Возвращаясь в гостиницу, мы зашли в консульство:
— Какие новости?
— Вот молодцы, как это вы догадались появиться у нас? Вас-то мне и нужно! — У консула в приемной сидела пожилая пара. — Знакомьтесь!
С кресла тяжело поднялся седой, подстриженный бобриком старик с красным лицом.
— Давид Бурлюк! Боюсь, молодые люди, вы меня не знаете… Моя жена! Прошу знакомиться!
— Тот самый Бурлюк, который… — нескромно вырвалось у кого-то из нас.
— Да, да, тот самый, который друг Володи Маяковского. Так вы хотели сказать? Извините, я перебил вас… Кто-нибудь из вас знал Володю? — обратился он почему-то к Лыткину.
— Знал — это не то слово! Я только два раза виделся с ним, даже говорил… — сказал Николай. — Я очень люблю Маяковского. Очень многие вещи знаю наизусть. Помните:
…В сто сорок солнц закат пылал,
В июль катилось лето,
Была жара,
Жара плыла,
На даче было это…
— Ну, Коля, сел па любимого конька! Смотри, как разволновал старика, — прошептал Соловьев.
По красным щекам Бурлюка действительно катились слезы.
— А помните «Флейту-позвоночник»? — спросил Бурлюк и поднялся с кресла: —…Версты улиц взмахами шагов мну… — Он замолчал, вспоминая забытую строфу.
Но Лыткин тут же продолжил:
…Куда уйду я, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
Выдумалась ты, проклятая?!
— Да, да! Правильно! Вы отлично знаете Маяковского. А он ведь был у меня здесь в гостях. Мы гуляли по Нью-Йорку. — Бурлюк задумался. — Сейчас я работаю над большим портретом Володи, скоро закончу. Хочу подарить его вам, советским людям.
…Наше знакомство с городом продолжалось. Снимать нам не разрешили.
Наш посол в Вашингтоне Литвинов посоветовал:
— Пользуйтесь случаем, знакомьтесь со страной, поезжайте в Голливуд, посмотрите киноиндустрию. А пока — осваивайте Нью-Йорк.
Мы приехали в этот шумный мирный город, повидав свои разрушенные города, после сурового военного Лондона, из жизни, шедшей на грани со смертью, переполненной трагизмом и человеческими страданиями. И поэтому нас оглушил мир, покой, веселый, как нам казалось, городской шум. А мысли и чувства американцев были так далеки от бушующей на планете войны… Остро ощущались внешние контрасты. Фронтовые города и город, не знавший воздушных тревог. Люди суровые, озабоченные, встревоженные — у нас, и беззаботные, как нам казалось, здесь. Разруха, нищета, скудные пайки — у нас, и изобилие здесь.
— Как-то раз я спросил таксиста, есть ли в Нью-Йорке нищие.
— Нет. Запрещено. Но каждый может делать свой бизнес. Продавать спички, чуингам, шпильки. Покупают их только для того, чтобы помочь этим несчастным. Так сказать, нищета, узаконенная делом. Вы не можете просить милостыню, но можете научить этому собаку — это тоже бизнес.
Проезжая мимо дешевого кинотеатра, шофер па секунду задержался. В дверях стояли люди, одетые героями фильмов ужаса, — Франкенштейн и доктор Джекиль.
— Бизнес! Но не нищенство…
Потом, когда мы проезжали мимо монумента на углу Бродвея и Центрального парка, Николай спросил водителя, кому памятник.
— Не знаю. Сейчас подъедем, прочитаем. Подъехали. Прочитали: «Христофор Колумб».
На одном из приемов в среде молодых ученых Халушаков спросил:
— А как вы относитесь к Теодору Драйзеру?
— А кто это такой? — осведомился в свою очередь молодой преуспевающий ученый.
…От Нью-Йорка до Лос-Анджелеса четверо суток езды. Наконец поплыла за окнами залитая лучами заходящего солнца экзотическая Калифорния. Удивительное ощущение, будто я здесь когда-то уже был…
Голливуд! Легендарный, сказочный киногород. Когда-то я, работая киномехаником, «крутил» в Саратове голливудскую продукцию по три сеанса каждый вечер. И вот оказался в этом царстве фильмов, где живут Чарли Чаплин, Мэри Пикфорд, Дуглас Фэрбенкс, Рудольф Валентино…
Голливуд, предместье Лос-Анджелеса, расположился в ложбине между гор. С вершины, от Обсерватории, живописный вид на город, дальше в дымке — Санта-Моника и за ней сверкает на солнце Тихий океан. Он всего в восемнадцати милях отсюда.
Не успели мы как следует прийти в себя, как посыпались приглашения. Фирма «Уорнер Бразерс» предлагает посетить студию и посмотреть новые фильмы. «Двадцатый век фокс» приглашает просмотреть у себя в ателье последний боевик и встретиться с исполнителями. Мистер Голдвин просит проконсультировать фильм о Советском Союзе, который он снимает. Режиссер Фрэнк Капра предлагает посмотреть его документальный фильм «Прелюдия войны» и высказать свое мнение. Популярный композитор и дирижер Поль Уайтмэн, «король джаза», как его прозвали о Америке, ждет нас вечером на своем концерте.
С нами встретился и долго разговаривал о последних событиях на Восточном фронте Леон Фейхтвангер. Он тосковал по Германии, высказывал свою ненависть к Гитлеру. Мы присутствовали на съемках фильма «По ком звонит колокол» и беседовали с актерами, воплотившими на экране образы героев романа Эрнеста Хемингуэя, кинозвездами Ингрид Бергман и Гарри Купером. В павильоне снимались эпизоды в юрах. Разговор был коротким, в перерыве между съемками, но очепь интересным. Все хотели знать, как скоро будет повержена Германия и когда же наконец откроют наши союзники Второй фронт. Мы рассказали о том, как познакомились с Ингрид в Лондоне, под бомбежкой, как дрожали слезы на ее ресницах в момент взрывов за стеноп кинотеатра, где показывали фильм «Интермеццо», как стоически смотрели картину лондонцы. Знаменитый комик Боб Хоуп показал нам этюды из своей веселой роли в будущем фильме.
…Фрэнк Капра и Литвак — фронтовые режиссеры в форме полковников американской армии — показали нам свой фильм «Битва за Россию». Когда увидел вдруг свои севастопольские кадры, мое сердце так забилось, что казалось, вот-вот выскочит из груди.
— Что с вами? Вам нехорошо? — спросил меня по-русски сидевший рядом полковник Литвак.
— Нет, просто разволновался. Увидел родной Севастополь, снятый мною в сорок втором году, в дни последнего штурма.
Мы обратили внимание на то, как удачно американцам удалось использовать немецкую хронику в столкновении с нашей военной кинодокументалистикой. В фильм вошел материал, снятый американскими, советскими и немецкими операторами. Зритель видел войну с нескольких позиций. Американцам тогда было легче этого достичь — война шла не на их территории… «Битва за Россию» ошеломила нас, мы увидели воину не только своими глазами, но и глазами врага, глазами стороннего наблюдателя. События словно бы обрели особую рельефность, глубину и четкую антивоенную направленность.
А потом на встрече со старым оператором нью-йоркской кинохроники Майклом Дойлом мы увидели удивительный материал — всего сто восемьдесят метров пленки, снятой им на Гавайях во время нападения японских самолетов на Пёрл-Харбор. Было отчетливо видно, как японские самолеты пикируют на американские военные корабли. Высокие столбы воды и пламени, тонущие матросы в кипящей от взрывов бомб гавани, паника среди населения…
— Как вам все это удалось снять, коллеги? — спросили мы в один голос.
— О, это было очень просто, это снял бы любой оператор-хроникер, если бы был на месте события. Важнее было оказаться там вовремя! Да, да! Случай! Счастливы!] случай и ничего больше!
…Фирма «Метро Голдвин — Майер» разделилась. Тысячу долларов в день платит Майер покинувшему его компаньону за право носить фирменную марку — рычащего льва и фамилию Голдвин. И вот Самюэль Голдвин пригласил нас к себе на студию.
— Посмотрите, как мы снимаем «Северную Звезду»! Критикуйте крепче, не стесняйтесь. Я хочу иметь правдивый фильм из жизни украинского колхоза в дни начала войны с Гитлером.
Мы были приятно удивлены, когда режиссер-постановщик фильма Майлстоун представил нам героиню — колхозницу-партизанку. Ее играла известпая киноактриса Энн Бакстер.
— Вот и попробуй покритикуй! Ничего не скажешь, наша, полтавская! — Халушаков обошел актрису вокруг, стараясь придраться к чему-нибудь, найти изъян в костюме, в общем облике, но только воскликнул: — Вылитая Оксана с пид Полтавы!
Нас глубоко тронула сцена окружения партизанского отряда и гибели двух партизан. Подкупали простота, человечность и правдивость сцен, полное отсутствие «клюквы» и предвзятости.
В одном из павильонов детский хор встретил нас песней «Широка страна моя родная». Происходила запись музыкальных фонов. Меня такая тоска по дому охватила, хоть плачь. Комок в горле, а Соловьев зашептал, оглядываясь, не слышит ли кто:
— А не пора ли нам, братцы, домой податься? Там война, а мы тут экскурсантами бродим. Неудобно как-то…
Не успели мы вернуться в «Никкер Баккер», как за нами приехали со студии «Уорнер Бразерс». Да, уставать было некогда. Нас ждал один из братьев — Гарри Уорнер. Он встретил нас, как старых знакомых:
— Я только что закончил «Миссию в Москву». Мы с послом Девисом хотим сами показать фильм в Москве, но вы будете первыми зрителями. Вы знаете, что большинство фирм Голливуда сейчас ставят фильмы об СССР: «Мальчик из Сталинграда», «Девушка из Ленинграда», «Северная Звезда»?.. Вы, русские, сейчас популярны у американского народа, как никто никогда не был популярен!
Действительно, американский народ бурно выражал свои симпатии к России. Незадолго до нашего приезда член сенатской комиссии по иностранным делам Пеппер произнес хвалебную речь о доблести советских войск, в которой были и такие слова: «Кто может определить размеры нашего долга перед русскими? Россия никогда не падет. Россия и свобода будут существовать вечно».
И это не исключение. Но — речи произносили, а Второй фронт открывать не торопились…
После вступления США в войну в декабре 1941 года была выпущена серия антифашистских фильмов. О России писали американские писатели: Колдуэлл — роман «Долгая, долгая ночь», Лоусон — сценарий о советских партизанах «Контратака» и «Конвой судов в Россию». Альберт Мальц вместе с кинематографистами смонтировал мате