Мы были так рады друг другу, мы так мало надеялись на эту встречу, что теперь, когда опасность еще не миновала, опьяненные необыкновенной удачей, вдруг забыли, что находимся в центре боевых действий…
Из-за крутого поворота дороги, огибающей шлаковые горы завода имени Войкова, показалась по другую сторону голубого залива Керчь. Над городом, увенчанная цепочкой снарядных разрывов, доминировала гора Митридат. Керчь была объята дымом пожарищ, кое-где сквозь него прорывались оранжевые языки пламени и вздымались к небу высокие столбы бомбовых взрывов. Красивым амфитеатром раскинулся город на берегу бухты, усеянной крестами мачт потопленных кораблей, барж и катеров…
Пригород на этой стороне залива уже отбит у врага. Наши корректировщики сидят на домнах и сообщают координаты целей батареям, ведущим непрерывный огонь по врагу.
Мы с Рымаревым забрались на самый верх домны, на железный балкон, опоясывающий ее по окружности. Отсюда была великолепная панорама во все стороны — и Керчь, и бухта, и прилегающий район города были у нас как на ладони. Совсем неподалеку, на нашей высоте, летали, охотясь друг за другом, «кобры» и «мессеры», а мы охотились за ними, выжидая самые решительные моменты воздушного боя.
Вот наш истребитель потянул за собой шлейф черного дыма, и через секунду вспыхнул белый венчик парашюта. Ветер нес летчика в море, а самолет, объятый пламенем, не долетев до города, врезался в землю. «Аймо» замолкла.
Я засунул камеру в мешок и занялся перезарядкой, а Дмитрий неотрывно следил за парашютистом. В это время небо наполнилось гулом и зенитным грохотом, наша домна, как огромный резонатор, загудела, завибрировала… Несколько эшелонов наших штурмовиков устремилось с разных сторон на город. Они летели низко, вне действия зенитного огня противника. Охраняя их, наши истребители заполняли все небо. Воздух клокотал, будто закипел гигантский котел…
Запас пленки кончился. Я посмотрел в сторону того берега, где мы высаживались. Трудно было поверить собственным глазам. Просто невероятно — каким образом матросы и солдаты, вооруженные только автоматами, взяли в лоб этот неприступный высокий берег с его хитроумными укреплениями, траншеями, дотами, заминированными полями…
Были взяты пригороды, но освободить Керчь тогда пе удалось. Войска перешли к обороне.
Здесь на северной окраине города, недалеко от завода Войкова, в винном погребе, который мы окрестили «Крепость Дюпон», мы и перезимовали. Оборудовали себе уютную базу для жилья, соорудили двухэтажные нары и стол, железную печку, на которой военный фоторепортер «Красного Флота» Евгений Халдей удивлял нас своим кулинарным искусством. К нам присоединились мои земляки-волжане военные кинооператоры Даниил Каспий и Давид Шоломович. Рано утром мы расходились на «охоту» за кадрами, а при наступлении темноты собирались в нашей «крепости», обменивались впечатлениями за день и прислушивались к гулким разрывам снарядов…
Здесь мы и встретили новый, 1944 год, твердо веря, что он станет годом освобождения Севастополя от ненавистного врага.
Шел сорок четвертый.
Керчь все еще оставалась в руках врага. Наши части шаг за шагом продвигались вперед. Через изуродованные, исковерканные снарядами траншеи, доты, накаты блиндажей, трупы вражеских солдат и развалины домов наша пехота и моряки упорно продвигались все дальше и дальше, занимая квартал за кварталом. На ветвях обгорелых акаций застряли куски одежды, жести и тел. И апреля на рассвете после ночной артподготовки наши части ворвались и отбили новый участок пригорода. Завязалась злая уличная схватка. Дрались за каждый домишко, за груды битого кирпича, за руины. Гитлеровцы бешено сопротивлялись, их исступленные контратаки следовали одна за другой, но все они разбивались о стойкость наших воинов.
Взятие Керчи решало участь всего Крыма — этот город давал ключи и от Севастополя. Фашисты это отлично понимали и держались за свои рубежи.
Готовился решающий штурм полуострова. Готовились и у ворот Керчи, и у далекого Сиваша, и у неприступного Перекопа.
8 апреля 4-й Украинский фронт перешел в наступление. Это было началом Крымской наступательной операции. Замысел ее был предельно точен: войска 4-го Украинского фронта шли с севера от Сиваша на Симферополь и Севастополь. Наша Отдельная Приморская армия (бывшая 56-я) должна была двигаться им навстречу от Керчи для того, чтобы расчленить и уничтожить остатки 17-й немецкой армии и другие вражеские соединения.
Когда успехи 4-го Украинского фронта в северной части Крыма создали благоприятные условия для успешных действий на Керченском полуострове, в ночь на 11 апреля 1944 года перешла в наступление и наша армия. Уже под утро город и полуостров были освобождены.
А на следующий день по всему Крыму развернулось наступление на врага, отходившего к Севастополю.
Отговорила вдруг тяжелая артиллерия, затихли ее громкие раскаты, и замерло эхо в сиреневых скалах Чатыр-Дага и Ай-Петри. Освобожденная Керчь осталась позади, и связанные с десантом тревоги и волнения тоже ушли навсегда в прошлое. Фашисты, бросая технику, теряя раненых и убитых, сопротивляясь, откатывались на запад.
По извилистому шоссе Южного берега Крыма с передовыми частями Отдельной Приморской армии мчались мы на своей зеленой полуторке. G нами вместе на Крым наступала весна. Снова, как и прежде, по утрам стелились и таяли молочные туманы, и, как видения, то возникали, то исчезали причудливые громады скал, сосен и кипарисов. На склонах гор застыли, как бело-розовые облака, фруктовые сады. По обе стороны дороги замерли кипенно-белые черешни, пурпуровым пламенем горели костры персиковых рощ. Каждый поворот крутой дороги открывал родную землю в весеннем цвету…
Мы то и дело выскакивали из машины и снимали: то нескончаемые вереницы сдавшихся в плен немцев и румын, то брошенную технику — зенитки, мотоциклы, пулеметы, машины, то снарядные ящики и повозки с убитыми лошадьми. Мы обогнали артиллерию, грузовики со снарядами и, вырвавшись на простор, помчались с максимальной скоростью. Впереди, по обочине дороги, понуро шли длинные колонны пленных безо всякого конвоя.
За поворотом дороги мы догнали огромную самоходку. Она занимала всю проезжую часть, и обогнать ее было невозможно. Нас окутало голубое облако выхлопных газов.
— Лучше отстанем немного, а то совсем задохнемся! — предложил й Левинсону.
Отстав метров на триста от грохочущей самоходки, мы остановились, чтобы отдышаться.
— Красота-то какая! — Наум подставил лицо солнцу и блаженно зажмурил глаза.
В этот момент вздрогнула земля. Впереди из-за поворота дороги — там, где скрылась самоходка, к небу взметнулся черный столб дыма и пламени.
— В машину, скорее! — крикнул Левинсон, вскакивая на подножку.
За поворотом дороги мы увидели перевернутую самоходку. Какая же огромная сила могла поднять в воздух многотонную стальную громадину!
Неподалеку на траве лежали убитый майор и изуродованный лейтенант. Они были выброшены взрывом из открытой башни.
Подошла санитарная машина и другая — штабная. Прибывший подполковник определил, что самоходка наехала на целую груду мин у въезда на мостик.
— Осмотреть мост и разминировать! — скомандовал подполковник группе бойцов.
Результат их работы был ошеломляющим: по ту сторону мостика саперы выкопали килограммов триста взрывчатки.
Когда путь стал свободен, мы уже с большей осторожностью покатили дальше, внимательно осматривая асфальт и придорожную траву.
Судак, Феодосия, Алушта, Гурзуф, Ялта — всюду оставили свой кровавый след фашисты. Обгорелые остовы домов, расстрелянные жители, сотни убитых в упряжке лошадей. Завалы взорванных на шоссе деревьев часто преграждали нам дорогу. Заминированные, опутанные колючей проволокой пляжи производили впечатление тюремной территории. Всюду встречали нас худые, измученные, но радостные и возбужденные люди…
У Байдарских ворот встретился большой завал. Вся вереница машин и техники остановилась. Из зарослей кизила и шиповника вышли на дорогу несколько бородатых людей с немецкими автоматами и пулеметными лентами через плечи.
— Мы крымские партизаны! Ждали вас здесь, дорогие товарищи, чтобы показать вам другую дорогу! — сказал один из них подошедшему подполковнику.
Офицер стоял в нерешительности, не зная, видимо, что предпринять. Его колебания заметили не только мы, но и партизаны.
— Вы зря нам не верите! Мы же будем с вами и никуда теперь от вас не уйдем. Наш штаб далеко отсюда — в Старом Крыму. Документов предъявить вам не можем, сами знаете — не носим с собой!
Наконец подполковник дал команду следовать за партизанами. Дорога оказалась совсем близко, правда не очень хорошая, но надежная — без мин и сюрпризов. Не прошло и часа, как наша колонна проследовала мимо Байдарских ворот. Нас встретила зеленая Золотая долина, а в первом же селении наши машины буквально забросали цветами. Радостные возгласы приветствий сопровождали нас, пока мы не расположились на ночлег. С темнотой спустились с гор партизаны и рассказали о том, что им пришлось пережить во время оккупации.
— В нашем отряде всю зиму пробыл кинооператор капитан Иван Запорожский, несколько дней назад он с небольшим отрядом ушел в район Ялты, — сказал один из партизан. — А что было в Севастополе и как там лютовало гестапо, даже рассказывать страшно… Многих мы там потеряли…
Дата 15 апреля 1944 года запечатлелась у меня на всю жизнь. Наши передовые части подошли к рубежу обороны Севастополя. Итальянское кладбище, гора Гасфорта, деревня Комары, Федюхины высоты и Генуэзская крепость над Балаклавой… Там засели перед Севастополем немцы. С того дня и до 12 мая, когда последний фашист был выбит с Херсонесского мыса, остались в моей памяти самые яркие, хотя, может быть, и отрывочные, воспоминания о событиях, связанных с битвой за наш Севастополь…
На рассвете 15 апреля с передовым отрядом разведки мы двинулись к Севастополю. Только тридцать пять километров отделяло нас от него. В крымские пейзажи никак не вписывались многочисленные солдатские кладбища. Слева и справа от дороги, вблизи и поодаль следовали один за другим строгие геометрические порядки стандартных крестов, увенчанных стальными немецкими касками.