— Только поэтому, наверное, и жив остался, — развел руками он. — У меня график — двое через четверо. Когда все началось, я как раз только заступил. Причем, на свое счастье — в головном офисе нашего ЧОПа дежурил. Сначала просто телевизор смотрел и дурел от происходящего, а когда про введение чрезвычайного положения вечером объявили — вскрыл самовольно оружейный шкаф и гладкоствольной «Сайгой» вооружился. Думал, уж лучше пусть, когда все наладится, меня за самоуправство и нарушение техники безопасности уволят, чем сейчас схарчат. А уже к следующему утру понял, что никто меня увольнять не будет — некому. Почти, как и ты, двое суток взаперти просидел… А куда мне было? Машины своей нет, да и водить я не умею. Вот и сидел — ждал у моря погоды. Потом мимо кантемировцы на «броне» проезжали, выживших собирали. Ну я к ним и выскочил. Страху натерпелся — не передать. Там и бежать-то было — только от подъезда через дворик, метров от силы пятнадцать — три тополя на Плющихе, блин, проскочить да еще тротуар, а по дороге раз пять чуть не слопали. Троих мертвецов сам пристрелил, двоих — кантемировцы подсобили.
Тарасюк нежно погладил по черному пластиковому прикладу свое ружье.
— Так что, Женя, если б не «Саёжка» — не факт, что я сейчас с тобой разговаривал бы. Хорошее ружьишко!
Женька вдруг поймала себя на мысли, что остро завидует сейчас этому человеку. Его спокойной, явно не показной уверенности. Сильный, наверняка много умеющий мужчина, да еще и способный за себя постоять. Такой, как он, точно в палаточном городке не засидится.
— Следующий… — недовольным голосом буркнул себе под нос вышедший из кабинета полный дядечка в сильно порванном и очень грязном, но явно некогда дорогом костюме. Да и по лицу тоже многое сказать можно. Женька на разных за время работы в «Форте» нагляделась. В том числе и на вот таких: самодовольные, лощеные, с барственными интонациями и презрительным взглядом. Хозяева жизни. А тут эта самая жизнь взяла да и взбрыкнула, образно говоря, приложив физиономией о стол. Этот, например, явно уже сообразил, что в судьбе у него наступили внезапные и серьезные перемены, а вот лицо под новые обстоятельства «переделать» — еще не успел. В общем, живая иллюстрация присловья «из грязи — в князи», только строго наоборот. И в грязь — в самом что ни на есть прямом смысле. Костюм его теперь разве что на половую тряпку сгодится, и то после тщательной стирки. Да, такому, похоже, действительно радоваться нечего.
Следующим был Тарасюк. Он привычным, естественным движением поправил на плече «Сайгу», стряхнул с ворота формы какую-то ему одному видимую пылинку и, расправив плечи и распахнув дверь, замер на пороге.
— Разрешите? Подполковник в отставке Тарасюк…
Закрывшаяся за ним массивная, обитая темно-бордовым дерматином металлическая дверь словно отрезала конец фразы.
— Удачи вам, Вячеслав Васильевич, — беззвучно, одними губами шепнула ему вслед Женька и тут же подумала, что удача больше понадобится ей самой. Тарасюку, чтоб у него все сложилось хорошо, за глаза хватит его собственных знаний и умений.
Пробыл подполковник в кабинете куда меньше, чем большинство тех, кто входил до него. Сначала по коридору бегом промчался красный и сильно вспотевший от натуги полный офицер с одной крупной звездочкой на камуфлированном погоне. Кажется, майор, по крайней мере, еще одного офицера с точно такой же звездочкой солдаты из охраны называли именно майором. Буквально через минуту утирающий пот рукавом офицер вывалился из кабинета назад, возбужденно вопя при этом в большую, с торчащей в сторону антенной, трубку спутникового телефона:
— Алексеич? Пляши, твою душу! С тебя ящик коньяку, причем как минимум — «Хеннеси»! А? Что значит, с какого перепугу? Я тебе техника к твоим «стрекозам» нашел. А? В смысле «по чём именно техника»? Да по всём, твою душу! Я тебе не лейтёху сопливого, вчера из училища, а цельного подполковника нарыл. Еще при Союзе служить начинавшего. Инженера! Командира технической эскадрильи, твою душу! — Толстяк развернул и мельком глянул в лист анкеты, который он, свернув в трубочку, нес в руке. — Основная специальность — СД[96], но в случае необходимости, говорит, может и за специалиста по авиационному оборудованию, и за спеца по радиоэлектронике, и даже за оружейника выступить. Правда, говорит, по смежным больше диагностика, с ремонтом чуть хуже… А? Чего? В каком учился?
Толстяк, утирая обильный пот, снова уткнулся в лист анкеты.
— В Харьковском Краснознаменном высшем военном авиационном инженерном училище, Алексеич, а потом в Москве факультет подготовки руководящего инженерно-технического состава закончил. Говорит тебе это о чем-нибудь? А-а-а! Проняло, наконец?! От я и говорю — «Хеннеси», и не меньше ящика, твою душу!
Орал майор так радостно, вдохновенно и возбужденно, словно он и в самом деле Тарасюка в каком-нибудь карьере или в шахте собственными руками откопал, причем откапывал несколько дней, не меньше. Шагавший за быстро семенящим по коридору толстяком Вячеслав Васильевич только и успел, что на ходу улыбнуться Женьке и задорно подмигнуть: не куксись, мол, прорвемся! Она улыбнулась ему в ответ и махнула ладошкой, а потом неуверенно потянула тяжелую дверь на себя.
Сидевшая за одним из столов женщина в камуфляже подняла на Женьку красные от недосыпа, усталые глаза.
— Садитесь, — кивнула она на стоявший перед столом стул. — Какие-нибудь документы с собой есть?
Женька торопливо вытащила из внутреннего кармана бушлата паспорт и протянула женщине. Та раскрыла его на первом развороте и, почти не глядя на монитор, быстро заколотила по клавиатуре, внося Женькины данные в какую-то анкету.
— Образование?
— Высшее, бухгалтер-аудитор…
В глазах женщины мелькнуло что-то среднее между раздражением и сочувствием.
— По какой специальности работали?
— Менеджер по продажам…
По выражению лица собеседницы Женька ясно видела, что ее «рейтинг» только что рухнул настолько низко, что… Словом, ниже уже практически некуда.
— Я еще готовлю неплохо и… — жалобно залепетала она.
— Золотко, — женщина подняла на нее усталый взгляд, — ты в столовой нашей была?
И, получив короткий кивок в ответ, продолжила:
— Так вот там у нас аж шесть шеф-поваров из не самых плохих московских ресторанов за должность посудомойки между собой бьются.
— И что же мне теперь делать?
— Так, — голос женщины внезапно посуровел. — Ты, надеюсь, тут рыдать и истерики устраивать не собираешься? А то надоели мне уже эти гламурные московские истерички… Хотя ты же из Иваново, да и по виду вроде не хлипкая… В общем, Евгения, не буду тебе врать и дежурных фраз вроде: «Возвращайтесь в палаточный лагерь, если ваша вакансия окажется востребованной, мы вас вызовем» — говорить тоже не буду. Потому что сильно сомневаюсь, что в ближайшие десять-пятнадцать лет кому-то понадобятся менеджеры по продажам с дипломом бухгалтера. Времена не те…
Больше всего Женьке сейчас хотелось заплакать, но она крепко, до побелевших костяшек, сжала кулаки и крепилась из последних сил.
— Посоветовать я тебе могу немногое. — Женщина задумчиво постучала по столешнице тонкими пальцами с аккуратно остриженными ногтями. — Попробуй найти людей, к которым можно присоединиться. Тут сейчас что-то вроде небольших семейных коммун формироваться начинают. Собираются получить оружие и по дальним, сейчас почти заброшенным деревням, что от городов подальше, сельское хозяйство налаживать. Может и возьмут. Хотя — уж больно маленькая ты… А там работа будет тяжелая. Попробуй парня себе среди солдат или молодых офицеров найти: ты молодая, на лицо интересная. Хотя выбор у них сейчас богатый… как бы не избаловались. В самом крайнем случае — продолжай в палаточном городке сидеть, мы вас не бросим. Какая-никакая крыша над головой, питание горячее, раз в неделю баню вам наладим. Не бог весть что, но все лучше, чем там…
Где именно «там» — и без пояснений понятно. Ну если с этой точки зрения на ситуацию смотреть, то конечно. Жизнь она все же лучше смерти. Но только уж больно варианты вырисовываются… неприглядные. Или в этакий мини-колхоз, грядки полоть с утра и до темноты, или к какому-нибудь мужику в содержанки, или дальше в дырявой палатке с дымящей печкой сидеть. Сказочный выбор!
— Постойте! — кольнуло вдруг внезапно Женьку произнесенное женщиной слово. — Вот вы сказали, что эти ваши… ну, колхозники… Получат оружие. А его что, всем желающим выдают?
— Да, — подтвердила та, явно не удивившись такому, еще пару недель совершенно невозможному, дико звучащему вопросу, — практически. Там главных условий всего три: отсутствие судимостей или психических болезней, возраст не меньше восемнадцати и наличие хоть какого-то документа, удостоверяющего личность.
— А где можно получить? — пережившая ужас трехсуточного заточения в офисе, когда нет шансов не то что выбраться, но и гарантированно с собой покончить, чтоб дальше не мучиться, Женька к возможности получить в руки оружие отнеслась предельно серьезно. Да и Тарасюк, нежно поглаживающий приклад своей «Саёжки», перед глазами до сих пор стоял. Глядя на него, Женька ясно осознала — в этом новом мире, страшном и жестоком, только вооруженный человек сможет считать себя человеком в полном смысле этого слова. Почти как у каких-нибудь древних славян, кельтов или викингов. Вооружен — человек; нет — холоп, смерд, скотинка серая, бесправная и бессловесная, живущая исключительно милостью тех, у кого оружие есть.
— Да у нас, на складе РАВ[97], — равнодушно пожала плечами женщина. — Прямо позади столовой, вправо от МСЧ[98] — дорога. По ней иди мимо склада ГСМ[99] и автопарка, немного не доходя до КПП, справа от дороги здоровенный такой ангар будет за забором, на калитке — табличка. Мимо не пройдешь.