трекот мотоциклов. Часто, очень часто раздавались выстрелы.
Бесконечная ночь. Тамара так и не сомкнула глаз.
— Бахтияр!.. Боря!.. Боренька!.. — шептали ее сухие губы.
Тамара старалась вспомнить радостные картины… Она идет по залитым солнцем улицам Ташкента. Как все вокруг весело, красиво! А главное — рядом Шерали. Он бережно несет их малыша. Сколько ему было?.. Да-да… Три недели он уже прожил на свете! Природа щедро украсила эти дни цветами, голубым чистым небом, густой листвой.
— Бахтияр!..
А потом они поехали…
— Приходько! — раздается грубый голос.
Тамара вздрогнула. Ночь все-таки прошла. Наступило утро. Страшное утро. Кивком головы простившись с женщинами, Тамара вышла в коридор.
Тот же кабинет, тот же офицер.
Протягивая листок бумаги, он по-прежнему вежливо предлагает:
— Самое благоразумное, что только можно придумать. Перепишите своей рукой.
Тамара смотрит через плечо фон Штаммера. Сегодня штора поднята и окно без решетки. Там улица. Кружится пожелтевшая листва. И вдруг!.. Тамара даже наклонилась вперед.
За окном, оживленно разговаривая с немецким офицером, прошел…
Тамара чуть не вскрикнула…
«Неужели!.. Да, да… Это он!..»
Женщина еле держалась на ногах. Невероятно… но сейчас, рядом с врагом, она увидела на мгновение знакомую, стройную фигуру, смуглое лицо своего мужа, любимого человека.
«Неужели… Шерали!» — сразу в памяти встала сцена на разъезде, патруль пограничников, арест мужа. «Да что же это такое!..»
Ее привел в себя голос коменданта:
— Рекомендую подумать.
Собрав остаток сил, Тамара вышла в коридор.
Минут через десять так же была удивлена Галя. Она мельком увидела эту странную пару из раскрытых ворот госпиталя.
Галя еле дождалась приезда Тимофея. Сгружая дрова, Тимофей не замечал девушки.
Он должен быть равнодушным ко всем окружающим, должен заниматься своим делом. Хотя, как человек, выросший в лесу, Тимофей все видел и слышал.
Вот и сейчас ни единым движением он не выдал себя.
— Здесь Шерали, — прошептала Галя, — я видела.
Не приостанавливая работы, Тимофей ответил:
— Не может быть.
Галя не рисковала останавливаться, она пробежала мимо парня, такая же равнодушная, чужая.
А Тимофей продолжал сбрасывать дрова с повозки, не замечая, что делает это уже торопливо, стараясь как можно быстрее окончить работу.
ПОРА ДЕЙСТВОВАТЬ
— И, главное, не торопясь. Учти: пуля — фриц, вторая — второй фриц… Только так нужно стрелять. — Янис присел на корточки, проверяя у партизана изготовку «стрельба лежа».
Янис оказался неплохим «преподавателем огневой подготовки», как его в шутку называли товарищи.
Объяснял он не совсем по-уставному, но понятно. Когда у него недоставало слов, Янис брал винтовку в руки, показывал. Стрелок он был отличный.
— Бывало, в части только и слышишь Янис да Янис, — вспоминал Михайлов. — На всех стрельбах выходил первым.
— А… — недовольно морщился Янис — То мишени. Бумага, фанера. Вот теперь нужно пострелять. Тогда и говорить будем.
Его белесые, еле заметные брови опускались над синеватыми глазами, и он отворачивался. Янис не любил похвал.
— Почему же не вспомнить хорошее? — сказал однажды Шерали. — В учебе вы отличались, значит, и в бою отличитесь.
— Тогда говорить будем, — упрямо повторил Янис. Но все знали, что он и «тогда» говорить не будет.
Первое пополнение «Маленького гарнизона», которое привел Тимофей, на редкость оказалось удачным и нужным для отряда.
Гизатуллин словно родился разведчиком. Ходил он бесшумно, легко.
— По-кошачьи, — точно определил Михайлов.
На это сравнение Гизатуллин не обиделся. Он только прищурил глаза и расправил складки гимнастерки под ремнем. Это движение еще больше подчеркнуло его ловкую, стройную фигуру.
— По своему усмотрению подберите людей, — приказал Гизатуллину командир отряда, — и занимайтесь, готовьтесь.
Гизатуллин мог заниматься со своей группой круглые сутки. Он словно испытывал каждого человека: годится ли для сложного задания? На рассвете сержант уводил группу в глубь леса.
— Не ходить надо разведчикам, а летать, — по-своему объяснял он, — земли чуть-чуть касаться, да и то только там, где можно…
А можно было в том случае, если не шуршали под рогами опавшие листья, не раздавался сухой треск хвороста… Попытайся-ка воспользоваться таким «разрешением» в лесу!
— Не задевайте веток, — твердил Гизатуллин.
Но ветки сплетались между собой. Пройди через эту стену!
Один из партизан в конце концов откровенно признался:
— Не смогу, товарищ младший сержант. Грузноват немного я, — он улыбнулся, — для полетов.
— Нет… Нет, — Гизатуллин отрицательно покачал головой. — Твой кулак очень нужен в разведке. Надо учиться ползать, ходить. Ты обязательно все сумеешь, Михайлов наш тоже грузноват, а научился.
Красноармеец Михайлов был среднего роста. Но никакая одежда не могла скрыть его широченных плеч.
В армии он начал заниматься боксом и в полку скоро стал чемпионом. Как многие сильные люди, Михайлов был добродушен, спокоен. Если он начинал о чем-нибудь вспоминать, то непременно каждая история была связана с именами его товарищей по спорту, по службе. О себе он говорил очень редко, смущаясь, по-мальчишески покашливая.
В противоположность ему Коркия был горяч, вечно чем-то возбужден. Он не мог равнодушно ни говорить, ни слушать. Сразу же метнутся густые широкие брови (кто-то в шутку посоветовал поделиться ими с Янисом) над глазами, в которых вечно сверкают огоньки.
Это значит, Коркия готов к спору «до потери сознания… своего противника».
И Михайлов, и Коркия тоже оказались нужными людьми в отряде. У них были военные знания. Да и выглядели друзья настоящими солдатами, на которых можно положиться в любом трудном деле.
— Когда же… по-настоящему немца потрогаем, товарищ комиссар? — часто спрашивали они Шерали Султанова.
— Скоро, скоро. Подготовим людей.
— Уже готовы! — выпаливал Коркия. — Можно драться! Все готовы.
— Ну, все-то не все, — спокойно замечал Михайлов.
— Почему не все! — возмущался Коркия. — Ты готов, я готов, все другие готовы.
Коркия считал, что такого «конкретного» заявления достаточно.
— Скоро, скоро, — продолжал успокаивать комиссар.
И вот пришло время, когда Султанов, пригласив друзей, сообщил им о решении напасть на разъезд.
— Справимся? — Он взглянул на красноармейцев.
— До последней капли крови будем биться с врагом. Умрем в бою! — неожиданно заявил Коркия.
— Когда идешь в бой, нужно о жизни думать, — улыбнулся комиссар. — Не таиться, конечно, в кустах, но все же с умом воевать. Кровь надо беречь. Она еще пригодится. Ох, как пригодится. Мы хотим еще пожить и будем жить!
Коркия смущенно покосился на друзей.
— Так я, товарищ комиссар, имел в виду безвыходное положение… Да и в этом случае с собой десяток фрицев прихвачу. Если не больше…
— Даже в безвыходном положении нужно за жизнь драться.
— Как же иначе! — решил шуткой закончить разговор Коркия. — Не знаю, кому как, а мне пока жизнь нравятся. На земле светлей и веселей.
— Когда ты сам на ней хозяин… — коротко добавил Михайлов.
— Будем хозяевами! — Шерали Султанов осмотрел солдат. — Сегодня немцы еще раз почувствуют, кто здесь хозяин. Итак, несколько слов о разъезде «Лесном».
Комиссар развернул карту.
— Разъезд наш ближайший сосед. Немцы уже успокоились, решили, что появление русских было стихийным. Просто кто-то пробивался на восток, к своим, и вынужден был вступить в бой.
Шерали впервые в жизни приходилось ставить по-настоящему боевую задачу бойцам. Из головы вылетели формулировки приказа, которые он учил в армии. Нужно было разбивать людей на группы. Каждой группе определить точный участок действия.
«Нет, все-таки я гражданский человек, — невольно подумал Шерали. — Если бы это касалось деревьев, все можно было бы решить легче и быстрее. А здесь…»
Он решил не вспоминать потерявшиеся в тумане прошлого формулировки, а объяснить боевую задачу своими словами.
— На первый взгляд все очень просто. Внезапность — и в результате легкая победа. Но стоит вспомнить местную пословицу: «Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь».
Шерали рассказал о задании такими обычными словами, что все действительно могло показаться легким.
Но бойцы слушали внимательно. Они чувствовали всю ответственность, которая ложилась им на плечи.
— Сержант Гизатуллин!
— Слушаю, товарищ комиссар! — вскочил с места сержант.
— Пойдете сегодня на задание, на разъезд «Лесной»… Болтливый немец требуется.
Гизатуллин широко улыбнулся и понимающе кивнул головой. Он давно ждал этого.
Ему поручалось главное: захватить «языка». Это было необходимо для уточнения данных о «Лесном».
«Языка» взять на разъезде «Лесном» лучше всего. Там сейчас находилась сравнительно небольшая группа фашистов.
Гизатуллин внимательно осмотрел снаряжение выделенных ему людей. Видимо оставшись довольным, прищурил глаза и одобрительно кивнул головой.
Через минуту он уже доложил комиссару о готовности группы и вскоре по узкой тропинке увел партизан в глубь леса.
Стали готовиться и другие группы.
Из лагеря выходили уже в сумерках. Изредка раздавался хруст веток, но сразу же наступала тишина. Крадучись пробирались партизаны к разъезду.
Осенняя ночь, темная и молчаливая. Казалось, и на разъезде царит глубокая тишина, лишь изредка гремели буферами проходящие поезда.
Комиссар обходил посты, перекидываясь одним-двумя словами с партизанами. Вот он очутился возле Яниса.
Снайпер в ожидании предстоящей охоты на фашистов внимательно поглядывал в сторону разъезда. Но ничего пока не замечал, кроме смутно мерцавших сигнальных огней.
— Ну как охота? — шепотом спросил его Султанов.
— Неважная, товарищ комиссар. Еще и зачина не сделал.