«Бдительные старушки — незаменимейший инструмент в работе милиции», — подумал Сашка и спросил:
— Может, уехал?
— Уехал, — передразнила Клавдия. — Огородишко брошеный, дверь изнутри замкнута. Это как? Цыть! Пошла, бесова кровь! — Она шугнула козу, зажевавшую краешек старого платья. Коза сплюнула измусляканный подол и возмущенно мемекнула.
— Проверим, — и Сашка постучал в дверь. Облупившаяся краска полетела мелкими колючими искрами. Внутри послышались мягкие крадущиеся шаги. Нет, показалось, перегрелся на солнышке. Замка нет, заперто изнутри. Не бабушки, а Шерлоки Холмсы! Дверь с кондачка не открыть, толстая, зараза, и крепкая, ломик нужен, да где его взять? Сашка приник к соскучившемуся по тряпке стеклу. Внутри, за задернутыми занавесками, ничего не было видно. В щелях покачивалась и бурлила невесомая полутьма.
Он отворил закрытую на деревянный вертушок калитку палисадника и пошел вокруг в поисках сам не зная чего. Дом как дом, ничего необычного. В меру запущен, в меру облагорожен, скотины нет, навоз под ногами не хлюпает. Стоп. Сашка замер. Окна задней половины наглухо заколочены досками. Дерево подгнило и обросло пятнами влажного мха. У стены высилась стопка свежих, сочащихся смолой горбылин. Собирались подновлять. Ковалев — человек одинокий, ни жены, ни детей, ему и одной комнаты за глаза. Уборки, опять же, меньше и дров.
Сашка вышел на огород с аккуратными грядками. Мордастая, высоко окученная картошка еще держалась на этой жаре, а нежные огурцы и капуста пожелтели, съежились и бессильно повесили уши, не видя полива несколько дней. Искаленная добела земля тлела на солнцепеке.
С другой стороны дом густо оброс терновником. Два заколоченных окошка, два обычных. Ай! Сашка расцарапал щеку о ветку и остановился у крайнего окна. По спине пробежал холодок. Окно было приоткрыто, горячий ветерок лениво шевелил вышитый тюль, принося обратно спертый, застоявшийся, со странным привкусом воздух. Проветривают помещение? Похвально. А почему трава под окном истоптана и примята? Хозяин предпочитает двери окно?
Сашка распахнул створки и заглянул. Изнутри провалом черного зева уставилась русская печь. На шестке разпузатились полуведерный чугун и закопченный чайник с лихо загнутым носиком. Правее стоял небольшой стол с изрезанной крышкой. На стене — деревянная полка с посудой.
Сашка высунулся из-за угла и крикнул нетерпеливо мнущимся бабкам:
— Тут окно не закрыто, если что, я внутри!
— Осторожней, соколик! — бабульки заспешили вдоль гниловатого палисадника. — Давай подсобим!
— Спасибо, как-нибудь сам. Эй, хозяин! — позвал Сашка в окно. Ни ответа ни привета. — Милиция! Я захожу! — предупредил он, хватаясь за резные узоры наличника.
Легко подтянулся, перевалился через подоконник. Во, ловкий какой, загляденье! Сашка напоролся бедром на шаткий стол, перегородку тряхнуло, тревожно задребезжала ложка в стакане с остатками заплесневевшего чая на донышке. Черт! Сашка первым делом сунулся в печку. Давненько не топлена, внутри зола, остывшие угли и маленький чугунок.
Сашка отдернул занавеску и оказался в прихожей. Вдоль стены длинная лавка, под ней галоши и старые обрезанные валенки. Выше, на крючках, висели фуфайка и прохудившийся дождевик. Чистенько, в углу, под рукомойником, веник. На столе банка с увядшими полевыми цветами в зазеленевшей воде. Две двери. Обитая клеенкой и шкурой с клочьями шерсти, ведет, к гадалке не ходи, в сени и на улицу. Другая, крашенная белой краской, та в комнату. В нее сержант и вошел. Дверь душераздирающе скрипнула немазаными петлями, открыв погруженную в полумрак деревенскую горницу со стенами, выкрашенными голубенькой краской. Пахнуло дохлыми кошками, крепко пахнуло, аж заслезились глаза. Развели антисанитарию. Уютные домотканые коврики на полу, круглый стол на резных изогнутых ножках, заваленный бумагами, деревянная этажерка с книгами, узкая печь, никелированная кровать с ажурными спинками и блестящими шарами. Сашка в детстве, у деда, такие скрутил и на ножик перочинный сменял с обломанным лезвием. От деда потом пришлось прятаться.
Сашка замер, с сипением выпустив воздух. Сердце остановилось. На кровати лежал человек, укутанный байковым одеялом. Спит, а ты лезешь. И вонища эта подозрительная…
— Товарищ, — осторожно позвал он. — Товарищ!
Человек на кровати не шевелился.
— Товарищ Ковалев! — Сашка подошел и осекся. Попятился, отшатнулся, к горлу подступил склизкий рвотный комок. На кровати застыл мертвец, с перекошенным лицом и распахнутым, глубоко провалившимся ртом. Пожилой мужчина с залысинами и тонким, похожим на клюв носом. Глаза закрыты, щеки тронуло разложение, сквозь натянувшуюся кожу просвечивала венозная сетка гнилого, багрового, грязно-зеленого цвета. На лбу прилепилась жирная муха. Кушать подано.
Умер? А если убийство? Первое настоящее преступление, без дураков! Сашка даже немного обрадовался. Злоумышленник пробрался в окно и укокошил хозяина. Личная вражда, жажда наживы? Стоп. Какие ценности у могильного копаля? Лопата и банка червей? Фиг там, могильщики трупы выкапывают, снимают золотые коронки, обручальные кольца и все такое прочее, с чем покойничков в последний путь направляют. Золотишко у копалей водится. А если добычу не поделили? Вот и круг подозреваемых тебе, и мотив…
Тих-тих, осади. Первым делом вызвать врачей и подмогу, оформить все как положено, а уж потом с капитана Петрова с живого не слезть, выскулить это дело, пораспутывать ниточки, себя с лучшей стороны показать.
Сашка раздвинул занавесочки, свет хлынул в комнату, и страх перед мертвецом сразу пропал. Подумаешь, труп. Сашка замер, увидев то, чего в потемках не разглядел. Одеяло справа от тела было испачкано и продавлено, храня смутно-размытые очертания. По спине пробежали мурашки, волосы на предплечьях встали дыбом. Сержант медленно вытянул руку, дотронулся до вмятины и отдернулся, словно от раскаленной печи. Смятое одеяло было горячим, горячее застоявшегося, вонючего воздуха. Только что тут кто-то лежал. Мамочки дорогие. Сашка инстинктивно лапнул за кобуру. Кошка, собака? Уф.
— Кыс-кыс, — неуверенно позвал Сашка. Мохнатая скотина не объявилась. Спряталась, паскудная тварь.
«Кошка размером с человека? — вкрадчиво осведомился внутренний голос. — „Ручная рысь“?» Херысь. Сашка покрылся холодным, противно липнущим потом, забыв мертвеца, жару и смрадную вонь. Суетливо задергался, сеченая рукоятка нагана удобно легла в ладонь, добавляя уверенности в завтрашнем дне. Сухо щелкнул взведенный курок. Кто-то был в доме, кроме Сашки. От этой мысли ноги подкосились, со лба потекли соленые струйки, заливая и выщипывая глаза.
— Кто здесь? А ну выходи! — Сашкин голос прозвучал пискляво и жалко. Нестерпимо хотелось на улицу, на жаркое солнышко, к милым бабушкам и пушистой белой козе.
Дом отозвался вязкой, покойницкой тишиной. Вдали насмешкой брехала собака и визгал оселок по косе. Там была жизнь, а на Сашку равнодушно дышала хищная смерть.
Он сглотнул, представив, как из-под кровати вытягивается когтистая лапа, хватает его, дурацкого олуха, за ногу и тащит к себе. Брр. Осторожными шажками отошел от кровати и прижался к стене. Стало легче, врасплох не застанут. Не на того нарвались.
«Беги», — услужливо предложил внутренний голос.
За печкой скрывалась еще одна дверь. Заколоченная половина! — осенило Сашку. Дверь, закрашенная синей краской, терялась на фоне стены и была заперта на массивный засов. Низ высажен изнутри. Щепа торчала наружу, лохмотья отслоившейся краски пытались стыдливо прикрыть чернеющую дыру. Кошка, ага.
Сашка отклеился от стены и заставил себя подойти. Давай, тряпка. Какой ты советский милиционер? Испугался дырки в двери? Из пролома несло трупным духом, нечистотами и прелым листом.
Сашка медленно, по сантиметру, отодвинул засов, распахнул дверь и отскочил назад, готовый стрелять при малейшей опасности. Заколоченная половина манила чернильным, мрачным нутром.
— Есть кто? — крикнул он в пустоту.
Свет из комнаты растворялся в непроницаемом бархате тьмы, освещая узкую дорожку на пару шагов. Эх, фонарика нет. Сашка попятился, балансируя на границе света и тьмы. Не нужно входить, бегом в отделение, геройствовать незачем. Пожалуйста, не входи.
Сашка пересилил страх и шагнул в темноту. Руки тряслись, ноги стали ватными и отказывались повиноваться. Давай не трусь! Помнишь, на границе учили? Безжалостно преследуй нарушителя на любой местности, в любых условиях, в любую погоду. Пошел!
— Буду стрелять! — повысил голос Сашка, перекрывая собой рассеянный свет. Зловоние окутало с головой, голова закружилась. Сашка вытащил грязноватый платок и прикрыл нос и рот. Под ногами шуршали тряпки, черепки и сухая листва. Листья откуда? Глаза потихоньку привыкали к темноте, во мраке проступали очертания мебели, в воздухе повис густой, удушливый смрад. Доносился монотонный, надсадный гудеж. Мухи. Множество мух. Зашарил по стене в поисках выключателя. Ага, жди. И тут Сашка уловил тихий, прерывистый сип. Кто-то дышал в темноте.
— Кто тут? — истерично выкрикнул Сашка, ведя стволом из стороны в сторону. В ответ донесся мягкий, вкрадчивый шаг. — Не подходи!
Сбоку метнулся сгусток вони и тьмы, сбил Сашку с ног. Сашка рухнул, успев пальнуть наугад. Оглушительно бахнуло, в оранжевой вспышке мелькнула черная шерсть. Уши резанул сдавленный, болезненный хрип. Попал! Тварь резко отпрянула. Сашка нажал на спуск, пуля ударила в стену. Сухо треснули доски, разлетелось со звоном стекло, неизвестный с разбегу ударился и вынес заколоченное окно, на фоне белого пятна мелькнула и скрылась приземистая, низкая тень. Затрещали кусты. Свет залил комнату и Сашка заорал, больше не сдерживая себя, не стесняясь дикого, животного, ужаса. В углу, рядом с грязным матрасом, в гнезде из веток и мусора лежала голова Васьки Коршунова и пялилась на него кровавыми провалами вырванных глаз.