лиса слушала с большим интересом. Ни о чем подобном она нигде не читала.

— Так потому и не афишируется, что на ваш взгляд это шиворот на выворот. А на самом деле у всего своя причина. Если интересно — как-нибудь потом расскажу.

— Расскажи… — Лиса впала в задумчивость. — Интересно… Значит, получается, в любовницы, ну, в кормлецы, приглашать нельзя. А замуж звать можно? А разница?

— А вот тут я могу собой гордиться! — засмеялся Дон. — Это я нашел лазейку! Это настолько нелепо, что не запрещено! А получается все очень хорошо, вот, смотри! Ты будешь почтенная замужняя райя, с человеческой точки зрения все очень благопристойно, никаких кормлецов. Я знаю, как люди в большинстве своем к кормлецам относятся — типа, сплошной разврат, и тому подобное. А я сам смогу выбрать себе… — он замялся, ища слово.

— Энергетическую кормушку, — неумолимо закончила Лиса, изумленно покачивая головой. — Ну ты даешь! — она никак не могла определить собственное отношение к происходящему. Дон явно старался ничем ее не оскорбить, в то же время оставаясь предельно честным — уж вранье-то она бы почувствовала.

— А что в этом плохого? — Дон чувствовал, что не убедил ее. Эх, Лью бы сюда! Вот кто убалтывать умеет! — Я, конечно, могу тебе начать впаривать что-нибудь про неземную любовь…

— Не надо! — сразу насторожилась Лиса.

— Вот именно. А я тебе предлагаю честную сделку: ты сама говорила, что у тебя шансов замуж выйти — от ноля к минус бесконечности. А так все будут немножко счастливы. И ты, и я.

— Сыт, — уточнила вредная Лиса. Ей было уже даже забавно.

— Да не просто сыт, как ты не поймешь! Просто урвать энергии не проблема, я ж тебе говорил. Но если бы у тебя самой был выбор: манная каша, холодная, на воде, без масла, соли и сахара — или горяченькая жареная курочка с хрустящей корочкой, с приправами и картошечкой — что бы ты предпочла? Понимаешь? Энергия тоже имеет вкус и запах, это немного похоже на твое Видение. Соглашайся, Лиса! Если захочешь, у нас даже дети будут! Тебе дела ни с кем иметь не придется, все беру на себя. Только кандидата выбери, пальцем ткни — вот от этого — и все будет! Но уж подбирай такого, чтобы на нас с тобой хоть немножко похож был!

— А это еще как? — Лиса была заинтригована.

— Вот выходи замуж — тогда расскажу! — обрадовался Дон.

— Да ну тебя! — надулась Лиса. — Как что действительно интересное — сразу кукиш под нос! Еще скажи, что я еще маленькая!

— Ты еще маленькая, — послушно сказал Дон и с хохотом увернулся от мокрого жгута штанов. — Слушай, это уже чисто технические детали, давай сначала до них доживем! — взмолился он. — Выходи за меня, Лиса! И характер меняться с возрастом, как у людей, у меня не будет. Мы всегда одинаковые. Соглашайся! Будешь ждать меня из рейдов, форму зашивать, мечи точить, печенку протирать через ситечко к приходу меня, любимого…

— Ага, всю жизнь мечтала! — фыркнула Лиса.

— А я о тебе буду стр-рашно заботиться! И работу можешь бросить — я богат… — он не успел увернуться, настолько неожиданной и молниеносной была реакция. Хлесткая пощечина обожгла его щеку. Лиса стояла над ним на коленях, гневно сверкая глазами.

— Никогда. Не смей. Меня. Покупать! — прошипела она, водя пальцем у него под носом, подхватила мокрые вещи, вскочила и пошла наверх к околице. «Где ты, Лья?», заскулил про себя Донни и бросился вслед.

— Лиса! Постой! Ну, не сердись! Виноват, дурак, исправлюсь! — он забегал перед ней, она фыркала, огибала его по мокрой траве и шла дальше. — Я не буду тебя покупать! Денег вообще не дам, и тебя обберу! Вот, прям все как скажешь! До клочка, до ниточки! Носить ты будешь ватник из дерюжки, больше у тебя ничего не будет, а спать мы будем на тощем драном коврике! В холодном углу унылой землянки с большо-ой дырой в крыше! — со слезой в голосе и трагическим подвывом повествовал Донни. — Под которую в дождь мы будем грустно подставлять такое же унылое дырявое ведро! Но к утру тощий драный коврик все равно будет промокать от натекшей из ведра лужи. И весь день после этого ты будешь печально сушить его у нашего жалкого очага с сырыми дровами, вытирая слезящиеся от едкого дыма глаза и размазывая сажу по лицу, — Лису уже разбирал хохот, но она сдерживалась и упрямо шла вперед. — А в душер-раздир-рающе закопченном котелке будет вяло булькать твоя липкая скудная пища. Блэ-э! А зато я каждый вечер буду играть тебе на гитаре — я видел, тебе понравилось — и махаться с тобой на мечах! Так устроит?

— Все равно ведь покупаешь! — опять фыркнула Лиса, но уже без гнева, обошла его и направилась дальше. Дон пошел рядом, заглядывая ей в лицо. Вроде больше не сердится…

— Я не покупаю, я меняюсь — объяснил он. — Я же не могу только брать и ничего не давать взамен! Я еще и стихи тебе читать могу! Не веришь? Вот, пожалуйста, м-м-м…

О, летний вечер лучезарный!

Луга в росе, туманный дол!

Истомой дышащие травы!

Я вновь один, я вновь…

— Осел, — договорила Лиса. — Вот уж эльфийской лирики, спасибо, не надо, ладно? Меня от нее еще в десять лет стошнило: маменька ее любила сильно. «Мы лишь сон Жнеца о тучной ниве…», — гнусаво проныла она, подражая модному пару лет назад чтецу. Дон хихикнул — получилось действительно похоже. — Мне у них только «Босы ножки» нравятся, мне ее бабка Берита как колыбельную пела. Но я на третьем куплете всегда реветь начинала, мне бабушка его петь и перестала, я его и не помню. Она бы вообще перестала — что это за колыбельная, от которой ребенок ревет, но я всегда очень просила.

— Что за «Босы ножки» — удивился Дон. — Чье это? В смысле, автор?

— А этого никто не знает. Похоже, единственная народная эльфийская песня, причем на человеческом и, видимо, про вампиров. Но это я потом уже поняла, когда выросла.

— Ни фига себе! Эльфийская — о вампирах? И без автора? На эльфов не похоже! Они же твари просто жутко тщеславные!

— Это ты мне говоришь? Извини, я об этом побольше тебя знаю! С другой стороны, ну сам подумай — а с чего бы людям о вампирах жалостливые песенки слагать?

— Тоже верно. Странно. Так может, вампиры сами про себя?..

— Я ж тебе говорю — жалостливая! Сам-то подумай?

— А, ну да… Тогда да… Тогда совсем странно… А спой!

— Да иди ты!

— Нет, ну правда! Я ж ее не слышал никогда — интересно! А я тебе — хочешь — свои стихи потом прочитаю?

— Свои-и? Ты еще и это умеешь?

— Ну, знаешь, за шестьсот-то лет можно научиться!

— За сколько? — Лиса даже остановилась. Дон виновато пожал плечами. — А ты неплохо сохранился! — хмыкнула Лиса.

— Юн, свеж, бодр и всегда готов к услугам для прекрасной райи! — раскланялся Дон. — Ну спой! Ну пожалуйста!

Лиса вздохнула. Но послушать стихи шестисотлетнего вампира — это, знаете ли, искушение…

Босиком по небу,

В звездном сарафане,

Да с луной в кармане

Бродит ночью небыль.

Небыль зла не помнит, а добра не знает,

Над землею сонной до утра гуляет.

Косы заплетает,

Убирает в росы,

А что ножки босы —

Утром вспоминает.

Как заря настанет, загорятся тучи.

Босы ножки ранит каждый острый лучик.

— А дальше я не помню. И спросить некого, бабка Берита в позапрошлом году померла, — вздохнула Лиса. — А больше нету нигде этой песенки, я уже искала. Теперь видишь, что это о вас? Все же знают, это вы любите босиком бегать.

— А? Да, похоже… — очнулся Дон, взглянул на свои «босы ножки». Это правда, любит он босиком… Голос у Лисы оказался низким, чуть хрипловатым, а песня действительно похожей на колыбельную — протяжная и печальная. Он даже как-то… очаровался… Лья тоже пела — но у нее был хорошо поставленный, почти оперный голос. И совсем другой репертуар…

— Давай, читай уже! — потребовала Лиса.

— Может, не надо? — попробовал увильнуть Дон. — Вдруг тебе не понравится? — а ему это действительно важно, вдруг с удивлением поняла Лиса. Его всерьез волнует, не обхихикает ли она, именно она, его стихи, как до этого эльфийскую розовую муть.

— Не увиливай. Обещал? Обещал. Не бойся, ржать не буду. Но и врать, если не понравится, тоже не стану. Ты ж понимаешь, мне оно — себе дороже!

— А почему, кстати? Вот чего никогда не понимал! Иногда ведь соврать просто необходимо — иначе полные кранты! «Дорогой, как я выгляжу?» «Чуд-до-о-овищно!» Бдыщщ по морде! Как вы так живете?

Лиса невесело улыбнулась.

— Вот так и живем, чтобы необходимости во вранье не возникало. Гниль, Дон, слышал про такое? В Видении — черная, липкая и вонючая дрянь. Вот и представь, что у тебя внутри такое счастье образуется. А оно образуется — от вранья. У всех, только все этого не чувствуют. А мы чувствуем. Жить — и ощущать, как разлагаешься изнутри. Кайф! Самая прямая дорожка к тому, чтобы с ума сойти. И сходят, что ж ты думаешь? Особенно те, кто не захотел свой Дар признать. Так что, извини заранее: если не понравится — так и скажу, врать не буду.

Они остановились у невысокого заборчика заднего двора. Лиса облокотилась на него, уставилась на Дона выжидательно. Он запрокинул голову. Пока они шли, окончательно стемнело. На западе так и висела туча, но небо над ними все еще было чистым, звездным, луна еще не взошла. Тогда тоже было огромное небо — вдвое больше, потому что звезды отражались в океане, таком же черном и глубоком. Был отлив, безветрие, и только легкая зыбь заставляла дрожать отражение неизмеримой пустоты, о которой так легко забыть под ласковым голубым небом дня.

— Когда на свете будет полночь,

Затеплю я свечу в окне.

Свеча — печаль. Не надо помнить.

Я отражусь в двойном стекле,

И буду долго и тревожно

Смотреть в знакомые глаза.

А может тот, в окне морозном,

Не на стекле его, а за?

И просто встретились мы взглядом,

Проделав вдруг одно и то ж:

Зажгли свечу и встали рядом.

Двойник — а все же не похож.

Он старше, тоньше и печальней.

Поведай мудрость мне свою!

У черной бездны изначальной

Я со свечою на краю.

Он замолчал, опустив голову. Пришло острое ощущение неправильности того, что он делает, недовольство собой и досада.

— Это… свечи, да? — услышал он шепот Лисы. Она стояла, запрокинув голову, как он сам только что, и смотрела на звезды.

— Наверно, — глухо сказал Дон. Не надо было это читать. Да, сейчас можно было бы ее обнять и поцеловать, и все получилось бы — но он не мог. Не для охмурения вспыльчивой рыжей девчонки это было написано, и использование — его покоробило само это слово в применении к стихам — ощутилось чем-то вроде предательства. Да нет, это и было предательством — к себе тогдашнему, к Лье. К той Лье, которой уже не было, и не будет уже никогда. К памяти. Он опустился на одно колено, поцеловал руку Лисы с зажатым в ней мокрым полотенцем, сказал «Извини» в удивленные глаза и ушел в дом. Лиса недоумевала все время, пока развешивала мокрое барахло на веревочке в сенях. Она его обидела? Но чем? И за что он извинился, тем более, если обиделся? Извинился за то, что обиделся? А стихи ей понравились, но она даже сказать ему это не успела — так быстро он сбежал. Она вышла на крыльцо, постояла, глядя в ночное небо. «У черной бездны изначальной…» Ей всегда хотелось уметь летать. Она даже смутно ощущала этот отзвук полета, не разумом, а всем телом — взмах несуществующих крыльев, скорость, свободу и одиночество. Всегда одиночество. Ни разу не представилось ей ощущение других крыльев неподалеку. Почему?

В комнате сидел только маг, остальных видно не было.

— Вы что, поссорились? — Роган подсунул ей тарелку с еще теплой картошкой. — Он так проскочил, будто Рука на хвосте висела!

— Слушай, не знаю, — Лиса уминала картошку, только сейчас поняв, как оголодала. Целый день мотались порталами, потом плясала, да еще и искупалась! — Поговорили, потом он, мням, мне стихи читал! Ага! — кивнула она на изумленный взгляд Рогана. — А потом — швырк — и сбежал! Как будто обиделся. Ам, мням. Но я не знаю, на что! Стихи я не критиковала — да и не стала бы, они мне понравились. Так что — не поняла я, чего он. А еще картошка есть?

Дон долго лежал без сна. Прочитанные вслух, стихи разбудили память о днях давно прошедших. В одной книге он увидел фразу, застрявшую в голове навсегда: «Они жили долго и умерли в один день». Лья так и не поняла того, что было ясно ему с самого начала: в тот день, день его смерти и поднятия, они умерли оба. Он физически, а Лью, пылкую, взбалмошную, любившую его со слепой безоглядностью обреченности, просто стерли, и она жила теперь только в его памяти. То, какой она могла бы быть, если бы… Нет, они не отдалились окончательно, отношения их не скатились к дружелюбному приветливому равнодушию, обычному для ле Скайн. Можно стереть память о событиях, но память тела и эмоции стиранию не поддаются. Лья, и до встречи с ним исповедовавшая идею истинной любви, не стала полностью прежней — за что и поплатилась теперь новым стиранием. Прагматичная и жесткая, она может и не любила сама, но истово верила в его любовь — и эта вера была для нее драгоценна. Она поднимала ее в собственных глазах, придавала ее не-жизни особый смысл. Что-то осталось в ней от той — с побережья. Что-то — но это было так мало, так обидно мало по сравнению с теми ста двадцатью годами, когда они жили друг другом и друг для друга. О чем помнил теперь только он. Он знал, что так будет, знал заранее — и оплакивал свою потерю настолько, насколько это вообще было возможно для того странного существа, каким он стал при поднятии. Почему он стал таким — а кто его знает? Может из-за того, что изначально он был дроу, а может от того, что Лья, движимая любовью и отчаянием, вбухала в его поднятие всю имевшуюся у нее энергию. А странности эти в не-жизни чаще мешали, чем помогали. Та же брезгливость, вампирам очень мало свойственная. Годы до встречи с Лаймом были весьма неприятными, Лайм его тогда просто спас. Но Лайм мертв уже почти тридцать лет, а после него, после его незамутненной никакими сомнениями доброты и самоотдачи, соблазнять убогих, недалеких, зачастую элементарно грязных ради «хлеба насущного» — глотка энергии — о-о-о! Это стало просто кошмаром. Лет десять он ходил в бордель — была там одна девочка, но потом ее зарезали в пьяной поножовщине, и у Дона опять начались проблемы. Да, он чистюля и привереда, да, он избалован — но что же делать, если ему противно действовать так же, как большинство ле Скайн, не имеющих возможности содержать домашнего кормлеца? Взял на взгляд подходящий объект, использовал, стер, выкинул… Его передернуло. Гадость. Пару раз он даже сбегал от уже «готовых к употреблению», не в силах преодолеть отвращение. Эх, Лья! Не впрок пошла твоя наука! Умение четко улавливать подмену желания — вожделением, страсти — похотью, и быть неспособным смириться с этой подменой, вот к чему привела излишняя осведомленность. Остальные такими нюансами не заморачиваются — и вполне довольны! А для него — беда. Вот Лиса — это решение, но как этого добиться? И при этом не смутить, не обидеть и не напугать? Блин, вдруг дошло до него, да она же даже нецелованная! Если уж танцевать не могла, так уж целоваться-то точно не с кем было! Эх, фиговый из него соблазнитель! С Лаймом ему вообще ничего делать не пришлось — сам влюбился, никакой заслуги Дона в этом не было. А с Лисой… К двадцати годам эта девочка, благодаря своему Дару, узнала об окружающих столько дряни, что ей теперь о физическом контакте, наверно, даже думать противно! Да и готовили их наверняка в Универе к пожизненному одиночеству, тренинги какие-нибудь психологические, как без этого… Надо было ее хотя бы поцеловать — «создать прецедент». Чтобы ей хоть было о чем подумать… Блин, нет, чтобы раньше это сообразить, такой был момент удобный… Да будет еще момент, будет. Что ж Дон, совсем уж неумеха? Вот, если… Постепенно он заснул. Ему приснились Лаймон и Лья в обнимку в дальнем конце какой-то очень большой комнаты с белым блестящим полом. Они смеялись, махали ему руками, что-то кричали — но он не слышал ни звука. Он бежал к ним, бежал изо всех сил, но ноги скользили по этому дурацкому полу, и он не становился ближе, и тоже кричал, чтобы подождали, не уходили, что он сейчас — и не слышал сам себя. Наконец Лаймон наставил на него палец, с пальца сорвалась синяя молния, ударила Дона прямо в сердце — и он проснулся. За окном лило, сверкало и грохотало — гроза все-таки началась. Замок от браслета Лайма неудачно повернулся и больно упирался в грудь. Какой странный сон… А почему его не разбудили?

Лиса проснулась под шум дождя. С крыши лило водопадом, бочка уже, наверно, переполнилась. Из кровати вылезать не хотелось — холодно, сыро и промозгло, даже нос мерзнет! Но печку уже топят — дымом тянет! И есть хочется. А почему ее не разбудили? Когда она вылезла в комнату, за столом сидел Роган, мурлыча бесконечную песенку про магию:

Если сильно душат жабы —

В одиночку пьешь вино,

И тебя не любят бабы —

Это значит — магия…

С одной стороны стола возвышалась копна сушеной травы, с другой лежали уже готовые запечатанные пакетики. Роган фасовал лекарственные травки.

— Привет. А чего это мы дома?

— Звери заявили, что любят купаться, но не в грязи. Весь север обложен, — ткнул Роган в окно. — Хавку сама ищи, Найдж умотал куда-то. Там все есть, только молоко не трогай в кувшине — это Дону. А из бидона можно. И пирога мне кусок принеси пожалуйста!

Лиса поела, сняла с веревки барахло — что высохло, помогла Рогану — в четыре руки работа быстро закончилась — и поняла, что ей абсолютно нечего делать. Квали рано утром ушел в казарму, Гром и Дон еще спали, Роган взялся за какие-то записи — скучно. Со скуки она вымыла полы в комнате, кухне и сенях, благо воды — хоть залейся, подпихнула в большую печь пару поленьев. Долго копалась в книжной полке, но ничего забавного не нашла: либо уже читала, либо тоска. Уселась перед видеошаром с выключенным звуком, стала бездумно пялиться на мелькание картинок. Позже явился Найджел, взялся готовить обед. Лиса предложила ему свои услуги, но он — спасибо, спасибо, очень большое спасибо — очень вежливо отказался. Лиса даже удивилась, насколько вежливо. Надо же, как: вчера в лицо хамил, а сегодня, похоже, даже какой-то страх в нем проскальзывает! Вот убогий! Да и пожалуйста, не больно-то хотелось! Была бы честь предложена, как говорится. Но скучно-о-о!

— Всем привет. А почему мы дома? — о, Дон проснулся!

— Так Зверей-то не дали нам! — повернулась Лиса. — Сейчас по шару показали — весь север в дожде.

— О как! Так у нас день Осознания? — оживился Дон, спускаясь по лестнице в комнату.

— Было б что осознавать! — фыркнула Лиса. — Тоска смертная!

— Почитай, — Дон с кувшином стоял в дверях кухни, потягивая через трубочку молочную смесь.

— Что? У вас тут всего ничего. Из человеческих половину уже читала, половина муть полная, а на эльфийском я не умею.

— В библиотеку сходи.

— У меня порталов тыщща? Как я тебе туда схожу? — возмутилась Лиса его непонятливости.

— А Роган на что? Ты все утро рядом с «тыщщей порталов» просидела! — Лиса заморгала. А точно. Ой, дура! — Роган! Роган! — настойчиво позвал Дон. — Да оторвись ты!

Роган, недовольно бурча, что его отрывают всякие там скучающие от дела всей его жизни, слепил Лисе портал в Университетскую библиотеку. Лиса захотела именно туда — заодно знакомых навестит. Через полчаса, переодевшись, при полном параде, Лиса ушла в портал — чтобы через три минуты вылететь обратно с воплем:

— Он там был!

— Кто там был? — подскочил Роган. Дон тоже удивленно поднял голову от книги. Даже Найджел выглянул.

— Да ну он же! Ну маг же! — Лиса даже подскакивала и размахивала руками. — Там воняет, знаете как? Прямо разит! Пошли! Меня там слушать никто не будет — я ж еще на практике! А вы Рука! Пошли! Быстрей! Может, он вообще еще там! Ну До-он! Ро-оган!

Пальцы, переглянувшись, шагнули в портал. Лиса уверенно отвела их к закрытой двери запасника. Ключа не было. Как выяснилось, и младшего библиотекаря никто не видел уже третий день. К тому времени вокруг представителей Руки уже суетились главный библиотекарь, проректор — и еще какой-то народ. Попытку послать кого-нибудь домой к пропавшему сотруднику Дон пресек пожатием плеч и вопросом «А на фига?». Довольно хлипкую дверь он высадил на раз. Там-то этот сотрудник и обнаружился. В состоянии, вполне предсказуемом: обезвоживание и отсутствие разума. Нашлись и следы портала убытия. Зато не обнаружилось изрядного количества учебников по магии, а вот по какой — могла бы сказать только ревизия, которая теперь и предстояла библиотекарям. Смысл произошедшего был вполне прозрачен: маг собирался повысить квалификацию. Кроме того, убежище у него должно быть вполне приличное, раз он может позволить себе утащить туда книги и спокойно ими заниматься. Лиса набрала себе книжек, и они ушли домой, больше делать там было нечего. Дома, расстелив карту и проложив два новых вектора, отметили места пересечений. Да, после того, как Лиса нашла несколько мест «пересадки», вектора начали пересекаться — но только на бумаге. На местности там было пусто. Скорее всего, и эти пересечения ничего не дадут, а без Зверей туда и соваться не стоит. Так они и просидели, изредка ставя крестики на карте — куда еще стоит сходить, когда Зверей дадут, пока не пришел на обед Квали. Они рассказали ему о происшествии, сели обедать. Настроение было мрачным, обедали молча.

— Да ну, — сказала Лиса, нарушая повисшее молчание, — Фигня все это. И порталы отрабатывать — дохлый номер, понятно уже. Хитрый он больно. Что-то другое придумать нужно. А так — чем мы занимаемся вообще? На Зверях катаемся, цветочки нюхаем… Вот я здесь восемь дней — и что? Новый кормлец! Чем я помогла? Что я тут делаю?

— Ты ждешь, — жестко сказал Квали. И меньше всего он сейчас был похож на симпатичного раздолбая, плясавшего с ней вчера во дворе. — ждешь, как и вся Рука. Как и все Руки. Он ошибется. Когда-нибудь он ошибется, и мы должны быть готовы. В любой момент. Ты готова?

— Н-не знаю… — покраснела Лиса.

— Конечно, если ты решишь уйти, задерживать тебя я не имею права. Но если нет — подумай, пожалуйста, над тем, что я сказал. Спасибо, Найджел, очень вкусно, — Эльф залпом допил компот, кивнул — пока — и вышел. Лиса проводила его взглядом.

— Упс, — жалобно посмотрела она на Дона с Роганом. — Похоже, меня выпороли! — Найджел молча собрал тарелки и пошел в кухню. Лиса показала ему вслед язык. Роган укоризненно покачал головой. — А чего он! Я ж вижу, что он думает: так ей и надо! — объяснила Лиса. — На лбу написано! Вы мне лучше объясните, а что он в виду имел? В смысле — Квали. В смысле — быть готовой? В любой в момент?

— Значит — набор для выживания в полном одиночестве, — розовая от смущения Лиса была приятна для глаз чрезвычайно, целый день бы смущал да любовался, но Дон представил, какая от этого смущения летит горечь, и ему свело челюсти. Лиса не поняла его гримасы и слегка обиделась — морщится он, видите ли!

— А вот харю кривить не надо пожалуйста! Я об этом в первый раз слышу, между прочим! Если это так важно, могли и раньше сказать!

— Да нет, это у меня челюсти свело, — абсолютно честно сказал Дон. — А слышишь в первый раз, потому что для тебя это не обязательно — погорячился наш Большой! Ты же не на постоянной службе, от тебя этого требовать никому и в голову не могло придти. Но, может быть, он и прав. И лучше тебе действительно озаботиться, потому что линять отсюда ты, как я понимаю, не собираешься?

— Не дождетесь! — фыркнула Лиса. — После того, что я сегодня видела… Эту суку надо из-под земли достать и по стене размазать! Я ж этого мальчишку знала, он на работу за год до этого устроился! Ему ж всего-то восемнадцать! День рожденья у него в Снеготае был… — она неожиданно всхлипнула, зажала рот рукой и отвернулась.

— Тихо-тихо! Ну-ну, не надо, ну, что же делать! Чш-ш-ш! — Дон уже обнял, спрятал на груди и сделал Рогану большие глаза. Тот, уже сам все поняв, капал в чашку настойку. Ревела Лиса так же, как хохотала — с полной самоотдачей. Даже Найджел перепугался и забегал вокруг, притащил кувшин воды, полотенце и, зачем-то, тазик.

— Да, брат, совсем мы с тобой мышей не ловим, — через полчаса, когда наревевшаяся Лиса уснула, оглушенная настойкой и заклинанием, изрядно сконфуженный Роган и расстроенный Дон сели лечить уже свои нервы. Кувшин вина Найдж выдал без звука, но участвовать отказался, опасливо поглядывая на Дона. — Ты-то ладно, ты вампир, тварь бесчувственная по определению. Хоть и нестандартный. Да не дергайся, исследовать не собираюсь. А вот мне непростительно — я целитель все-таки. Мог бы и сообразить, как девочка отреагирует. Очерствели мы с тобой, вот что.

— И за это выпьем, — поднял Дон стакан.

— А знаешь… Да! — с грустным удивлением согласился Роган.

Прикончив кувшин, они вытрясли из Найджела какие-то рубища и, завязав лица мокрыми тряпками, полезли в дальнюю кладовку.

Проснувшись через пару часов, Лиса с удивлением обнаружила, что стала владелицей широкого пояса с многочисленными карманами, заплечных ножен с коротким легким мечом и плаща из тонкой кожи, зачарованного на водооталкивание.

— Это… мне? — она примерно представляла себе стоимость невзрачных подарков. Это вам не золотые колечки и сережки, которыми периодически баловал ее старший брат.

— А то! — ухмыльнулся Донни. — Меч научу точить сегодня попозже. А что тебе еще нужно — думай сама. Чем можем — поможем, — объяснил он. Роган активно покивал. Он все еще чувствовал себя виноватым. Да, его сбило с толку то, что она хорошо держалась и не устроила истерику еще в Университете. Но он должен был понять и учесть… А он не учел… Нехорошо, в общем. Непрофессионально. — По карманам в поясе рассуй всякую мелочь — соль, огниво, печати, деньги, иголки с нитками, булавки. А все остальное к перевязи, чтобы только одеть — и все. Вот сколько мы с Роганом собирались, когда ты нас позвала? Минуты две? Ну да, Грома будить пришлось бы, но, как только проснулся бы — точно так же был бы готов за две минуты. Потому что все уже собрано. Схватил — и пошел.

— Ага… Спасибо… — Лиса расцвела. — Мне… палку бы еще. Но это я сама! Это я сейчас… Как раз и плащик обновлю! — Она нацепила обновку и выпорхнула из комнаты. Дон с Роганом, изрядно опасавшиеся продолжения истерики, перевели дух. Кажется, пронесло. Роган опять погряз в записях, а Дон некоторое время спустя удивился долгому отсутствию Лисы и вышел посмотреть — нет, вот она. Лиса сидела на заднем крыльце и строгала здоровенный березовый дрын кухонным ножом. Рядом лежал ворох зеленых веток.

— Тебя Найджел за этот ножик загрызет! На, лучше этим, — он подсунул ей кинжал.

— Да ни фига! Он мне сам его дал! — удивилась Лиса, но инструмент сменила. Ого, похоже Большой с Мизинцем оч-чень поговорил! Отдать любимый ножик… Дон изумленно покачал головой. Он прислонился к стояку и стал ловить пальцами капли, падающие с навеса — очень увлекательное занятие. Это хорошо, что она так быстро успокоилась. Она стойкая. Хоть и взрывная. Он всегда переживал слабее, но дольше, гораздо дольше… — А знаешь, мне понравились твои стихи. Но ты сбежал, и я не успела тебе сказать. А потом как-то не до того было. А почему ты вчера так… ушел? Я тебя чем-то обидела?

— А? Не-ет, что ты. Это просто… память… — Дон опять уставился на струи дождя, набирал в ладонь, выливал, опять подставлял руку.

— А можно, я тебя спрошу? Только не сердись, ладно? Если решишь, что это не мое дело, так и скажи — пошла на фиг! — Дон насторожился. Есть пара вопросов, на которые он не хотел бы давать ответ даже самому себе, а уж кому-то другому, да еще и честно… — Дон, а… вот… страшно было? Ну, умирать? — он расслабился.

— Да нет, — слабо улыбнулся он, — Я же знал, что она меня поднимет. Скорее обидно, и не за себя — за нее. Она столько сил в меня вложила — и все прахом, — улыбка стала неудержимо широкой. — Я к ней пришел дурак-дураком, говорю — райя, у вас есть любовь? — он засмеялся, вспоминая.

— А она?.. — очарованно прошептала Лиса, бережно прижимая к груди суковатую палку. Это был первый раз, когда она слушала настоящего участника реальных событий, а не читала про придуманные чувства выдуманных героев.

— А она десять лет заваливала меня книгами, учила биться на мечах и стрелять из лука, — задумчиво улыбался Дон, глядя далеко-далеко, за реку, за лес, за дождь. За пятьсот лет.

— Она… красивая была, да? — Лиса попыталась проследить его взгляд, но для нее там был только дождь. Только дождь.

— Красивая? Не знаю, — пожал плечами Дон. — Как-то никогда об этом не задумывался. Наверно да…

— Разве так бывает? — удивилась Лиса. — Если красивый — значит уж…

— Да? — насмешливо взглянул на нее Дон. — Скажи, Квали красивый?

— Ну-у, да-а, он же эльф, а эльфы все… — довольно уверенно начала Лиса и постепенно совсем завяла под конец.

— Вот именно, — закончил Дон. — Отними от облика его постоянную внимательность, доброту, шарм, чувство юмора, эту его легкость — что останется? — Лиса не на шутку задумалась. — Очень гордая. Самолюбивая. Скрытная. Умная, хоть и любит называть себя дурой. Щедрая. Правда, может, только со мной. Не знаю.

Лисе с огромным трудом удалось удержаться от вопроса, задать который страшно хотелось — но она не чувствовала себя вправе: почему они расстались? Вычитала она как-то ядовитую фразу, очень подходившую всем Видящим: когда своей личной жизни нет, чужая начинает интересовать чрезвычайно. Не будет она его спрашивать…

— Но ее больше нет, — очень спокойно, как-то буднично и отстраненно заметил Дон, нечаянно ответив на невысказанный вопрос.

— Ох! — вырвалось у Лисы горестное. В носу вдруг защипало…

— Ты чего? — удивленно взглянул на нее Дон. Из карих, ставших совершенно круглыми, глаз горохом катились слезы, ладошка зажимала прыгающие губы. — Да ну чего ты? — засмеялся Дон, и уже сидел рядом, и обнимал, и вытирал ей слезы. — Да жива она, не плачь, ей просто кусок памяти стерли. И не такой уж большой кусок. Ну перестань, меня же Роган съест! Он тебя успокаивал-успокаивал, а из-за меня ты тут опять… — с улыбкой уговаривал он Лису. Одна салфетка вымокла сразу, из воздуха достал другую. Вот смешная какая! Ревет! Было бы о чем!

— Память — это… еще хуже… — нервно сглотнула Лиса, хлюпая носом.

— Да нет, — Дон обнял ее за плечи, уткнулся носом в рыжую макушку. — Она же не помнит. Нельзя жалеть о том, чего не помнишь. У нее все хорошо, она бы очень удивилась, что ты плачешь!

— У нее! А у тебя? А ты? — попыталась заглянуть ему в лицо Лиса, немыслимым образом выворачивая шею.

— А я помню, — улыбнулся Дон. — И очень этому рад. Это безумно много, понимаешь? Я невероятно богат — у меня есть память о счастье. А этим мало кто может похвастаться. Очень уж редкая это вещь — счастье. Может, и лучше, что она не помнит. Нам тяжело было бы вместе вспоминать об утраченном. А так — эта память только моя, и я ей рад, рад, что у меня есть, что вспомнить, — он сидел рядом, обнимал ее за плечи, но опять был очень далеко, где-то там, за дождем и временем. Ну, да, я, например, вспомнить ничего такого хорошего не могу, подумала Лиса. Просто нечего. Совсем нечего, даже обидно. Пакости всякой — сколько угодно, а такого… Вот он встанет сейчас, отойдет — только и останется в памяти, что рука на плечах. Это уютное ощущение закутанности в мягкий черный мех. И через тридцать лет, и через сорок — больше ничего не будет. Может, действительно замуж выйти? Пока зовет? А то — позовет, да и перестанет. И останешься ты дура-дурой со всеми своими высокими принципами и мечтами о возвышенной духовной связи. Где ее искать-то, связь эту? В суде? Ха! И когда?

Они долго сидели так молча, глядя на дождь и каждый думал о своем. И каждый очень удивился бы, узнав, о чем думает другой. Дон уже почти смирился. Фиговый из него соблазнитель, ничего-то он без своих вампирских штучек не может. Объятия — пожалуйста! Даже удивительно, как быстро девочка перестроилась, учитывая блоки и запреты на физический контакт, которые просто не могли не появиться у нее из-за Дара. Совершенно спокойно сидит с ним в обнимку. Только вот объятия эти скорее дружеские или братские, а отнюдь не страстные. А это ну совсем не то, что Дону нужно. И даже никаких крамольных мыслей даже про поцелуи, не говоря уж о чем-то большем, под рыжей макушкой не имеется. Она даже краснеть перестала — освоилась. Да и то сказать, какое, на фиг, соблазнение, если он только и делает, что сопли ей вытирает, как маленькой! Эх! Да ладно, не получится — значит не получится. Зато когда-нибудь он вспомнит эту рыжую челку под белым платком с теплым чувством, как вспоминают выпущенную на свободу птицу. Нет, на птицу она мало похожа… Ну, зверька. Беги, Лиса, в свои леса…

За спиной у них, в сенях, загорелся портал, заиграли, заискрились в голубых отсветах капли, падающие с навеса, рельефно высветились камешки на земле, легли длинные тени. Стало вдруг заметно, что уже стемнело, очень рано, как это всегда бывает в дождливый день. Хлопнула дверь. Лиса нервно вздрогнула, обеспокоенно завозилась, пытаясь спешно разобраться с палкой, которую она все еще обнимала, двумя ножами и кучей веток.

— Случилось что-то? Это Квали, наверно… Пойдем скорей, узнаем…

— Не-ет, — отпустил ее плечи и обернулся Дон. — Это Птичка прилетела. Что-то ее давно не было. Дочь Руки, — объяснил он. — ее Лягушонок нашел и притащил. Она из Дома Рио, настоящая на-райе, очень любит читать, и всерьез интересуется древней историей, в частности, лошадьми. А дома ей, сама понимаешь, никак.

— Почему никак? — не поняла Лиса.

— Ты при Универе выросла, — терпеливо уставился на нее Дон. — Ты много девочек на-райе там видела? Не в гостях, а студенток?

— А… вообще… не видела, — дошло до Лисы. — Так их, что ли… О-о-о!

— Вот и «О-о!» Он ей сюда книжки таскает. А она заходит поменять.

— А… как же… — Лиса нахмурилась.

— Знаешь, поговорка такая есть, — усмехнулся Дон, поняв ее опасения. — Не спрашивай — и мне не придется врать. Она не врет. Потому что никто не спрашивает. Мать у нее разведена, на дочь ей начхать, лишь бы жить не мешала. А она и не мешает. Пойдем, познакомлю, — он встал, протягивая Лисе руку. — Да брось ты это здесь! Только ножик Найджелу отдай — удавится же!

— Привет! — Дон пропустил Лису в комнату, вошел следом. Маленькая эльфа, сидевшая за столом напротив Рогана, подняла голову от стопки книжек и просияла улыбкой.

— Ой, Донни! Привет!

— А у нас пополнение! — Дон подтолкнул вперед Лису. — Знакомьтесь: Лиса, это Птичка! Птичка, это Лиса, она… — Птичка стремительно скользнула к Лисе, Роган вскочил с невнятным воплем, Дон дернулся вперед, Лиса подалась назад, но никто ничего не успел: эльфа уже схватила руку Лисы двумя руками и энергично потрясла, радостно чирикая: — Здравствуй! Очень рада! Я, вообще-то, Птахх, но ребята прозвали Птичкой, а мне даже нравится… — и, заметив наконец выпученные глаза и тяжело отвисшую челюсть Найджела, высунувшегося поприветствовать на-райе, напряжение на лице Дона и нечто совсем уж непонятное — у Лисы, растерянно договорила, оглядываясь на Рогана:

— Что-то не так?

— … Видящая… — потерянно договорил Дон упавшим голосом. Лиса стояла, сжав вторую руку в кулак перед грудью, зажмурясь, замерев, и даже, казалось, не дыша.

— Ви… Ой! — личико вытянулось, Птичка зачем-то растерянно еще и погладила Лису по руке, потом отдернула руки и спрятала за спину. Она закусила губу и смотрела на Лису с таким ужасом, будто только что ее нечаянно убила, и, кошмар какой, что же теперь делать? Лиса перевела дух, заморгала — отмерла…

— П-птичка, — кивнула она, криво улыбнувшись, Рогану. И Дону: — Очень… похоже… Я… т-там посижу, ладно? — ее вполне зримо колотило. Она кивнула и стремительно выскочила в сени.

— Ой, я… Я не хотела! — Птичка чуть не плакала. Оборка платья под ее пальцами вспомнила молодость — дни, когда она была еще нитками.

— Да ладно! — махнул рукой Дон. — Видишь, все обошлось. Не бери в голову! — Роган, опять усевшийся за стол, поддержал его, активно кивая на немой вопрос в Птичкиных глазах.

— Нет, я… Я так не могу… Я схожу — извинюсь. Нехорошо так…

— Да за что ты извинишься? Виноват-то я! Надо было сразу сказать, что Видящая, а я стормозил. — Удивился Дон.

— Знаешь, Дон, — тихо и очень серьезно сказала Птичка, — я себе могу сто раз сказать, что невиновата, а может это так и есть, но чувствую-то я по-другому! — Дон пожал плечами, Птичка вышла.

Лиса сидела на крыльце, ругая себя на все корки. Диплом, да? К незнакомому человеку, ну, пусть не к человеку — а разница? — выскочить без перчаток! Так опозориться! А перетрусила-то! Даже в испарину бросило, вон, мокрая вся! Ну, да, если бы удар не удержала — плохо было бы. Изуродованная на-райе — это тот еще скандал, и ребят бы подставила: девочка сюда украдкой бегает, как бы объясняла сломанный палец? В носу ковыряла? Остальное-то ерунда. Ну, макнулась бы в дрянь — в первый раз, что ли? Но это, видимо, вообще какое-то уникальное сборище уникумов — девочка оказалась мягонькая и пушистая, не перышки, но очень близко. Птичка! Скорее цыпленок. Пух, а под ним тонкие косточки. Лиса хмыкнула. Жаль, что она на-райе. Если задуматься, ничего хорошего ей в жизни не светит, как и Лисе. Сзади прозвучали легкие шаги, потом виноватое сопение.

— Райя… Лиса! Вы… Ты на меня очень сердишься? — Лиса обернулась. Весенней зелени глаза, наполненные отчаянием, закушенная губа, руки теребят то, что когда-то было оборкой. Она серьезно? Однако!

— Да за что? Я т-тя умоляю! Не придумывай! Это мне извиняться надо — расслабилась тут, без перчаток бегаю — вот и огребла. Кстати, от себя же и огребла — испугалась того, что могло бы быть бы, если бы, да когда бы. Просто нервы уже, к дроу в гору, никакие, — Лиса, вздохнув, потерла лицо двумя руками.

— Правда? — просияла эльфа, — Ты не сердишься? А что ты делаешь? Вот это вот — что это такое будет? — она присела на корточки.

— Посох. Мне ребята снарягу подогнали — пояс под разгрузку, даже меч. Но с мечом у меня плоховато — мы вчера попрыгали, мне до них — как до луны. А вот с палкой я умею. Дон меня с мечом потренировать пообещал, но, боюсь, это дохлый номер. У тебя и то лучше бы получилось, ты все-таки эльф, хоть и девочка.

— Пообещал? С мечом? А если я попрошу? — загорелась Птичка.

— Слушай, я не знаю. Спроси, — пожала плечами Лиса. — У меня-то как получилось — Дон ко мне клинья подбивает. Ну, предложение сделал.

— Он же… вампир… — захлопала Птичка глазами.

— Вот и я ему то же самое сказала. Вернее, сначала мы с Найджелом поцапались…

Спустя час изрядно озадаченный Дон пошел искать пропавшую на-райе. И тут же и нашел. Райя с на-райе, крепко обнявшись, дружно всхлипывали на заднем крыльце. Не в голос, но с удовольствием. Дочь Университета и дочь Руки Короны явно «нашли друг друга». Мать Перелеска, чтоб мне девкой стать! Только этого не хватало! Обойди Жнец, сейчас Квали принесет! Он же сначала всех убьет, а потом поднимет и допросит — почему это у бедных девочек плохое настроение? Обидел кто плохой, али плюшкой обделили?

— Райя, на-райе! — промурлыкал Дон. — Пирожки без вас соскучились, и компот безутешно остывает в одиночестве и печали!

— Ой, а сколько времени? — всполошилась Птичка.

— Начало седьмого, — улыбнулся Дон.

— Ой! Мне пора! Меня вот-вот хватиться могут! Я побегу! Я дня через два зайду еще, попозже, — она еще всхлипывала, но уже улыбалась. Вихрем слетала за книжками в комнату и, кивнув, исчезла в портале.

— Ну, как ты? — Дон сел рядом и протянул Лисе очередную салфетку.

— Да… — махнула она рукой и трубно высморкалась. — Сама дура. Расслабилась тут с вами… Понимаешь, тут же еще что, в нас же на тренингах в Универе постоянно вколачивали: хватают — бей. И приемы все, что называется, подлые, на нашу слабость, или даже на старость рассчитанные. Палец сломать, глаз выткнуть. И доведено до рефлекса. Знаешь, как трудно сдержаться оказалось? До сих пор затряхивает! Представляешь, если б я ее… — Лиса поежилась и нервно сглотнула, представив возможные последствия.

— А зачем вас так? — не понял Дон.

— Нас очень легко пытать, — уже почти спокойно объяснила Лиса. — Некоторым особо «приятным» личностям достаточно просто дотронуться до незащищенной части нашего тела. А некоторые и через одежду чувствуются, от них и перчатки не спасают.

— Таки ватник? — нахмурился Дон.

— Таки да, — пожала она плечами. — Всегда были попытки как-то повлиять на эксперта, или что-то узнать через нас. Большинство дел через нас идет, мы много знаем, и от нашего решения многое зависит. Не будешь же всех преступников таскать во Дворец, в Серпы на Колосья ставить. А мы ж неподкупные! — усмехнулась она. — Как будто это от нас зависит! У нас даже все образцы крови уничтожают, чтобы не достал никто поиском по крови. Только у Короля есть в архиве, по три капли от каждой Видящей.

— Таки да-а… — протянул Дон и впервые не нашел, что еще сказать. Жизнь Видящей представала во все более неприглядном свете.

Вот так Птичка с Лисой и познакомились.

На следующий день Квали поднял их в десять утра — именно во столько должен был открыться продуктовый склад — и не открылся. У беглого мага кончились продукты. Только успели нанести на карту новые вектора, как Большой вызвал Дона по личному порталу связи и передал новую ориентировку — склад элитной мебели. Маг вил гнездо. Здесь, в отличие от продуктового склада, удалось сразу определить, что пропало. Список вынесенного впечатлял. Дорогущий книжный шкаф, письменный стол, ковры — невероятное количество, и колоссальных размеров кровать. «Как в портал-то ее проволок, зар-раза!», шипел Роган. У здешнего кормлеца при осмотре выявились многочисленные растяжения связок и мышц. Видимо, именно его маг заставил таскать мебель, не утруждая себя сильными заклинаниями уменьшения веса. Лишь бы поднял. Но ни одной царапины! Если бы хоть капля крови коменданта склада попала на утащенную мебель — как все стало бы просто! Для очистки совести поиск все же провели — нет, чисто. Дон с опаской поглядывал на Лису, но она держалась, только желваки на скулах ходили, да гневно раздувались крылья носа. Придя домой, она мрачно обосновалась на заднем крыльце, с остервенением остругивая посох. Найджел обходил ее пятым углом десятой дорогой, и даже приглашение на обед передал через Дона, а по своим делам, похоже, готов был лазить через окно, только бы мимо страшной райи Видящей лишний раз не проходить. Роган поил Лису через каждый час какой-то микстурой, она покорно ее пила, но сильного улучшения Дон не заметил. К приходу Квали на обед Лиса продолжала оставаться взрывоопасной.

— Ну, какие результаты? — поинтересовался эльф.

— Гр-р-р! — отозвалась райя Видящая, злобно сверкнув глазами. Квали оторопел. Вопросительно взглянул на мага.

— Пол-литра успокаивающего, — меланхолично сообщил Роган.

— Гр-р-р! — сказала Лиса уже ему, ожесточенно ковыряя вилкой кусок мяса на тарелке — нож у нее Роган отобрал.

— Нам бы в рейд, Большой, — Донни был непривычно серьезен. — Знаешь, я сам чего-то звереть начал. Морду бы набить кому, что-ли. Негатив накопился. Противно все это — слов нет. Все эти воющие родственники… И попроси Грома со Зверями поговорить. В конечном счете, они тоже под присягой, нефиг борзеть. У нас уже десяток мест на карте отмечен для проверки. Дождь дождем, а отлавливать этого придурка надо. Новых идей нет, значит надо тупо отрабатывать вектора. Где-нибудь наткнемся на его лежку.

К вечеру Лиса слегка успокоилась, но на предложение Дона помахать мечом ответила коротко: «Убью. Или ты меня.» Так на крыльце до ужина и просидела, строгая деревяшку. Только иногда вдруг взрыкивала, и с размаху вгоняла несчастный кинжал в ступеньку. Потом, расшатав, вынимала и строгала дальше. Спать ее Роган уложил сразу после ужина в приказном порядке.

Наутро Дон застал Рогана перед окном.

— Красивый дождик? — поинтересовался Донни.

— Смотри, — посторонился Роган, кивнув в окно.

— Да что ты там видишь-то? Дождь сплошной. А-а! — еле различимые за дождем в сером свете утра во дворе стояли три Зверя, перед ними Лиса в дождевике. — Опять яблоками закармливает?

— И сахаром, — кивнул Роган. — Я встал часа полтора назад, она уже там была. Найджел сказал — не завтракала.

— Понял. А что там на завтрак?

Дон вышел на крыльцо, потянулся. А неплохо. Чуть моросит, не жарко, но и не холодно. Подошел к группе, занявшей почти весь двор. Звери осмотрели его без интереса и опять потянулись мордами к Лисе. Она, что-то ворча, скармливала им сахар с ладони и чесала носы.

— Ну что, рыжая, весь сахар у Найджа потырила? Удавится же!

— Сам отдал, — буркнула Лиса.

— Да тебе поди — не отдай! Небось как подошла, глазом зыркнула — он бы и штаны отдал по первому намеку! — хихикнул Дон. Лиса покосилась более благосклонно. — А с завтраком неправа. Могу ли я предложить вниманию прекрасной райи не менее прекрасную кашу?

— Не хочу, — отрезала Лиса.

— Все просто, Лиса. Вчера ты почти ничего не съела за ужином, сегодня не желаешь завтракать. Мне голодные обмороки в поиске не нужны. Или ты ешь, причем быстро, или мы остаемся дома, а Звери с извинениями отправляются в Парк.

— Гр-р-р! Шанаж-жист! — злобно прошипела Лиса, развернулась и пошла есть кашу. Ведь так и сделает, с него станется!

Но два дня общения со Зверями сделали свое дело. К вечеру второго дня Лиса более-менее пришла в себя и перестала рычать на окружающих. А может, роль сыграло и то, что они нашли-таки полянку с тремя порталами сразу. Квали немедленно доложил, и там мгновенно устроили засаду. Две Руки должны были дежурить, сменяясь каждые восемь часов.

На третий день поздно вечером залетела Птичка. Сидели они с Квали в уголке, обсуждали книжки — все невинно, но Лисе все стало ясно с первого взгляда.

— Слушай, а почему они не светятся? — спросила она Рогана чуть позже, когда все вышли. — У них же радуга должна быть!

— А? — оторвался он от своего талмуда. — А она маленькая еще. Не подросток, но и не взрослая. У эльфов все неспешно. Вот лет через пять-шесть может быть. Ты-то когда за Дона выйдешь? — хмыкнул он.

— Когда в тропики перееду! — фыркнула Лиса. — Там холодненькое — в самый раз! — и гордо удалилась под хихиканье мага.

Прошло еще два дня. Троица отрабатывала вектора и пересечения, дэ Форнелл пока никак больше себя не проявлял.

— А чего ему? — высказалась за ужином Лиса. — Хавчика набрал, книжки есть, мебеля по первому разряду — чего еще надо-то? Оборудовал себе башню — и сидит!

— Почему — башню? — сразу вцепился в слово Квали.

— А испокон века маги в башнях жили, — удивилась Лиса. — Это сейчас они по магистратам, да в Госпитале, да в Универе. А одиночки все по башням тусовались! Вон у вас на полке даже стоит. «Башня мага». Ну?

— Ой, блин! — Квали вылетел за дверь.

— Чего это он? — не поняла Лиса.

— Трепетная моя! Ты только что выдала новое направление поисков! — усмехнулся Донни. — Старых башен по северу, конечно, до фига, и известны далеко не все, но те, что известны, будут немедленно проверены. Большой у нас весьма оперативен.

«Чего ему еще надо», как спросила Лиса про дэ Форнелла, выяснилось буквально через день. Квали сорвал группу с маршрута, вызвав Донни по личному порталу. Исчезла девушка-полукровка сорока лет, юная Наставница младших классов. Жила она одна, и хватились ее, только когда она не вышла на работу. Дверь квартиры оказалась заперта изнутри. Вскрыли — и обнаружили смятую постель и портал убытия. Все идеи о том, что она срочно ушла к подруге, матери, и все остальные варианты Лиса отмела сразу. Дэ Форнелл захотел женщину, след недвусмысленно указывал на него.

— Да что же он за нелюдь-то? — с бессильным ужасом в глазах спросила Лиса Рогана. — Она же кормлец теперь, зачем она ему — такая? Он совсем сумасшедший? — Роган только плечами пожал. В сумасшедших он не разбирался. Провели новый вектор, сразу и отработали — и ничего. Ничего.

Погода так и не исправилась, дождь то моросил, то лил как из ведра. Как раз следующий день он и выбрал, чтобы показать, на что способен. Но поход все равно состоялся, и вернулась поисковая команда мокрая вдрызг, несмотря на защитный полог Рогана, но довольная по уши. Они нашли еще одну пересадочную поляну с тремя порталами, где и была немедленно организована засада. У всех возникло приятное ощущение того, что Руки постепенно сжимаются у дэ Форнелла на горле. Но какова цена!

Глава шестая