Геннадий Николаевич и юные техники ушли из школы едва ли не самые последние. Коля Притыкин из дежурного пятого «Б», задержавшийся потому, что сдавал Агриппине Петровне ведра, свидетельствовал, что ребята вышли из кабинета с головы до ног испачканные краской, а также и то, что некоторое время спустя какой-то лысый человек в рабочей спецовке и в старых допотопных ботах выволок из распахнутых настежь дверей нечто большое, встопорщенное, как бы даже и упирающееся, покрытое для маскировки куском темной материи.
— Вы здесь? — сказал Петр Никанорович Елене Ивановне, проходя в спортивный (он же и актовый) зал. — Я вас ищу.
— Я вас тоже. С ног сбилась. — Елена Ивановна сидела нога на ногу за длинным президиумным столом, проверяла тетради.
— Хотел узнать, как у нас с приглашениями.
— Отправила.
— Кому?
— Всем. — Елена Ивановна закончила проверять тетради, но тут же в ее руках появились спицы, и она проворно начала набирать петли.
— Замечательно, — похвалил директор, — у вас в руках все так и кипит. Только, знаете, м-мм… не стоило тратить столько сил. Всем — далеко не обязательно. Посудите сами, получит приглашение какой-нибудь Гоп Николай Петрович, явится — и испортит всем настроение. Встреча — все-таки праздник. Может, пресса будет. Не хотелось бы, хм, с плохой стороны…
— Не беспокойтесь, почта в последнее время работает из рук вон плохо, многие, видимо, не успеют получить приглашения.
Это еще больше огорчило Петра Никаноровича.
— Обидно будет, если не получат приглашения Серега Елкин или Динка-Пуговка… хотел сказать Диана Владимировна. Н-да, теперь она заведует зубной поликлиникой. — Петр Никанорович присел на стул, подпер кулаком подбородок, задумался. — Можете себе представить, что я тоже выпускник нашей школы. А Сережа и Дина — это ведь мои однокашники. Прекрасное было время! Его грустные коричневые глаза заблестели от подступивших к ним слез.
— Слышала, вы были горнистом в пионерской дружине. Это очень почетно.
— Я и на трубе играл. — Петр Никанорович достал платок, протяжно высморкался, — музыкальную закончил, думал, в музыку пойду, но школа вот перетянула… Они придут и спросят, рассказывай, Петр, какую ты воспитываешь смену. А я скажу, смотрите…
— И ребята покажут.
— Покажут, как бороться с недостатками.
— Вы думаете, они у нас все-таки есть?
— Отдельные. Но мы с ними уверенно боремся и побеждаем.
— Вот вы говорите, а я не верю, — сказала Елена Ивановна. Другое дело — сценический образ. Ему поверят.
— Н-да, силу искусства мы еще как следует не оценили. Кстати, у меня есть кандидатура на главную роль. — Прозвенел звонок. Петр Никанорович спохватился, что у него урок, побежал, в дверях обернулся, сказал: — Кандидатура что надо, отличник, запевала в школьном хоре. Снимаю с урока, пусть учит текст. Времени в обрез.
Вольтер смотрел со шкафа с обычной своей скорбной ухмылкой. Поднятых рук не было. Даже Славик Смирнов не горел желанием выйти к доске. Карандаш Антонины Сергеевны изуверски пополз по фамилиям сверху вниз. Приостановился на Смирнове. Но тут дверь приоткрылась, директор подозвал Антонину Сергеевну, они пошептались, и Славику было предложено тотчас поступить в распоряжение Елены Ивановны.
— Везет же, — сказал Гриня Самойлов, когда Славик, быстрехонько собрав вещи, выбежал из класса. Сказал и тотчас пожалел об этом. Все так подумали, но все промолчали. Его же Антонина Сергеевна вызвала к доске, и он получил оценку, которую на его месте получил бы всякий.
Оставшись одна, Елена Ивановна вспомнила, что у нее масса неотложных дел. Но времени было мало, сил еще меньше, поэтому она воспользовалась телефоном. Прежде всего следовало сделать некоторые распоряжения по дому.
— Алло, Сашенька, деточка!.. Мамочка на работе, в школе мамочка… А ты чем занимаешься?.. Умничка. Кушай творожок… нет, с кетчупом не рекомендуется, молочком разбавь. Ах, папа дома! Дай-ка ему трубку… Ты за квартиру заплатил? — ласково воркующий голос Елены Ивановны стал грозным и требовательным. Химчистка тоже на тебе… Я, между прочим, всю ночь не спала… А как же! — Она бросила трубку, сказала, обращаясь к самой себе: — Кто бы знал, как я устала. — В самом деле, глаза ее слипались, так она хотела спать. — Взялся за гуж, — сказала она, позевывая и похлопывая себя по рту, — не говори, что не муж… Тьфу, кажется, я засыпаю, рифмы в голову лезут, ерунда всякая… Досочинялась… Мне бы режиссера, чтобы поставил представление… Как же, дождешься… Пообещал было один, да и тот ногу сломал на репетиции… Тоже себя не жалеет, собственную ногу в жертву искус… (тут Елена Ивановна окончательно заснула) …ству-у…
Дверь тихонько отворилась, неслышно вошел человек, одет он был более чем скромно: в испачканную ржавчиной плащ-палатку, в теплые боты — такие уж лет тридцать никто не носит.
— Спит, умаялась бедняжка, — неожиданно бодро для своего замшелого вида сказал старик. — Эти вундеркинды кого хошь доведут. Пускай спит, будить не буду. — Взял одну из тетрадей, полистал, положил. Взял сценарий, ушел с ним за кулисы, сел по-восточному на пол, принялся читать, бормоча себе под нос:
— Поначирикали, ничего не разберешь. Кто учился не зря, ря-ря-ря, ря-ря-ря. Банальные, следует заметить, рифмы. Школа отмечает свой шестидесятилетний юбилей А раньше что же? Раньше, между прочим, здесь гимназия располагалась. Историю надо читать!.. А эт-то что?.. Перед ребятами выступят: директор, заведующая, заслуженный, передовик… Хотят показать товар лицом. Но позвольте спросить, откуда же тогда берутся хулиганы, тунеядцы, пьяницы? Они разве в школе не учились? У нас образование всеобщее!.. Действие заканчивается веселым хороводом. Зло окончательно повержено, торжествует добро… Нет, так в жизни не бывает, чтобы зло — раз — и подчистую. Отступление от реализма. Что будет значить добро, если зло перестанет существовать? Ничего! Пшик — вот ему будет красная цена! Нет, мир без зла — все равно что день без ночи, восток без запада или это… чемодан без ручки, вернее, ручка без чемодана… — Старик затих за кулисами, потому что услышал шаги. В зал вошел Славик.
— Здравствуйте, Елена Ивановна, — вежливо сказал Славик.
Елена Ивановна не пошевелилась.
Он подошел поближе и сказал немного громче:
— Елена Ивановна, добрый день, я пришел!
Елена Ивановна опять не отреагировала. Наконец Славик понял, что Елена Ивановна просто-напросто спит.
— Еленван-на! — закричал Славик. — А Васька Гоп окно разбил!
— Где? Когда? — вскочила Елена Ивановна.
— Пришел я, — скромно сказал Славик.
— Очень хорошо, что ты пришел, — сказала Елена Ивановна, постепенно приходя в себя. — Тут вот какое дело… Наверно, тебе не надо объяснять, что за день двадцать первое октября.
— Не надо, Елена Ивановна, Петр Никанорович объяснил.
— Прекрасно. К этому дню мы решили подготовить сюрприз. Мы тут на педсовете попедсоветовались… что-то у меня в горле пересохло. Короче говоря, тебе выпала большая честь… что это слабость у меня такая?.. играть главную роль. Возьми сценарий и выпиши свои слова. Где он? — похлопала ладонью по столу. — Наверно, у Петра Никаноровича. Сбегаю к Петру Никаноровичу. А мне надо срочно в ремонт. Тут недалеко, через дорогу. Целый год не могу забрать пылесос. Имей в виду, задание секретное. Никому ни слова, даже Феде Елкину. Иначе сюрприза не получится.
И они оба ушли. Тем временем загадочный старик протопал к столу и положил сценарий на место. Походив вокруг стола, поразмышляв о чем-то своем, он вновь убрался за кулисы.
Вскоре явился Славик.
— Чего она? Вот он, сценарий, — заворчал Славик, присаживаясь к столу. — «Сбегаю к Петру Никаноровичу»… «Мне в ремонт»… Мне, может, тоже в ремонт, может, у меня мозги лопнули от напряжения. Чуть что — сразу меня, отличника. Эх, был бы я троечником!
— Здравствуй, мальчик Слава! — сказал старик, выйдя из-за кулис.
— Здравствуйте, дедушка, — сказал Славик, — а откуда вы меня знаете? «Наверно, чей-нибудь дедушка», — подумал Славик, немного даже краснея за свои неосторожные слова.
— Тебя все знают. Ты же гордость школы… Между прочим, хочу тебе по секрету сказать, у тебя, несомненно, есть актерский талант. Вон как ловко учительницу передразниваешь.
— Да я так, — еще больше смутился Славик.
— Знаю, что так. С кем не бывает… По всему видно, ты годишься на куда более серьезные роли. Ну так какие твои годы! Дело в том, что я тебя очень хорошо понимаю. У меня тоже, видишь ли, много общественных нагрузок. Разболтался, однако… Ты вот что, переписывай слова, учи их прилежно, а я пойду. Дел по горло. Вас много, а я один, везде надо поспеть. Ну, будь здоров. Встретимся еще.
И он так же внезапно исчез, как появился. В этом умении внезапно появляться и исчезать было что-то загадочное, к тому же голос у старика то и дело менялся: то добрый и ласковый, как у артиста Литвинова («Здравствуй, мой маленький дружок!»), то толстый, как у оперного баса («Веришь ты, что всесилен, испостай, если хочешь…»). Однако Славик был занят сценарием, и ему некогда было обращать внимание на загадочность старика.
В открытые двери протиснулась коробка с пылесосом, а вслед за ней и сама Елена Ивановна.
— В мусорном контейнере уже нашла, а что же, говорят, делать, если не забираете… Сценарий, значит, нашелся. Где же был?
— На столе лежал, — сказал Славик.
— Вот как, — Елена Ивановна села на коробку, принялась тереть виски. — Нет, мне надо срочно домой. Выспаться хотя бы. Ты вот что, Славик, переписывай слова, а я… я пошла.
Оставшись один, Славик взял из стопки одну из тетрадей, полистал. Это оказалась тетрадь Феди Елкина. «Эх, Федя!.. Сам виноват, шевелить надо извилиной!» Потом он отыскал тетрадь Грини Самойлова. Гриня писал корову через «а», что от него можно было ожидать? А вот и его собственная тетрадь. «Ну что ж, — подумал Славик, — отличник ведь, так и должно быть».
В дверь заглянул Федя.
— Сла-вик! — позвал он.