— Не бабье дело… Чайку нам лучше приготовь. Неровен час нагрянет гестапо… Для конспирации… Понятно?
Диковинного слова старуха не поняла, но вскоре загремела ведром.
Дед Митяй поинтересовался жизнью стариков.
— Какая там жизнь! — махнул рукой один из присутствующих. — Сидим и ждем горемычную с косой.
— И долго собираетесь ждать?
— Да как явится…
Дед Митяй чувствовал себя на голову выше в этой компании.
— Одни в деревне остались?
— Одни… — нерешительно произнес второй старец.
— Куда же попрятали сыновей да внуков?
— Куда? Куда? Ясно… Разбежались. Что им подставлять?
— Разбежались… — передразнил дед Митяй. — Хороших сынов вырастили, нечего сказать!
— Твои-то где?.. — грубовато спросил, не поднимая головы, хозяин дома.
— Не знаешь? Могу сказать… Там мои сыновья… На фронте. А внук со мной, в партизанах.
Не думал дед Митяй так быстро раскрывать свои карты. Но вылетела фраза… Теперь не воротишь. Старики переглянулись.
— В партизанах? Что ж ты, кочерыжка такая, молчишь, головы морочишь… От них пришел?
— От них… — сознался дед Митяй.
— Не врешь, старый хрен?
— Вот те… — И дед Митяй, отъявленный безбожник, торопливо перекрестился.
Его сверстники успокоились. Правда, они долго кряхтели, переглядывались. Деду Митяю люди верили, знали его, знали сыновей. Но вот он не очень-то похож на партизана. А может, такого старика и надо посылать?
— Ребята места себе не найдут… — наконец произнес хозяин дома.
Он погладил куцую бородку, откашлялся и степенно продолжал:
— Им по ружьишку в руки, были бы хорошими воинами.
— Оружие дадим… — солидно пообещал дед Митяй.
— А кто у вас в главных ходит?
— Добрые люди… — уклончиво ответил дед Митяй.
Хозяин дома понял, что задал лишний вопрос.
— Одно скажу, — продолжал дед Митяй, — что советская власть жива и партия наша жива. Поверьте мне. Давайте своих молодцов.
Ребят оказалось всего пятеро. Прятались они в лесу, в тесной землянке. Старики носили по ночам нехитрую еду и не знали, что делать. Появись восемнадцати-двадцатилетние парни в деревне, их бы сразу схватили гитлеровцы. Сейчас отправляли в Германию всех здоровых мужчин.
Дед Митяй «проинструктировал» будущих партизан, рассказал, как нужно добраться до отряда.
— Первому же человеку скажете, что от меня.
Ребята с уважением смотрели на щуплого деда, который пришел с таким важным заданием от имени советской власти.
— Не потеряетесь?
— Что вы, дедо… Ни в коем случае…
Через день посланец партизанского отряда был уже в другой деревне. Он снова распивал чаи и снова у давнего друга, говорил с ним о всякой всячине, поглядывал в окно.
По улице медленно, вразвалочку прошел полицай.
— Хозяин? — спросил дед Митяй.
— Хозяином рисуется, сволочь… — сдвинул брови старик.
— И вы любуетесь?
— Что ж делать… — развел руками давний друг.
— Душить их надо…
— Уж больно ты скор…
— Неужели мужиков не осталось, парней? — поинтересовался гость.
— Остались… А толку-то…
— Толк был бы…
Дед Митяй уже считал себя заправским дипломатом. Он даже с человеком, которого знал не первый десяток лет, вел осторожную беседу, давал почувствовать хозяину дома, что зашел к нему в гости не просто так, а по важному делу.
— Не крути, Митяй… — наконец не выдержал друг. — Говори, с чем пожаловал…
Гость разгладил лохматые брови, вздохнул и осторожно поставил блюдце на стол. Так же осторожно положил, будто драгоценность, кусочек сахара.
— С делом пожаловал… Думал, в вашей деревеньке пополнение добыть. А заодно и прихватить эту собаку… — дед Митяй кивнул на окно.
Хотя полицая на улице не было, хозяин понял, о ком идет речь.
— Пополнение? Для кого же оно…
— Для нашего отряда… — И гость снова взялся за блюдце. — На тебя надежды.
— Я-то куда гожусь?.. — удивился хозяин дома.
— Ты сиди… А вот помоложе народ сгодится.
В полночь дед Митяй ощупью пробирался со своим другом в заброшенную сторожку. Два парня внимательно слушали странного партизанского гонца, то и дело поглядывая на его спутника. Тот кивал головой, подтверждая полномочия деда Митяя.
— Но с пустыми руками приходить в отряд таким молодцам не подобает…
— Оружие?.. — спросил одни из парней.
— Оружие будет… — успокоил дед Митяй. — О другом я подумал. Прихватили бы вы с собой полицая. Ждет там его партизанский суд.
— Как же? — Парни переглянулись. — К нему за версту не подойдешь.
— Можно подойти… С вечера тянет самогон. Вот и взять его живьем… Разработаем операцию? — Дед Митяй опять щегольнул ярким словцом.
Три дня гостил партизанский гонец в деревне, подготавливая «операцию». На четвертый — незаметный гость двинулся дальше. Шел он спокойно, привыкнув к дороге, к частым патрульным, к косым взглядам полицаев.
А где-то по еле заметным тропкам, выбиваясь из сил, но стараясь не признаваться в этом, двое парней тащили грузного полицая, уже отрезвевшего, злого, перепуганного. Усталым путником, в «поисках родных и куска хлеба», добрался дед Митяй до районного центра.
Ему раньше приходилось бывать в Червонном Гае. Но сейчас старик не узнал веселый, зеленый городок. Тарахтели мотоциклы, с громким хохотом расхаживали подвыпившие солдаты, торопливо, стараясь быть незаметней, проскальзывали местные жители.
«Червонный Гай… Червонный Гай… Разве это ты? Ах, нехристи, до чего довели тебя…» — покачал головой дед Митяй.
Побродив по улочкам, старик вышел на проселочную дорогу, ведущую на кладбище. Долго пришлось ему ждать, пока появился возница. С Тимофеем дед Митяй перекинулся торопливыми, короткими фразами.
— Будет возможность, дай знать Тамаре, что с Борей и Шерали все в порядке… Ни один черт до нас не доберется… Пусть не беспокоится…
Через час старик в оборванной одежде стоял снова в центре. Мимо проехала машина. По шуму на улице Митяй понял, что это сам комендант майор фон Штаммер.
Конечно, офицер не обратил внимания на щуплую фигуру старика.
ПАРТИЗАНСКИЙ СУД
Шерали Султанов серьезно еще не задумывался над психологией предателя. Ну, Равчук — ясное дело. Отсиживался до поры до времени. Умело замаскировал свое логово. А вот этот? Что его заставило пойти в полицейские?
В землянке тесно. Партизаны сидят, прижавшись друг к другу. Многие из них тоже впервые видят предателя так близко. Тот клонит голову вниз, словно она свинцом налилась: он не может ее удержать даже на толстой шее.
— Давно в полицейских ходите?
Этот вопрос задает Опанас Гаврилович, народный заседатель. Его, Козлова, и Анкг Маслову партизаны единогласно избрали в состав суда.
Полицай медленно поднимает голову и едва шевелит губами.
— Кончайте… Что комедию ломаете? Все равно же к стенке поставите.
— Мы не убийцы… — строго обрывает Козлов. — Отвечайте на вопросы.
— Месяц скоро будет… — наконец говорит полицай и снова опускает голову.
— Сколько на твоей… — Опанас Гаврилович замолкает и поправляется: — На вашей совести сколько душ?
Полицай непонимающе смотрит на лесничего.
— Сколько вы погубили советских людей?.. — спрашивает Козлов.
Подсудимый крутит головой.
— Врет! — вскакивает один из парней. Ему лучше знать. Это он и тащил в партизанский отряд полицая.
— Тише! — поправляет Козлов. — Хотите выступить?
— Да… Хочу!
— Слово имеет свидетель… товарищ Костров.
Никогда не приходилось девятнадцатилетнему «товарищу Кострову», который до сих пор был просто Володькой, выступать с обвинением.
Запинаясь, краснея, он начал свой рассказ о зверствах пришибленного, сгорбившегося полицая.
— Я знаю его давно… Когда был вот таким… — Володя даже пригнулся, чтобы протянуть ладонь к полу. — Звали дядей Кузьмой… Был человек как человек… А оказывается, зверь в нем сидел…
Парень освоился и стал торопливо перечислять все, что успел натворить за месяц полицейский. При каждом имени, при каждой фамилии подсудимый все ниже опускал голову. И когда Козлов предоставил ему слово, полицай развел руками: что там говорить…
Землянка вздрогнула, зашумела — негодующе, гулко.
— Хватит с ним церемониться…
— Повесить его мало..
Шерали Султанов никогда не был на судебных заседаниях. Он не мог сравнить, не мог сказать: правильно ли соблюдены все формальности. В одном уверен комиссар: иначе поступать нельзя.
А Козлов еще до войны избирался народным заседателем. Поднявшись, он твердо предложил:
— Прошу встать…
От имени Родины, от имени народа Степан Иванович огласил приговор.
Предателя увели из землянки. И вскоре где-то в глуши раздался выстрел.
Все в лагере его слышали. Люди уже привыкли к смерти, привыкли к беспорядочной стрельбе и взрывам, но этот выстрел заставил всех вздрогнуть.
— Нужно, чтоб о решении партизанского суда узнал народ… — сказал Козлов, оставшись наедине с комиссаром.
— Следует выпустить несколько листовок… Напишем от руки и ночью вывесим в деревне.
— Правильно… — согласился командир отряда.
Они набросали короткий текст. Отдали Ане Масловой.
К вечеру десять листовок, десять страничек из школьной тетради, были подготовлены.
— Никогда не думал, — задумчиво разглядывая листок в косую клетку, сказал Степан Иванович, — что в детских тетрадях придется писать такие слова.
Под текстом стояла лаконичная подпись: «Партизанский суд».
— Пусть наводит страх на тех, кто решил предать Родину… От возмездия никуда не уйти. Пусть подбодрит людей, напомнит им, что советская власть жива.
Козлов сложил листовки.
— Думаю, лучше всего их доставит по месту назначения Володя со своим другом.
— Неплохо бы в помощь ребятам дать опытного солдата. Мало ли что случится… — добавил Шерали.
— Коркия?
— Хорошая кандидатура…
Когда вызвали в штатную землянку всех троих, Володя внес еще предложение: