У меня ныло плечо, и пакет с купленными по дороге продуктами казался не в меру тяжёлым. Мне хотелось поскорее домой, к горячему чаю, к компьютеру, к диванной подушке.
– Пойдём сюда, – сказала я собаке и свернула с широкого тротуара на узкую боковую дорожку, проложенную от разных дворов к нашей общей помойке. И собака, определив мой замысел, спокойно обогнула меня и пошла впереди.
Дороги наши слишком часто пролегают мимо помоек. Мы давно уже научились не обращать внимания на запахи, сопровождающие нас на пути к нашим целям. Бредём себе или бежим, не поднимая головы от асфальта, боясь запнуться. И эта конкретная помойка не представляла для меня ни помехи, ни интереса. Дорога мимо неё была лишь средством сократить путь. Но вдруг подняв голову, я увидела дворничиху, раскорячившуюся с коробом на колёсиках, сколоченным из толстой фанеры. В такие короба дворники у нас ссыпают убранные с асфальта листья, сломанные ветки и всякий мелкий мусор. Единственное переднее резиновое колесо короба удачно преодолело придорожную бровку и прекрасно покатилось бы дальше, везя за собой всю конструкцию, если бы не одно из двух задних колёсиков. Железное, маленькое, похожее на подшипник допотопного детского самоката, оно попало перед бровкой в выбоину и никак не хотело выбираться из неё.
Мы чуть замедлили шаги. Собака подняла голову. Наполненный выше меры растительным городским хламом фанерный короб подрагивал, но было не видно, кто же толкает его с другой стороны.
Я свернула с дорожки, чтобы обойти препятствие по газону, собака интуитивно свернула за мной.
Из-за короба показалась дворничиха. Маленькая, как подросток, и какая-то кривоватая, одетая в форменную, не по размеру куртку предприятия ЖКХ, в сбившейся со лба старой вязаной шапке, в разношенных штанах, в великоватых кроссовках, она была неказиста и вызывала чувство брезгливости, смешанное с желанием скорее перестать её видеть. Тёмными и от пыли, и от природы руками она упиралась в фанерную стенку короба и толкала его, толкала, помогая грудью и животом, наваливалась на короб… Короб сотрясался от толчков её рук и тела, но был слишком тяжёл, чтобы так просто сдвинуться с места – не вывёртывалось из ямы колесо.
– Так не вытолкаешь, надо снизу поднимать, – сказала я, подходя. Собака покосилась на дворничиху.
Дворничиха ничего не ответила, только остановилась, не глядя на меня, не поднимая головы, часто дыша.
– Давай, ты снизу поднимай, а я толкну, – зачем-то сказала я, хотя возиться с этим коробом совсем не хотелось.
Она повернула голову и посмотрела на собаку.
– Охраняй, – сказала я и поставила свой пакет на газон. Собака подошла и легла рядом с пакетом. Дворничиха всё так же, не глядя на меня, наклонилась и взялась за дно короба возле застрявшего колеса.
– Поднимай! – сказала я и руками и коленкой сильно толкнула. Короб сильно накренился, переваливаясь через бровку, и я подумала, что сейчас он опрокинется, но мы с дворничихой как-то сумели его удержать и выровнять, и вот уже он стоял всеми тремя колёсиками на асфальте и даже вроде бы красовался, обращаясь боком к помойке. Даже весело теперь гляделись его фанерные некрашеные бока и яркие листья, наваленные горой, будто короб был домиком невзаправдашнего лесного зверя.
Дворничиха выпрямилась, потёрла спину и в первый раз на меня посмотрела. Глаза её были тёмные, окруженные резкими морщинами, нос вдавленный, а рот широкий и бледный, без следов помады. Я отряхнула ладони. Она отвела взгляд и опять наклонилась к коробу. Я поняла, что ей нужно его поднять и перевернуть в контейнер помойки – вытряхнуть листья и мусор.
– Стой! – сказала я, невольно прислушиваясь к своему плечу. – Не вытряхивай сама, спину сорвёшь.
Она остановилась, глянула на меня искоса.
– Ты же не одна здесь? Наверное, есть кто-то из мужчин?.
– Сын. – сказала она и обернулась. Никого не было позади неё, только ровные кучки сметённых листьев уходили вдаль вдоль дорожек.
– Вот и позови его.
Я стала поднимать свою сумку. Собака встала.
– Не кусается? – спросила дворничиха.
– Нет. Она умная.
– А меня дома собака кусала! Прямо в живот!
Дворничиха вдруг отошла от короба и встала передо мной. В речи её почти не слышался акцент, но по скудности слов и фраз ясно было, что мой язык для неё чужой.
– Я маленькая была. У соседей играла. Там подружка жила. И собака была у них. Большая, ещё больше! – Дворничиха посмотрела на мою собаку. – Лето было. Жарко было. Маленький брат моей подруги… Он закричал. Чего кричал – не знаю совсем. Собака лежала и встала. И прыгнула на меня. Кусала в живот… – Дворничихины пальцы скребли по животу её огромной куртки, сжимались и разжимались, будто собачьи челюсти, глаза увлажнились воспоминанием – Их отец прибежал. Мой отец прибежал… Мать плакала…
Она говорила, а морщины на ее лице вдруг разгладились, кожа зарумянилась и посвежела, стала ясно, что дворничиха – женщина ещё совершенно не старая, вполне вероятно, даже почти ещё молодая…
– А-а-й! Как больно мне было! Кровь текла! – Она вспоминала, и лицо её нежилось воспоминанием, глаза сияли, и в улыбке заблестел металлический зуб. – Уколы мне потом делали… – мечтательно сказала она. – За укол конфету давали!
Я сказала своей собаке:
– Пойдём.
Дворничиха замолчала, но было видно, что она ещё там, на своей родине, среди своих домов, своей семьи и своих соседей. И даже воспоминание о страхе и боли, причинённых давно исчезнувшей во времени собакой, не могло пересилить нежность и радость воспоминаний о земле её детства, о доме.
– Ты всё-таки подожди сына. Одна не поднимай, тяжело, – сказала я.
– Он там работает. – Она снова обернулась туда, откуда разбегались сметённые горки листьев.
Вдалеке на взгорке, где горбился асфальт у дальнего дома, я увидела тонкую тёмную фигуру. Чернявый подросток с лопатой торопился по дорожке к нам. Он шёл, немного странно семеня ногами, как ходят люди, то ли больные, то ли просто слабые от природы.
Я отвернулась и пошла. Почти сразу же за моей спиной раздался грохот. Я обернулась. Не знаю, как уж она сумела, но короб уже был вознесён на край помоечного контейнера, и из него ссыпался, шурша, нескончаемый поток жёлтых листьев. Сын дворничихи, торопясь, подбежал к матери и тоже стал держать, и когда этот золотой поток прекратился, они вдвоём поставили короб на землю. Дворничиха ласково провела рукой по его свитеру, стряхивая не видимую мне веточку или щепку, они о чём-то заговорили, и до меня долетели только неясные, незнакомые звуки.
Собака посмотрела на меня, я на неё, мы повернулись и медленно пошли к своему дому.
Новогодний подарок
Игорь и Надя поссорились перед самым Новым годом. Так сильно поссорились, что прямо хоть до развода. Из-за какого-то пустяка. А так часто бывает: нагрузка на работе, давка в метро, суета в магазинах, то одно не успеешь, то другое, то парикмахерша заболеет, то туфли жмут… И пустяк в этот момент приобретает значение вселенской катастрофы.
В общем, дело было очень серьёзное.
Надя как раз домывала пол в кухне, когда Игорь пришёл откуда-то и протянул ей розочку в целлофановой упаковке. «С наступающим, мол». И пошёл в переднюю по чистому полу грязные ботинки снимать. Надя со всего маху в мусорное ведро эту розочку швырь! Но… Новый год своим чередом всё равно наступил, голодными же сидеть не будешь? Оливье, шампанское, селёдка под шубой… Слово за слово, и Игорь с Надей помирились. Надя ещё выдерживала какую-то паузу для приличия, а рано утром подарок свой мужу на подушку положила. Не могу уже сказать, что именно, но такой, какой он хотел. Надя заранее этот подарок купила.
Игорь подарок взял, посмотрел и спрашивает:
– Ну, а тебе сережки понравились?
– Какие серёжки?
– Ну, там к цветку пакетик привязан был. С сережками. Где цветок то?
– А-а-а… – Надя мысленно закрыла глаза, вспомнив, что накануне часов в десять вечера она как раз мусорное ведро и вынесла на помойку вместе с мусором. Чтобы Новый год со всем новым встретить, даже с ведром.
– А серёжки серебряные были? – спросила она, чтоб не так обидно было, если что…
– Вроде золотые я покупал.
– Знаешь что! – сказала Надя и, не дождавшись ответа, вылетела в коридор, дублёнку на себя напялила, а сапоги застегивать даже не стала. Пока в лифте ехала, соображала. Мусорка, конечно, приехать ещё не должна, слишком рано, но вот люди без определённых занятий…
Помойка, полная, стояла в конце двора.
– Соседи увидят. Плевать! Скажу, не помню, что делала. Шампанское, мол, в голову ударило, в неадеквате была.
Хотела уже Надя к помойке приблизиться, но случайно на окно своё посмотрела. Игорь стоял, отодвинув штору, и, как ей показалось, улыбался.
– А ведь он может и разыграть, – вдруг подумала Надя. – Вдруг неправда это, насчет серёжек? – Муж весело помахал ей из-за шторы.
Вот положение! А вдруг – правда? Не так уж много у меня золотых серёжек, всего одна пара. Неужели же я буду серёжками разбрасываться? Да и интересно, а какие же он купил?
Надя осторожно заглянула за край контейнера. Пахнет, однако, и не видно ведра. Она ведь ещё и размахнулась со злости, когда через борт швыряла. Где она будет искать свой цветок в этой горе мусора?
– Эй, девушка! Ты здесь по делу или пропусти!? – раздался сзади чей-то голос. Два парня по-деловому с палками в руках подходили к помойке с другой стороны.
– По делу! – торопливо сказала Надя и подумала. – Господи, у меня даже денег с собой нет, ведь я могла бы их попросить, поворошить здесь мусор.
«А отдадут они мне серёжки, если даже найдут? – тут же подумала она. – Они что, дураки? Ещё и палкой пристукнут».
А парни уже вовсю переворачивали мусор своими орудиями.
Надо домой идти, вздохнула она и посмотрела вверх. Окошко родное на третьем этаже стало пустым. Сидит, наверное, Игорь на кухне и кофеек попивает… Что ж, не надо было дурой быть и подарки выкидывать, – она уже сделала два шага назад.