— Сиди, сиди, — улыбнулся секретарь райкома. — Как, здорово?
Шерали, ничего не поднимая, смотрел на фотографию. Разумеется, случайность. Но есть опасение, что этой случайностью захотят воспользоваться гестаповцы.
Орлянский вложил фотографию в конверт.
— Есть прекрасная мысль. — Секретарь райкома снова улыбнулся. — Собственно, эта мысль принадлежит Тимофею Василенко. Как он ее называет — думка. И нужно сказать, думка заманчивая.
Шерали внимательно слушал Орлянского, и в то же время, против его воли, вставала в памяти картина приезда на «Лесной»… патруль пограничников, комендатура…
— Хороша думка? — спросил Орлянский.
Шерали поднялся.
— Я готов, товарищ секретарь!
— Ну вот и добре. Будем действовать.
Выйдя из блиндажа, Шерали вздохнул полной грудью.
Ярко светило осеннее солнце, но его лучи уже не грели землю, укрытую ворохами желтых, красных, бурых листьев. Шерали направился к землянке начальника штаба получить пароль для выезда.
Дела в штабе были закончены быстро, и Шерали решил, что еще ночью он доберется до «дома». Но в это время в штаб зашел Орлянский.
— Товарищ Султанов! Если хотите увидеться с Василенко, это нетрудно сделать. А повидаться с ним нужно было бы. Когда будете возвращаться, при выезде на дорогу, ведущую в Сосновку, возьмите немного левее. Впрочем, погодите, лучше я вам дам проводника. Дежурный, позовите товарища Панасюка! — приказал Орлянский.
В блиндаж через минуту спустился коренастый рыжеусый боец с трофейным автоматом за спиной.
— Вот этого товарища проводите до нового «фатерлянда». Знаете, о чем говорю?
— Так точно, товарищ Орлянский! — Панасюк улыбнулся. — Знаю новую «родину» фашистов!
— Вот и поведешь товарища сначала на «фатерлянд», а оттуда, когда он закончит там дела, — до стоянки.
— Есть, товарищ комиссар!
КОЗЛОВ
Кусты пробираются к железнодорожной насыпи по-пластунски. Они будто выползают из чащи леса и таятся на опушке, как на рубеже атаки.
Не задержи вовремя их, и кусты сомкнутся над рельсами.
Степан Иванович знал о борьбе, которую вели обходчики с кустами. И по всей линии всегда был образцовый порядок.
Это участок старика Еременко, кряжистого, с прокуренными запорожскими усами.
Участок заброшен. Нет обходчика, нет старика Еременко.
Степан Иванович знал о его гибели. Обходчик встретил группу немцев с дробовиком в руках.
Дорогой ценой заплатили гитлеровцы за «взятие» такого объекта, как сторожка.
Все знали старика Еременко как спокойного, уравновешенного человека. Грубое слово от него раз в год услышишь…
«Откуда же взялась эта бунтарская, бессмысленная вспышка? Обходчик, конечно, знал, чем кончится неравная схватка… — думал Козлов. — Минутный порыв ненависти? Да… Попробуй все это раскуси…»
Степан Иванович в который раз подумал о себе. Как все же мало он знал окружающих людей! Иные лесоводы, месяцами пропадающие где-то в глуши, выглядели в отличие от него весельчаками. А он жил на самом людном месте, на разъезде… С утра и до вечера стук колес, разговоры, смех, песни…
Песни пела Анечка. Особенно теплыми, тихими вечерами, когда где-то далеко-далеко смолкал стук колес последнего поезда.
Вначале Степан Иванович изображал занятого человека, для которого песни — пустая забава, потом… Потом он уже просил Аню что-нибудь спеть. Это уже было после разговора — очень простого, короткого.
— Вы не любите песни?
— Нет… Почему же… — растерялся от прямого, неожиданного вопроса начальник разъезда. — Люблю…
И попытался шуткой сгладить свою растерянность.
— Сам-то петь боюсь. Распугаю пассажиров. А слушать некогда…
Шутка получилась неуклюжей. Тем более, что Аня даже не улыбнулась, а серьезно ответила:
— Время можно найти.
«Конечно, можно найти!» — хотелось закричать Степану Ивановичу. Но кричать нельзя. Да и Аня далеко.
…Лежат партизаны на опушке леса. Ждут. Ждут, когда со стороны разъезда здесь, через заброшенный участок, пройдет поезд. Поезд небольшой, четыре вагона.
Охрана — всего несколько солдат.
«Наверное, в этих вагонах много знакомых… — думает Козлов. — Конечно, много».
Вчера точно было установлено время отправления поезда, количество вагонов, приблизительное число арестованных. Судя по тому, кого везли гитлеровцы — молодых, здоровых, — ясно, что арестованных собирают где-то на крупной станции, а оттуда отправят в Германию.
Козлов решил, сам руководить операцией. Только двенадцать человек были отобраны из всего отряда.
— Главное, внезапность… — несколько раз подчеркнул Степан Иванович, разрабатывая план операции!
— Вам бы самому не следовало ходить… — словно между прочим, сказал Шерали. — По законам мирного времени, вам положен бюллетень… Температура, хотя и небольшая, есть.
— О!.. То законы мирного времени, — улыбнулся Козлов. — Они остались пока в архивах.
Вместе с собой Козлов взял, как опытных воинов, Михайлова и Максудова. Они были отличными стрелками. А это главное в такой операции, когда придется «снимать» с поезда охрану.
…Лежат партизаны. Степан Иванович косится на часы. Еще время есть. Поторопились они, вышли раньше, чем следовало. Хотя так и надо. Расположился и ожидай! Ему хочется думать только об удачном итоге операции. Но сами по себе лезут совсем другие мысли, всплывают далекие картины юности.
— Вы, Козлов, какой-то такой… Не от мира сего…
Это говорит секретарь комсомольской организации курса. У нее тяжелая русая коса. То и дело Валечка (так ее звали все) перебрасывает косу за спину. Но стоит ей склониться над столом, как коса снова сползает на грудь.
— Таким букой жить нельзя, Козлов! Ни одна девушка вас не полюбит.
А он любил ее. Любил долго, с первого курса, скрывая эту любовь даже от самого себя.
Он представлял, как бы хохотала Валечка, узнав о его чувствах.
— Вам и поручение ответственное дать нельзя. С такой… энергией любое дело завалите, Козлов.
Часто с закрытыми глазами, притворившись, что спит, Козлов лежал в общежитии и мысленно отыскивал у Валечки отрицательные стороны. Удивительно! Их не было!
Козлов даже не обижался, что она не считала его за такого человека, который способен выполнить пустяковое задание.
— Тебе, с твоей замкнутостью, в науку нужно идти, Козлов.
Он помнит и эти слова.
— В науке тихо… Тебе нужна тишина.
Нет!.. Она мало еще в чем разбиралась. «Нужна тишина!» Он ненавидел тишину. Он любил шум людей… Хотя всегда казался спокойным, даже равнодушным.
Когда стало известно о распределении, Валя с укоризной (а может, это ему только показалось!) покачала головой.
— Ну и ну!.. Все-таки добился. Разъезд «Лесной»! Я специально на карте отыскала. У самой границы. Глушь… Тишина. Неужели это твоя мечта, твоя цель?
Она резко повернулась и ушла. Ушла совсем из его жизни. Он слышал о ее дальнейшей судьбе, о ее работе, замужестве.
Почему он не сказал ей тогда обо всем? И о своей любви, и о том, что он ничего не добивался? Его назначили. Его просто назначили в глухой уголок. Знали, что он не будет спорить, доказывать, поблагодарит и уйдет. Он же хотел это сказать. Хотел!.. Но Валя ушла. Ушла совсем.
Может быть, после такого прощального разговора он еще больше, совсем замкнулся? Вряд ли…
Иначе за что же его избрали членом районного комитета? Что он, собственно, сделал? Почему к нему шли советоваться люди?
Трудно ответить на эти вопросы. Очень трудно.
Потом в его размеренную, спокойную жизнь вошла с тихой, задумчивой песней Аня Маслова, молодая телеграфистка.
Но и ей ни единым словом, ни единым намеком не открылся Степан Иванович.
Когда она была рядом, он все откладывал со дня на день свое объяснение. Он не мог представить, как произойдет это объяснение. Вероятно, вовсе не произойдет, И что он скажет, человек, которому около тридцати лет?! Что он скажет ей, двадцатилетней?
Степан Иванович грустно улыбнулся, представив свой монолог:
— Живу шестой год на «Лесном». Одинок. И вот явились вы…
Глупо! По-мальчишески глупо. Хорошо, что Аня сейчас в штабе соединения. В те редкие минуты, когда он бывает там, — не до объяснений.
Ну хватит об этом! Минут через пятнадцать должен выйти состав. Нужно быть готовым. У него же операция, задание!
Знала бы Валя, какое дело все-таки ему доверили!
…Лежат партизаны… Молчат. Через плотные стены леса раздается приглушенный гудок. Вначале его слышит только Степан Иванович. Скорее всего догадывается. Потом и другие. Партизаны переглядываются. Каждый старается скрыть волнение.
А вот уже и стук колес…
Как медленно потянулось время.
Словно какая-то сила сдерживает его, тормозит…
«Да, да… Тормозит… — думает о своем Степан Иванович. — Тормозит. Если бы удачно упало на рельсы дерево. Перед самым паровозом…»
Вот уже дымок… А вот и паровоз…
Дальнейшую картину представить Степан Иванович так и не мог. Только помнилось начало.
Выстрел Михайлова. Немец на подножке паровоза, удивленно взмахнув руками, на секунду приподнявшись, вдруг рухнул под колеса. Затем взрыв. Сосна тяжело, неохотно, замерев на секунду, повалилась, преграждая путь составу.
И бешеные очереди пулемета. О нем партизаны не думали. Пулемет был неожиданностью.
Степан Иванович увидел: к железнодорожному полотну пробирается Максудов, сжимая гранату.
«Молодец! Молодец!» — не то хвалил, не то мысленно подбадривал Козлов догадливого красноармейца.
У полотна Максудов, пружинистым рывком привстал и метнул гранату в тамбур первой теплушки.
Пулемет умолк. Но и сам Максудов как-то странно обмяк и, уронив автомат, схватился за лицо.
Козлов уже поднимал людей.
— Вперед!
Заскрежетали, запоры теплушек!
— Выходи!.. Выходи!..
— В лес! Быстрее в лес!
Люди прыгали из вагонов, разбегались по сторонам. Один за другим исчезали они в лесу.