— Америка — деловой союзник. Американским бизнесменам выгодна эта война, она приносит в их карманы несметные доходы. Если они потеряют выгоду, в любую минуту продадут нас с вами, вместе взятых. Америка — страшная страна… — повторил мистер Флит.
— Америку не любите, а семидесятый раз идете ей навстречу? — удивился я.
— Не по любви, уверяю вас. Бизнес — жестокая вещь. Я вынужден путешествовать, иначе мое дело вылетит в трубу… Да, да, не улыбайтесь — капитализм прямо по Марксу!
…Наш караван шел через Атлантику, как говорится, в балласте, потому качка была стремительной и немилосердной. Капитаны беспокоились о топливе. Уголь таял, как снег, а ход был малым.
Через семь дней пути несколько судов небольшого тоннажа повернули обратно: при таком ходовом режиме им пе дотянуть до Нью-Йорка. Караван поредел. Изредка появлялись сопровождающие нас небольшие военные кораблики — они то обгоняли нас, оставляя пенные узоры на волнах, то, зарываясь и кренясь круто на борт, шли близко-близко параллельным курсом.
Мы с камерами наготове подолгу торчали на палубе в надежде на всякие неожиданности. Ветер стегал нас солеными брызгами океана, а мы, пряча от них камеры, тихо, незаметно для других тосковали по дому.
— Л знаешь, что мне рассказал радист Джордж? — говорил Лыткин. — Там, за этой взбудораженной массой воды на Манхеттене, светло по ночам, нет никакого блэкаута, никаких шелтерс, а у небоскребов затемнены только верхние этажи…
Каждый вечер после вахты к нам в каюту заглядывал восемнадцатилетний паренек в морской форме — радист. Он оказался очень развитым, умным и начитанным парнем, разбирался в международной обстановке и очень близко к сердцу принимал успехи и неудачи наших войск на фронтах. Он то вбегал к нам в каюту с радостным криком «Виктори! Виктори!», то уныло и грустно бросал: «Скверные новости…»
Вот и сейчас он подошел к нам расстроенный.
— Ну, как дела, Джордж? Какие новости?
— Что вы думаете о нашем путешествии? — первый раз Джордж, не ответив на наш вопрос, задал свой.
— О! Экселент! Уапдерфул! — поспешил ответить Коля и сам спросил: — А как думаешь ты?
Джордж наклонился к нам близко-близко.
— У меня есть для вас секрет! — тоном заговорщика шептал он. — Только вам, фронтовикам, русским, могу я его доверить… Я кое-что знаю, чего не знают другие. Я знаю почерк радистов немецких подводных лодок. Вчера ночью они вели радиообмен где-то поблизости… Возможно их нападение. Я хочу, чтобы беда не застала вас врасплох. Будьте готовы и не забывайте лайфжилеты, если придется прыгать за борт. Сами понимаете, я не имел права говорить вам об этом, но ведь вы наши друзья и союзники, а что сделали ваши солдаты для спасения Англии, у нас знают даже дети…
— Вот так «ньюз»… — задумчиво сказал Лыткин, когда Джордж скрылся в радиорубке. — Но не будем об этом думать. Авось пронесет! Как тебя миновала беда в Севастополе, а меня на Калининском фронте… А что, если мы действительно везучие? А?
Караван шел наперерез ледяному шторму. Мы с камерами наготове стояли на высоком капитанском мостике. Быль зябко и неуютно. Стремительное падение корабля с высокой волны в зеленую, покрытую мраморной пеной бездну и тяжелый взлет его на вершину вдруг начали невыносимо раздражать, появилась непреодолимая жажда устойчивого положения, хотя бы минуты покоя для уставшего тела.
Проторчали на ветру, лязгая зубами, до обеда. Мокрые, соленые, с покрасневшими глазами, без единого снятого плана. А жизнь на корабле шла своим чередом — размеренно, монотонно и однообразно. «Тихая роща» медленно двигалась вперед…
Наша постоянная вахта днем на верхней палубе и капитанском мостике была однообразной и скучной. Мы ждали интересных кадров, какого-нибудь события, но ничего особенного не происходило, и мы, усталые, продрогшие, каждый вечер после ужина наслаждались теплотой и уютом кают-компании. Сюда приходили все, кто смирился с качкой. Лыткин научил всех веселой карточной игре в «Акулину», нас научили играть в бридж и покер. Вскоре наше «общество» стало постоянным, дружным: чета американских журналистов, возвращающихся на родину, рыжий ирландец-коммерсант, супруги-дипломаты, едущие работать в Вашингтон, мистер Флит и два ученых-химика неизвестной национальности, поскольку они в совершенстве говорили на пяти языках и даже немного на русском.
Время хоть и медленно, но двигалось вперед, мы уже успели забыть о предупреждении Джорджа. Не верить ему у нас не было оснований, но все же прошло уже три дня, и мы с Николаем молчаливо решили, что опасность миновала.
Вечер за карточным столом затянулся. Было, как никогда, весело и шумно. Вдруг в кают-компанию вошел капитан. Прищурив глаза от яркого света, он сказал:
— Леди и джентльмены! Прошу меня извинить, но очень возможно, что минут через пятнадцать — двадцать наш караван будут торпедировать немецкие подводные лодки. Повторяю, очень возможно… Будет как нельзя более своевременным, если вы все, захватив лайфжилеты, подниметесь на верхнюю палубу… Прошу еще раз извинить меня за неприятное сообщение, — приложив руку к козырьку форменной фуражки, капитан спокойно удалился.
Все недоуменно переглянулись, посмотрели на часы и, рассмеявшись, продолжали игру. Я взглянул на Лыткина и заметил, как он побледнел. А мне показалось, что мое лицо вдруг запылало жаром.
— Наш кэп, наверное, чуточку переложил за галстук! — заметил рыжий ирландец.
Мы-то с Николаем поняли сразу, что капитан не шутил, но встать из-за стола и броситься в каюту за спасательными жилетами было бы явным проявлением трусости.
— Ну как, Микоша, опять сорвал банк?!
Я по голосу Лыткина почувствовал, что он думает сейчас, как и я, совсем не об игре…
Смех и остроты в адрес капитана продолжались. Стрелка на циферблате медленно ползла к двенадцати. И тут взрыв потряс нашу «Тихую рощу». Звякнула посуда в дубовом буфете, кто-то упал со своего стула.
Мы все, бледные, но с достойным видом, один за другим покинули кают-компанию. Никто не побежал в каюты за лайфжилетами, они были этажом ниже.
Когда мы вышли на палубу, всем бросились в глаза полыхающие отсветы пламени на мачте, трубе и низких облаках. Мерцающие багровые всполохи освещали высокие волны, яростно нападающие на идущий рядом с нами и, кажется, обреченный танкер: его носовая часть, объятая высоким пламенем, заметно погружалась в океан. По палубе танкера в панике металась команда, пытаясь спустить шлюпки. Огромный пенистый вал грохнул наполовину спущенную шлюпку о борт горящего судна и вдребезги ее разбил. Из нее посыпались в море люди. На волне через мгновение показались красные огоньки, потом они исчезли и снова возникли, удаляясь все дальше и дальше. Над морем понеслись тонкие, протяжные, раздирающие душу свистки — просьба о помощи. Еще одна шлюпка, не достигнув воды, разбилась о железный борт танкера.
Караван, не сбавляя хода, продолжал идти вперед.
А корма танкера резко пошла вверх, он, на мгновение замерев, стал вертикально и потом стремительно ушел под воду.
Над караваном взвилось несколько осветительных ракет, и мы увидели неподалеку рубку подводной лодки, которая медленно погружалась. Мгновение, и ночь наполнилась грохотом. С ближайших кораблей протянулись к подводной лодке цветные трассы пуль и снарядов. В небо полетела новая порция осветительных ракет.
— И все-таки уходит, смотри! — Лыткин с силой схватил меня за руку, будто опасаясь, что я исчезну вместе с подлодкой.
Вдруг из-за высокой волны вынырнул сопровождающий караван английский морской охотник и, прежде чем мы успели опомниться, на полном ходу врезался в уходящую под воду субмарину. Раздался лязг и скрежет металла. Стрельба будто бы захлебнулась, наступила тишина. Только шипели, опускаясь вниз на парашютах, яркие осветительные ракеты.
Всем нам было хорошо видно, как с морского охотника баграми кого-то вылавливали с высоких волн, потом сразу стало темно-темно…
Прошло около минуты, а может, и больше… Яркая молния прорезала мрак. Все как по команде оглянулись. Далеко за кормой нашего судна полыхало огромное зарево.
— Теперь там сволочи! Гады! Ни помочь, ни снимать, ни… — Николай крепко, по-московски выругался и, оглянувшись на стоявших рядом, спросил виновато: — Вы ведь не понимаете по-русски, правда?
— Да! Да! Совсем мало, мало! — ответил Лыткину ученый и улыбнулся.
Шумели и тяжело бились о борт холодные валы. Молчание нарушил подошедший старпом. Он зажег синий маскировочный свет и показал всем на примере, как надо пользоваться лайфжилетами.
— Лучше поздно, чем никогда! — мрачно улыбнувшись, сказал Коля.
— В такой обстановке юмор! Это очень неплохо! — бодро отозвался ученый.
— Внимание! Леди и джентльмены! — Старпом быстро надел спасательный жилет, и у него на плече автоматически зажглась лампочка. Затем он вынул из карманчика рядом свисток на медной блестящей цепочке и резко засвистел.
Вот теперь я понял, откуда несся этот трагический призывный свист.
— Когда человек попадает в ледяную воду, то при первом же крике о помощи хрипнет и не может подать сигнала о спасении, — закончил свой запоздалый инструктаж старпом.
Мы отправились спать, но не успели лечь в постели, как в каюту вошел Джордж:
— Поздравляю! Мы с вами еще не на дне океана! Но, к сожалению, до Нью-Йорка пока не так близко. Немцы очень методичны в своих подлых действиях. Возможны, как говорится, рецидивы. Надеюсь, вы видели, как наши потопили германскую субмарину и выловили из океана двух вражеских офицеров? Вы знаете, они живы, их сумели отходить, но охотник после тарана затонул. Команда спаслась на шлюпках, и ее полностью удалось перебросить на госпиталь-спасатель.
— Ну, а команда с танкера? — спросил Николай.
— На борт подняли всех, но больше половины людей уже были мертвыми, замерзли… Вот, пока все новости, извините, бегу — моя вахта! Доброй ночи!
Нервное потрясение было слишком велико, мы так и не смогли заставить себя уснуть. Задолго до шести утра все были на верхней палубе. А мы даже захватили камеры, хотя отлично знали, что снимать в подобной темноте бесполезно. Профессиональная привычка взяла верх. Да и с камерой в руках не так страшно ждать опасности.