— Я и не предполагаю, — тоже начала нервничать Елена Ивановна.
— Булка с кефиром это одно, а Славик — совсем другое, — авторитетно сказал Петр Никанорович. — Я так думаю.
— В милицию позвонить — и баста! — уцепилась за идею Елена Ивановна. — Там живо разберутся, кто ест… есть кто.
— Хватит с нас милиции, — поднял вверх руки Петр Никанорович. — Надо хоть немного позаботиться о репутации школы!.. Хотя вдвоем, видимо, нам не под силу. Иголку в стогу сена легче найти, чем Славика. Выведем из резерва Геннадия Николаевича и Антонину Сергеевну. Мы с Антониной Сергеевной держим курс на северо-запад, в сторону кафе «Серебряное копытце», вы же с Геннадием Николаевичем в противоположную сторону, беря ориентир на строящееся здание…
— Давайте наоборот, — вдруг возмутилась Елена Ивановна, мы — в кафе, вы — на строящееся здание.
— Не возражаю, пусть так, — грустно качнул головой Петр Никанорович и пошел к дверям.
Глава тринадцатая,
в которой рассказывается о пользе рыбьего жира, о том, что в отличие от Агриппины Петровны гопкомпания не дремлет.
К вечеру Тюлень пришел уже в себя, то есть в свою первоначальную форму. На весь рубль он купил рыбьего жира и пил через час по чайной ложечке. Как видно. Большой Гоп оказался прав, говоря о пользе рыбьего жира. Вечером же на своем экстренном совещании гопкомпания решила украсть Загнилена.
С приготовленными на всякий случай большим мешком и веревками, опасливо озираясь по сторонам, она отправилась к школе. Шла и ругалась, как обычно.
— Чтой-то не хочется снова в подвал, устал я чтой-то, — говорил Силыч.
— Все из-за тебя, Силыч, — напомнил ему Большой Гоп. — Если бы не ты, мы бы давно украли Загнилена, и теперь бы уж весь город дрожал от страха, а мы бы делали что хотели.
— Сантехников Загнилен, сантехников, — ворчал Тюлень.
— Я, может, пошутил, — оправдывался Силыч.
— Чтой-то ты в последнее время сильно веселый, дай ему, Гопа, чтобы он погрустнел малость…
Большой Гоп замахнулся, чтобы «дать» Силычу, но сделал вид, что почесал затылок. Из подвала вышли трое мальчишек. Один даже поздоровался:
— Здравствуйте, дяденьки!
Это озадачило гопкомпанию, но не настолько, чтобы изменить свои планы. Мальчишки скрылись за поворотом, она же растворилась в густой подвальной темноте.
Федя и Гриня нашли Славика в Маленькой подвальной комнате. Сидел на полу и уплетал за обе щеки конфеты. Достает из горшка — и в рот, достает — и в рот. Когда они зашли, он запихивал как раз последнюю. У Гриньки были все основания сказать:
— Я так и знал, не надо было спасать эту жадобину!
— Спасители нашлись. Без вас бы дорогу нашел.
— Вот она, благодарность человека, которого спасли от верной гибели… По шее дать, что ли?!
— Дай, Гринь!
Толкая впереди себя Славика, как пленного, они вошли в школу — им навстречу по коридору хлынули взрослые. Среди них и мама Славика, и Петр Никанорович, и Елена Ивановна. Давай тискать, обнимать и целовать Славика.
— Славик, деточка!
Как же ты нас напугал!
— Как же мы переволновались!
— Понятно, где тебя надо было искать, — сказал Петр Никанорович, осмотрев Славика.
— Там у двери вертятся самые настоящие уголовные бандиты, — вылез Гриня.
— Ну, это вы преувеличиваете, — сказал Петр Никанорович.
— Может, не настоящие, — смягчил Федя, — но и не члены родительского комитета. Я их знаю…
Тут раздался сварливый голос Агриппины Петровны:
— Петр Никанорыч! Еленван-на! Школу пора закрывать!
— Вы бы лучше потрудились закрыть подвальную дверь! Да как следует! — крикнул Петр Никанорович, причем с металлической, по-настоящему директорской ноткой в голосе. Потом тихонько добавил: — Вдруг и правда бандиты? Теперь уж ничему удивляться не приходится… Украдут какой-нибудь патрубок, потом где я его возьму?!
Глава четырнадцатая,
в которой лучшие выпускники школы занимают место в президиуме, а Большой Гоп делится с присутствующими своим педагогическим опытом.
Может быть, за всю свою историю школа не собирала столько народа. Взрослые группками и поодиночке ходили по школе, собирались в кружки, рассматривали пожелтевшие и довольно свежие фотографии, оживленно толковали. Тут же и школьники, все, с первого по десятый. В зал не пробьешься. Ребята гроздьями висели на шведских стенках, лепились на спортивных «козлах» и «конях». Маленький Гоп раскачивался на канате, норовя свалиться кому-нибудь на голову. Это уже, конечно, было слишком. Елена Ивановна тотчас шуганула его оттуда.
Сцена была еще пуста, справа только президиумный стол, слева — покрытый темным материалом, потому невидимый, Загнилен. Но вот заиграла труба, на сцену вышел Петр Никанорович. Был он в хорошо отутюженном сером костюме, модном сером галстуке. Тон его одежды деликатно оттенял праздничную улыбку на его несколько осунувшемся в последние дни лице. Прежде всего он пригласил президиум занять свои места. Папа и мама Феди Елкина, Диана Владимировна, передовик, директор, заведующая сели за стол, и от их праздничных улыбок стало как будто светлее в зале.
— Дорогие друзья! — сказал Петр Никанорович, и рука его привычно потянулась к узлу галстука, чтобы его поправить, хотя, конечно, нужды в том не было. — Я очень рад видеть вас в нашей прекрасной средней школе, в этом зале, в этот знаменательный день. Разрешите выразить… что вы, не посчитавшись…
Из-за кулис выглянул старик в ботах. На нем майка спортивного судьи, жутко фирменные штаны, вообще весь пестрел иностранными наклейками. Одна из наклеек была даже на его допотопном боте.
— А Славика нет, — сказал он вполголоса и исчез.
По залу покатился шепоток. «Славика нет, представления не будет, мероприятие срывается!»
Через весь зал уже пробивалась Елена Ивановна, спрашивая каждого:
— А вы Славика не видели? — пробившись к первому ряду, нагнулась к Феде. — Федя, ты Славика не видел?
— Так мы его вчера! — возмутился Федя. — С рук на руки!
— Беги к нему, может, дома. — Елена Ивановна взошла на сцену, на цыпочках прошла к Петру Никаноровичу, тихонько шепнула ему что-то на ухо.
— У нас в программе… — продолжал свою речь Петр Никанорович. — Программа, м-мм… у нас большая, в двух отделениях. А сейчас мы предоставим слово…
Федин папа начал медленно приподниматься, потому что знал, что первым выступать ему…
Бум! бум! бум! — услышали все глухие, точно из подземелья, удары. И слабый, чуть слышный голос.
— Что такое? — заволновались в зале.
— Ничего особенного, — попробовал успокоить всех Петр Никанорович. — Это, вероятно, в подвале. Славик, видимо, Смирнов. Забрел случайно. Детская шалость, не более. Сейчас, товарищи, я его приведу. — И он шагнул в глубину сцены, где была дверь в коридор.
Поднялся шум, крики: какой-то подвал, дети, которых там запирают… Во что, спрашивается, превратили школу?!
Петр Никанорович вернулся на сцену не один — впереди, оставляя мокрые следы, шлепала гопкомпания.
— Форменное безобразие! — заругался Силыч, снял шляпку — с нее пролилась вода, принялся рукавом чистить ее. — Во что превратилась моя резиновая шляпка?! А мой плащ?! Мой новый, мой гуммированный плащ! А мой ревматизм?! А моя любимая подагра?! Заперли на всю ночь в подвале больного человека, мож-скать, лучшего выпускника гимназии!…
— Я в милицию буду жаловаться! — заявил Большой Гоп, отряхиваясь и поднимая отчаянную пыль.
— Шуточки! — сказал Тюлень.
Кто в зале смеялся, а кто и сочувственно роптал.
— Товарищи, проходите в зал, — сказала гопкомпании Елена Ивановна, — здесь у нас президиум.
— Покорно благодарим, не беспокойтесь, — сказал Силыч, — мы здесь останемся.
— Да, но тут и стульев для вас нет, — замешкался Петр Никанорович.
— Кто-нибудь! — скомандовал старик в ботах. — Стулья! — И передаваемые из рук в руки два стула поплыли над рядами, скоро они были поставлены рядом с Загниленом, тщательно покрытым темной материей. На один сел Большой Гоп, на другой — Силыч.
— А мне два стула? — сказал Тюлень. Стульев больше не было. — Ах, так! — обиделся Тюлень и принялся надувать свой резиновый матрас. Надул и сел на него.
— Дорогие друзья, — снова начал Петр Никанорович. — Я тем не менее очень рад видеть вас, собравшихся в нашей прекрасной средней школе на встречу…
— Надобно все-таки уточнить, прекрасной или средней?
В зале возникло какое-то движение. Это пробирался к сцене Федя.
— Нет Славика, — сообщил он. — Нигде нет.
— Я должен извиниться за некоторую неорганизованность, — сказал Петр Никанорович, — нет главного участника представления, поэтому приходится на ходу перестраивать сценарий…
Гопкомпания загудела, загудел кое-кто и в зале.
— А может, он здесь, мальчонка-то? — сказал Силыч и сбросил с Загнилена покрывало.
Все так и ахнули.
Стало темнее, бившее в окна солнце вобрало лучи, ушло в тучу.
— Музыку! Почему не включают музыку?! — раздался усиленный мегафоном голос Елены Ивановны.
Включилась музыка, но, видимо, не на те обороты, замедленная, страшная. Тут же и выключилась, а вместо нее — бодренький спортивный марш.
— Это, если так можно выразиться, сюрприз! — сказал Петр Никанорович.
— Ужас-то какой, господи! — воскликнула Диана Владимировна.
— Привет, дракоша! — сказал Большой Гоп и чмокнул Загнилена в одну из его тыкв. — Здорово мы от тебя драпанули! Это Силыч пошутил, сантехников, говорит, ты, сантехников… Но ты ведь наш? Наш.
Разглядывавшие Загнилена взрослые и дети действительно отмечали между тем, что он здорово похож на гопкомпанию. Одна голова походила на голову Большого Гопа, другая — на голову Силыча, третья — на голову Тюленя.
— Товарищ! — сказала в мегафон Елена Ивановна. — Перестаньте жеваться, вы все-таки в президиуме.
— Эт вы мне? — переспросил Тюлень.
— А кому же?
— Понял, — скромно сказал Тюлень и действительно перестал жеваться. Но тут же повалился на свой резиновый матрас и захрапел.