Федя отпрыгнул к шведской стенке и быстро поднялся по ней на самый верх, придерживаясь за прикрепленный к потолку канат, закутался в занавес.
На сцену въехало огромное, встопорщенное, о трех головах чудище. Желто-лысые головы пучили красные глаза, скалили зубы. Каждая отливала буквами преимущественно какого-нибудь одного недостатка: «Зазнайство», «Лень», «Нивоспитанность». Все правильно, только на третьей голове ошибка. Из-за чудища выглянул старик в ботах, появился и исчез.
Федины планы рухнули, да он и сам чуть не рухнул со шведской стенки, так ему стало грустно и обидно. Загнилен на поверку оказался бутафорским, и обвели их с Гриней, как последних дураков.
— Повторим с самого начала, — сказала Елена Ивановна.
Толстенький, розовощекий витязь запохаживал вокруг змея. Каблучком притопывая, сабелькой помахивая, запел-заговорил звонким, как у всех отличников, голосом:
Как во славном во городе Верх-Исетске,
Во дремучем во темном подвале,
Школы средней номер тридцать два
Поселилось ужасное чудище…
— Не торопись, Славик, первую строфу следует читать в замедленном темпе, чтобы зрители успели проникнуться значительностью происходящих в школе событий. — Елена Ивановна, вспомнив о чем-то своем, подошла к телефону, быстро набрала номер. — Сашенька, ты, детка?.. Чем ты занимаешься?.. Ну, хорошо, я скоро приду.
Уж как мы с папаней сабельку выстругивали,
Лаком масляным ее покрывали…
— Этих слов не надо, тут мне не очень удалось.
— Эти слова я сам придумал, — сладким голосом сказал Славик.
— Да какой же ты у меня умница, прямо нарадоваться не могу. — Елена Ивановна поцеловала Славика в макушку два раза, в один и в другой завиток. — Давай, мой талантливый, переходи непосредственно к схватке.
Размахивая сабелькой, Славик пошел на Загнилена.
— Эх ты, гой еси Славик, сын Эдуардович! — заорал Федя и, оттолкнувшись от шведской стенки, полетел на канате. — Выходи ко мне на бой-драку честную, поглядим еще, кто кому надает!
— Ты что, Елкин, с потолка упал? Такой невоспитанный! Хоть бы «здрасте» сказал!
— Здрасте, — сказал тогда Федя, раскачиваясь над головой Елены Ивановны.
— Что надо? — замахнулся сабелькой Славик. — Тебя никто не приглашал!
— А я на драмкружок!..
— Опомнился, — горько задумалась о чем-то своем Елена Ивановна.
— Знаю я этого Елкина, разболтает всей школе — и никакого сюрприза не получится, — важно сказал Славик.
— Больно нужно.
— Хорошо, — подобрела вдруг Елена Ивановна, — разрешаю поприсутствовать. Спускайся.
— Да я ничего, я здесь могу, — сказал Федя, делая между тем на канате несложные гимнастические упражнения.
— Спускайся, будешь вместо зрителя! — Елена Ивановна достала из заднего кармана спортивного трико часы на цепочке, щелкнула крышкой. — Ты вот что, Славик, порепетируй еще минут пятнадцать, а мне, к сожалению, пора. В магазин за кефиром и за дочкой в садик. — И она ушла.
Федя спрыгнул наконец с каната.
— Нормально, — сказал он, разглядывая Загнилена. — Не боишься?
— Вот еще!.. Чучело ведь.
— А похож на настоящего. Я сначала думал, может, биоробот. Обрадовался. Не, куда нам до настоящего!
— А зачем тебе настоящий?
— Мало ли. Ну, летал бы на нем. Сел на загривок и айда над городом реять. Нормально?
— Ничего… — согласился Славик. — На этом, конечно, не пореешь. Самодельный. Купили в овощном тыкв, сделали из них головы. Согнули из проволоки каркас, обклеили картоном, цветной бумагой. Гриву нацепили из пакли. Ну, юные техники еще немного помудрили.
— И что ты будешь с этим Загниленчиком делать?
— Головы рубить — что еще?
— А новые не нарастут?
— Не.
— А вдруг?
— Я сценарий знаю назубок. Срубаю голову с надписью «Лень» — читаю стихи про лень. «Зазнайство» — так про зазнайство. И дальше в таком же духе. Чтоб пережитки не знали пощады.
— Тоже ничего… Везет же вам, отличникам, самое интересное всегда вам достается. А мы что, троечники? Только и остается быть зрителями.
— Выбивайся в отличники, кто тебе не дает? Или того… транзисторов не хватает?
— А вот дам по тыкве — и замкнутся твои, чтоб не хвалился!
— Но-но, полегче! — Славик опять замахнулся сабелькой, сделал несколько блестящих па. — Оскорблений не стерплю — острой шпагой заколю.
— Конечно, с доспехами… с сабелькой, — отступил Федя. Так любой дурак может.
— Ладно, пощажу, — убрал свою сабельку Славик.
— Спасибо, — подчеркнуто вежливо сказал Федя и снова забрался вверх по шведской стенке. — Валяй, репетируй.
— Итак, стихи про зазнайство! — объявил Славик, встав в богатырскую позу.
— Здравствуй, мальчик Слава. — Перед Славиком стоял старик в ботах. Черного халата на нем уже не было — вполне приличный клетчатый костюм. Цвета спелой тыквы лысина поблескивала, точно пропитанная лаком.
— Здравствуйте, дедушка! — вежливо сказал Славик.
— Я к тебе на минуточку. Беспокоюсь за тебя, роль все-таки ответственная. — Он достал из кармана золотую в виде дракончика табакерку, раскрыл ее, зацепил дрожащими пальцами щепотку табаку, мелко зачихал в кулак. Заметив, что Славик с любопытством смотрит на табакерку, пробормотал невнятно: — Редкая вещица, выпросил в музее на пару дней, но ты об этом никому, тсс… Доверяют служителям муз… Ах, да что я все и себе да о себе! Давай, мальчик Слава, показывай, как ты будешь человечество от пороков избавлять!
— Это нетрудно, — сделал несколько выпадов сабелькой Славик.
— Что ж, так сразу все недостатки и уничтожишь?
— Ага.
— И не жалко?
— А что жалеть?
— Ну, хотя бы один, самый маленький недостаток оставил. Тебе, насколько я понимаю, недостатки не нужны. Но ты о других подумал? Представь себе, что все вдруг избавились от недостатков. Все стали отличниками, все — запевалами в школьном хоре, все — активными общественниками… Может, это и хорошо. Однако возникает вопрос, кто же будет все-таки запевать, если все запевалы? И кого, спрашивается, хвалить, если все отличники? Отличник — значит отличается. Соображаешь?
— Мне что, — растерялся Славик, — мне сказали: учи — я и выучил.
— Ну, не обращай внимания, — засмеялся старик, — это я так, шутка на предмет диалектики… А вообще ты молодец. Вполне заслуживаешь трех килограммов конфет.
— Каких еще конфет?
— Как каких?.. Шоколадных, разумеется. Только как бы нам не забыть про эти самые конфеты. Сценарий столько раз менялся. По первоначальному варианту, помнится, ты должен был вступить в схватку с драконом в подвале… Ты человек образованный, читал, поди, сказки. Знаешь, что драконы так без дела не сидят. Если когда и нечем заняться, все плохие дела переделаны, они сторожами нанимаются. Охраняют, как правило, что-нибудь хорошенькое: золото там, драгоценности или принцессу. Данный дракон, как вы его изволите величать, Загнилен, сторожил клад, иначе говоря, склад с конфетами сорта «Еруслан Лазаревич» по цене шесть рублей, если мне не изменяет память, пятьдесят коп. Но, сам понимаешь, подвал по техническим причинам невозможен. Так и получилось, что дракон здесь, конфеты — там, в глиняном горшке.
Послышались шаркающие шаги, сонный голос Агриппины Петровны:
— Еленван-на! Славик! Закругляйтесь — школу пора закрывать!
— Я бы принес конфеты, — быстро заговорил старик в ботах, — тем более подвальная дверь открыта — видел, когда проходил мимо. Увы, тороплюсь, надо бежать еще в оперный театр проводить инвентаризацию голосов и пластики… Мы еще встретимся, потолкуем.
С этими словами старик исчез.
Федя живо спустился вниз.
— Славик, мы с тобой друзья?
— А что?
— Я в подвале знаю все ходы и выходы. Могу провести, мне ничего не стоит.
— Была охота ночью шарахаться… Да и некогда, у меня — режим. В девять я должен быть в постели. Сейчас как раз около девяти.
Федя и Славик вместе вышли из школы, вместе подошли к подъезду Славика. Славик, посмотрев на свои электронные часы, сказал:
— Еще без пяти. Пожалуй, минуты две еще можно подышать свежим воздухом. Полезно перед сном.
Федя домой не спешил, но и дышать рядом со Славиком не хотелось, снова направился к Грине.
В то самое время, может, на минуту раньше, Елена Ивановна с авоськой в руках, в которой были две бутылки кефира и два батона, звонила в дверь Петра Никаноровича, чтобы сообщить ему неприятную новость. Дома директора не оказалось. «Где же ему быть, как не в школе?..» — подумала она. И действительно настигла его на лестнице, он поднимался в кабинет, чтобы еще раз обдумать план мероприятия, до начала которого оставалась всего лишь одна ночь.
Глава десятая,
из которой становится известно, что бдительная железнодорожная милиция предотвращает международный скандал. Однако положение в школе остается по-прежнему напряженным.
Они вошли в актовый зал. Елена Ивановна поставила авоську на стол, устало опустилась на стул.
— У, змеюга! — замахнулась она на Загнилена — лампочки в люстре мигнули, в зале стало заметно темнее. — Ой! — вскрикнула Елена Ивановна.
— Что «ой»? — спросил Петр Никанорович. — Это вы сказали «ой»?
— Нет… то есть да, скорее всего, я.
— А что такое?
— Мне показалось, что он, оно, неприятно так ощерился, — шепотом сказала Елена Ивановна.
— Кто он? Я, что ли? — тоже шепотом спросил Петр Никанорович.
— Этот, — Елена Ивановна показала на Загнилена.
— Ерунда, — бодро сказал Петр Никанорович. Лампочки мигнули. Он подошел к Загнилену. — Сами же сотворили, чего же вы, ха-ха, боитесь?
— На свою голову.
Петр Никанорович потрогал одну из голов Загнилена пальцем, постучал ногтем по другой.
— Ой! — отдернул он руку. — М-мм… задел за что-то остренькое… укололся, можно сказать… Могли бы, конечно, сделать поаккуратней. Да, что касается качества, то мы далеко не на уровне.