но открыто. А за окном будто лес вдалеке, а на самом деле это просто соседний двор, что виден из их кухонного окна. И день тогда был даже не выходной, обычный рабочий. Он помнит. Просто погода была хорошей. Обманывает фотография. И все друг друга обманывают, наверное. И думают, что так будут счастливее. И чему тогда в жизни вообще можно верить?
– Димка, Рыжего есть чем кормить?
– Сейчас загляну в холодильник. Знаешь, Марин, пусто.
– Поняла. – Она ещё не решила, куда лучше идти, сразу в «Перекрёсток» или сначала в «Синенький», но близость перевесила. Хотелось быстрее домой. Марина за день соскучилась. Да и ноги устали.
– Ладно, попробую зайти к этой твоей, Оксане.
– Запомнила? Ей будет приятно.
– Не уверена.
Интересно, он в самом деле такой наивный? Такое впечатление, что ему жалко всех. Бедный маленький Димка. Или она все же в нём ошибается?
Марина потянула на себя стеклянную дверь и подумала: здороваться или нет? Решила не здороваться, но и оказалось, что не с кем. За кассой пусто, а спина второй продавщицы скрылась в подсобке. Марина сделала строгое лицо.
– Иди, там твоя пришла, – сказала Оксане Светка. Ксана смачно вытерла рот – пила как раз чай с куском медового торта, и вышла с сосредоточенным лицом десантника, готового к прыжку с парашютом. Марина стояла, как проверяющая из санэпидстанции. На училку похожа, подумала Оксана. Или на библиотекаршу.
Марина стояла и не знала, что сказать. Почему-то произнести сакраментальное «Мне рыбу для кота» язык не поворачивался.
– Котика покормить? – вдруг пришла на помощь Оксана. – Организуем, а как же. Котики – наше всё.
Это Марине совсем не понравилось. Что-то больно эта Оксана вежливая сегодня.
– Треску вон отличную завезли. Всё, что надо, найдём.
– Тогда килограмм хека, – сухо сказала Марина.
– Сделаем.
Когда Марина ушла, Светка опять вышла из подсобки, заняла место за кассой.
– Ну, как?
– Нормально.
– Чего она взяла?
– Хека.
Марина не то чтобы в библиотеке вообще никогда не работала, она и была там всего только пару раз в школе, когда на лето задали прочитать «Войну и мир» и ещё что-то такое же, тяжёловесное. Всё остальное она читала в интернете. А Оксана об этом вообще даже никогда не думала, но библиотека в её жизни была.
– Книжки рвать не будешь? Молодец. – Тётенька в зале сидела и вправду зачётная: с модной стрижкой-укладкой на тёмных волосах, худая, с беременным животом и недоверчивыми глазами. Она достала из-за стола свой живот и понесла его к специальному столику, где в длинном деревянном ящике хранились какие-то карточки.
– Давай свидетельство о рождении, запишу тебя, – тётенька с чистой карточкой в руках снова пришла на прежнее место. Оксана дала ей свой документ и бабушкин паспорт. Тётенька посмотрела в него, потом на Оксану, потом стала часто-часто дышать, и шариковая ручка в её руке сама стала выплясывать кривули, за которые в школе неминуемо поставили бы двойку и переписывать бы заставили. Что такого-то сложного? – думала Оксана, записать моё имя, фамилию, отчество. Оксанка почему-то тоже разволновалась и вместо того, чтобы попросить что-нибудь про любовь и дружбу, как хотела, сказала:
– Дайте мне почитать что-нибудь про детей.
Тётенька вся побагровела, потом поджала губы, ушла куда-то к полкам и, выйдя, положила перед Оксанкой пыльное «Детство Тёмы» в старом, затасканном переплете. Тёма с его проблемами Оксанке показался классово чуждым и нисколько не интересным, и поэтому на следующий день она опять пришла в библиотеку поменять его скучное детство на другую, более весёлую, книжку.
Вечером к бабушке с дедом пришёл отец. Он оказался без усов, но с бородой, поэтому Оксанка его даже сразу не узнала, а он ничего у неё не спросил и долго разговаривал в закрытой сараюшке с бабушкой и дедом. Поросёнок опять визжал, но отчего-то недовольно.
– Все только претензии выставляют, а хоть бы кто-нибудь денег дал, – в сердцах сказал дед, когда вернулся в дом, а потом опять ушёл в сарай и долго там о чём-то беседовал с поросёнком. А бабушка пришла ещё позже и сказала:
– К Маше, родственнице нашей, тоже приехала девочка из города. Ты в библиотеку больше не ходи, ходи к той девчонке. Вместе играть будете. И книжки у неё тоже какие-то есть. – Оксана согласилась, решив, что с новой девочкой познакомиться вреда не будет.
Новая подружка пробел в причинно-следственных отношениях, который Оксана уловила, но не поняла до конца, ликвидировала.
– Папка твой твою мамку бросил, а на библиотекарше поженился, – с возбуждённым лицом доложила она в первый же день знакомства. – Сам поженился, а твоим дедушке и бабушке денег на тебя не даёт. Я за дверью подслушивала.
Оксана, к удивлению девочки, ничего не спросила, а когда мамка приехала через месяц, сразу же сказала, что у бабки с дедом больше не останется.
– Почему?
Оксана не знала, что сказать, поэтому насупилась и сказала самое простое:
– Они поросёнка убрали.
– Ну, что ж теперь? Вкусный был поросёнок?
– Продали его. Целиком.
– А ты переживала, что ли?
– Не знаю. – Оксане не хотелось вспоминать, с каким неожиданным интересом она пробралась в сарай и долго рассматривала лежащего в большом корыте заколотого порося. Ей было не страшно, но её вдруг забила дрожь, когда она увидела его прикрытые глаза с белыми ресницами, бледный тёмный пятачок и подвернутые связанные ноги с отрубленными копытцами, чтобы вымокли в отдельном тазу. Её мелкая трясучка была не дрожью страха или отвращения, а следствием твёрдого решения человека, задумавшего что-то великое. Так для Оксаны стал великим интуитивный посыл заботиться о себе самой, не рассчитывать ни на чью помощь и смертно ненавидеть библиотекарш. И хотя о последнем пункте она с годами забыла, зато теперь вполне была удовлетворена своей жизнью. Что с того, что нет у неё своего жилья? Вон, люди рассказывают, что вся Европа на съёмных живёт. В этом смысле Оксана чувствовала себя европейкой. И даже на мать за то, что продала их комнатушку и купила на море хибару, похожую на гараж, Оксана не злилась.
– На море езжу, – с гордостью говорила она тем, кто спрашивал, куда она девается на праздники и в отпуск. О деде с бабкой Оксана с матерью никогда не разговаривала.
Теперь Оксана в подсобке еще грызла яблоко, а Марина в это самое время уже сидела за столом в кухне напротив Димки и строчила возмущённый пост в домовом чате. Три жалкие рыбьи тушки беспомощно оплывали льдом в пластмассовом тазике.
«Соседи! Замечаете ли вы, какое безобразие творится в «Синеньком» магазине? Хамство, недостаточный ассортимент товаров, постоянная грязь и обсчёты. Сегодня купила там рыбу и оплатила за килограмм и двести граммов. Принесла домой, взвесила – всего 700 г. И лёд на рыбе был толщиной чуть не в палец…»
Она прочитала вслух и спросила:
– Ну, как?
– Марин, я не специалист по заморозке рыбы.
– Но на траулерах явно не так замораживают!
– Ты даже слово «траулер» знаешь, – он улыбнулся.
– Я не поняла, – Марина посмотрела на него внимательнее. – Ты что, их защищаешь?
– Не защищаю. Обманывать покупателей нехорошо. Но грязи там какой-то особенной я тоже не заметил. Зимой они в тех местах, где покупатели ходят, всё время полы мыли. И витрины, я тоже видел, протирают часто.
– Нет, из-за таких, как ты, нас вечно будут обсчитывать! И правды никакой не добьёшься.
– Если хотеть правды, – он посмотрел куда-то в окно этим его отсутствующим взглядом, который она не любила и даже боялась, – то надо и самому всегда говорить правду. Быть объективным. А ты свалила всё в кучу… – Он плохо себя чувствовал, но ссориться не хотелось. Какая-то странная ситуация всё время возникала из-за этого магазинчика. Или не из-за магазина. А из-за чего тогда?
Рыжий пришёл, забрался к нему на колени, стал подсовывать крутую башку под руку, мурчать, и Дима сказал:
– Чаю выпьем? Ну его на фиг, этот магазин.
Марина встала из-за стола, кликнула по чайнику, чтобы включился, из шкафчика достала вазочку с вафлями, пошуршала целлофановой упаковкой тульского пряника, пальцем сквозь упаковку помяла – свежий или нет. И что-то стало распирать её в груди, пухнуть, какая-то обида, чувство несправедливости и даже зависть. Как у него получается, у этого Димки, быть всегда таким спокойным, рассудительным? Ничего его, кажется, не может вывести из себя. Не человек, робот какой-то. Интересно, а может он когда-нибудь стукнуть кулаком по столу? Она взглянула исподтишка. Сидят, красавчики! Он и кота её приманил, это ведь точно, что к нему Рыжий лезет чаще, чем к ней.
Она уперлась лбом в дверцу шкафчика и, сглотнув, сказала прямо в сахарницу, что стояла за стеклом на полке:
– Ну, тогда и ты мне правду скажи, Димка. Что тебе у меня надо? Жить негде?
На некоторое время повисло молчание, будто разом замолкли все соседские электродрели, застрял где-то лифт, замолчали дети, и собаки, сцепившиеся возле подъезда, заткнулись. Даже одинокий, и по общему домовому мнению, несчастный пианист, живущий где-то через четыре этажа, но прекрасно слышимый в кухне Марины, встал из-за инструмента и ушёл читать детектив. Наступила полная тишина.
– А я тебе что, надоел? – сказал Дима в этой тишине. Марина обернулась, и все у неё внутри похолодело. Он сидел на том же месте, где и сидел, но ноутбук его теперь был закрыт, а руки лежали на крышке и пальцы были какого-то зелёного цвета, как у мертвеца. И лица такого у него раньше Марина никогда не видела.
– Да не надоел ты мне, ты что? – забормотала она. Заюлила, заёрзала, и самой стало противно, страшно, будто падала в пропасть. – Пей, давай, горячее с мёдом, – торопясь поставила перед ним кружку с молоком. – Курицу, наверное, прямо из холодильника ел? Днём-то с голосом у тебя было гораздо лучше…
Дима взял ноутбук и пошёл из кухни.
– Просто я не понимаю! – горячечно побежала за ним Марина. – Я вроде старше тебя, ты никуда не ходишь, ни к родителям, ни к друзьям. Ни о чём со мной важном не разговариваешь… – Она увидела, как отъехала в коридоре дверца встроенного шкафа и закричала: – О себе ничего не рассказываешь! – И даже пошутить попыталась: – Ты что, шпион? – А сама уже чувствовала, что всё, разбилось уже всё, не склеить. А почему, что, так быстро… Она ведь сама нарывалась, зачем?