– Ну, миленький мой, ходу! Побежали ножками к магазину. Наискосок, наискосок, по тропиночке побежали… По асфальту, конечно, бежать удобнее, но по тропинке ближе. Тёплый ноябрь в этом году, середина месяца, а трава на газонах ещё зелёная.
Чёрт, на пригорке кочка, за кочку запнулась Таня, чуть не упала. У-у-ф! А Тимоша молодец, отцепился, не упал.
Вот и виден уже магазин. К счастью, недалеко бежать, если по дворам. Магазин – пятиэтажка со стеклянной витриной вдоль всего первого этажа. Бетонная приступочка над фундаментом. Таня облегчённо вздохнула – очередь ещё не такая большая. Не миллион человек. Женщины и мужчины стоят перед входом в магазин. Не в линеечку стоят, а рассредоточились группками неподалёку. Издалека если смотреть, будто народ на демонстрацию собрался, ждёт, когда надо будет в колонну строиться. Только невесёлый народ, без лозунгов, без транспарантов, без музыки из громкоговорителя. Некоторые из очереди, кто постарше, сидят на приступке, как на скамейке, подстелив под себя матерчатые сумки или газеты. Правда, сидеть очень узко, неудобно. Поэтому люди наклоняются вперёд, будто смотрят на свою обувь и выглядят из-за этого мокрыми, нахохлившимися, как вороны осенью. Но возле магазина есть газон, а на газоне три клёна. Листья уже опали, и получается, будто клёны на газоне стоят, как на коричневом шуршащем ковре. Тима оставил руку матери, направился на газон к этим листьям, стал шебуршить их лопатой.
Таня подошла к людям, громко спросила:
– Кто последний?
Высокая женщина в потёртой норковой шапке:
– Я. – И посмотрела внимательно на Тимошу.
– Годика два?
– Через три месяца два будет.
– Молодец. Сам ножками ходит, на ручки не просится.
Таня улыбнулась.
– Да. Молодец.
Тимоша услышал, раскраснелся от похвалы, прошёлся мимо тётеньки, его похвалившей, туда и обратно, взглянул на мать искоса, но с гордостью, протянул ей лопату подержать и пошёл к бетонной приступке, стал катать по свободному месту машинку. Таня встала рядом. Женщина тоже придвинулась к ним. Сказала Тимоше:
– Какая у тебя лопата красивая! Ну, скажи: ло-па-та.
Тима вдруг повернулся к женщине спиной и перестал катать машинку. Замер с ней в руках.
– Он не говорит ещё. А лопата для снега, – сказала Таня. – А снега нет. Да и вообще сейчас ничего нет.
Тимоша взял опять свою лопату, сорвался с места и начал бегать, стучать ею по асфальту.
– Вот и я тоже мужу говорю, – оживилась женщина. – Раньше в магазин придёшь – чего только нет. И колбаса, и мясо…
– Это в Москве было, – уточнила Таня, наблюдая за сыном. – У меня тётка из Рязани всегда по выходным на электричке за продуктами в Москву таскалась. Как съедят дома всё, так опять сюда. Мучение…
– А! – отмахнулась женщина. – Из-за этих приезжих такие очереди кругом были! Ни сапог не купить, ни сосисок. Пока с работы идёшь, всё расхватали уже. А вот когда с продуктами стало уже совсем плохо, у мужа на работе начали заказы давать. И кофе растворимый был в них, и чай со слоном, и колбаса копчёная, и икра, и тресковая печень… Я помню, один раз муж с работы даже воблу в заказе принёс. Представляете – воблу!
Тимоша отошел от приступочки, упал и заплакал. Таня не дослушала про воблу. Подбежала к сыну, подняла, подхватила на руки. Достала носовой платок, вытерла ему слёзы, стала счищать грязь с его ладошек и со штанов.
Женщина посмотрела на свои ручные часы.
– Ох, как эти детки мамкам-то достаются! А вырастут, и ещё неизвестно… Я внучку нянчила-нянчила, а она сейчас со мной и поговорить не хочет.
– Взрослая она? – спросила Таня.
– Малявка. В третьем классе.
Постепенно люди стали плотнее придвигаться к дверям, кучковаться, искать тех, за кем занимали. Какой-то мужчина встал у дверей, чтобы не пускать без очереди.
– А вы за кем стоите? – спросила женщину Таня.
– Вон, за мужчиной в серой куртке. С приёмником. Я его уж запомнила. Он всегда в очереди стоит и приёмник слушает. Но вам с ребёнком давиться не надо, – в глазах женщины обозначилось понимание. – Войдёте в магазин и встанете за мной. Я же вас запомнила, я подтвержу.
– Спасибо, – сказала Таня. – Мне, самое главное, молоко надо взять. Без молока ведь почти ничего для ребёнка не сделаешь. А потом уж хлеб. – Она с тревогой смотрела на всё возрастающую очередь. – Так много времени на всё это уходит. Погулять с ребёнком и то некогда…
– Сейчас от молока у многих диатез, – заметила женщина и поправила скособочившуюся на голове шапку. Рука у неё была сухая, бледная, длинная, с трещинками и чешуйками на коже. Но ногти были тщательно и остро подпилены, аккуратно покрыты перламутровым лаком. На безымянном пальце сияло толстое обручальное кольцо, а рядом, на среднем, блестел огромный золотой перстень с розовым аметистом.
– Красивое у вас кольцо!
Женщина повернула кольцо камнем внутрь.
– Муж подарил.
Тимофей заёрзал на коленях у матери, сполз опять с них, неловко повернулся и задел женщину лопатой.
– Тима! Осторожнее! – извинилась Таня.
– Ничего. Я детишек очень люблю! – Женщина снова посмотрела на часы, повернулась и пошла к дверям.
– Давай и мы, – Таня встала, отряхнула пальто и крепко взяла сына за руку. – Где твоя машина?
Тимофей высоко поднял машинку над головой.
– Крепче держи.
Люди уже скопились на ступеньках крыльца, собираясь штурмовать пока закрытые двери. Было видно, что это им не в новинку, не в первый день – привыкли. Стояли плотно. Прижимались друг к другу куртками и пальто. Выкрикивали:
– Открывайте! Сколько можно стоять!
Толпа трепыхалась, подавалась то назад, то вперёд. Напряжённая Таня стояла поодаль, крепко держа за руку сына, сжимая лопату и сумку. Теперь нужно было правильно рассчитать момент, чтобы подхватить Тиму на руки, ворваться вслед за толпой в магазин и быстро там сориентироваться. Никогда не узнаешь заранее, в каком отделе «выкинут» что-нибудь. Лопату Таня думала пристроить где-нибудь у входа в углу, чтобы не мешала.
Женщина, её собеседница, стояла сейчас у подножия ступенек, приподнималась на цыпочки, заглядывала поверх людских голов. Её круглая меховая шапка, казавшаяся ещё не по сезону, всё время съезжала ей то на затылок, то вбок, и женщина нервно её поправляла.
Вдруг из-за закрытых дверей раздался скрежет отодвигаемого засова, и из дверей магазина наружу протиснулся мужичок – лет сорока пяти – лохматый, с морщинистым пропитым лицом и свёрнутым на сторону носом. На нём был надет грязный резиновый фартук, у шеи виднелся застиранный морской тельник, а поверху была накинута телогрейка.
– Ну, чего толпимся мы здесь, чего здесь давимся!? – глумливо сказал он в толпу. – Разойдись, народ! Всё равно на всех не хватит! – И он, расталкивая поджавшихся к дверям людей, выбрался на ступеньки, присел и достал из кармана пачку папирос.
– Ишь, специально вылез сюда, а не через подсобку, чтобы над нами поиздеваться! – сказала какая-то женщина, стоящая впереди, но не та, за которой стояла Таня.
– Открыто! – крикнула продавщица, мелькнувшая в дверях, и быстро встала сбоку, чтобы её не смела толпа. Люди ринулись внутрь, а Таня, пока боящаяся из-за Тимоши вплотную следовать за другими, продолжала стоять возле ступенек. Грузчик теперь выбрался окончательно на асфальт и стоял, полуобернувшись на дверь, усмехаясь и пошатываясь, рядом с Таней.
– Ой, поперли… – Он небрежно окинул Таню взглядом и подмигнул заговорщицки. – Я ж сказал Надьке: «В «Ч»! Открывай, а то снесут!» Она и открыла. Слушается меня. – Он усмехнулся довольно и опять обратился к Тане: – Чего стоишь? Заходи!
– Скажите, а молоко привезли? – спросила Таня.
– Привезти-то привезли, да только один контейнер. Вчера-то два было. А сегодня – один. – С многозначительным видом грузчик сунул в рот папиросу и Тане опять подмигнул.
Но она уже не слушала его. Подхватив Тиму на руки, она устремилась за всосавшейся в двери толпой. Войдя, мгновенно огляделась, лопату бросила в углу у входа, а сама, неловко подпрыгивая и подбрасывая Тиму, норовившему выпасть из рук в скользком болоньевом комбинезоне, побежала в центр зала. Туда, куда обычно выкатывали молоко и где сейчас было больше всего людей. Тима, привыкший уже к таким перебежкам, вцепился в неё и молчал.
«Молочку» вывозили в торговый зал в глубоких сетчатых контейнерах, похожих на клетки для зверей. Высокие литровые упаковки с молоком были синего цвета с белыми пшеничными колосками, а упаковки с кефиром зеленели, как лесные поляны. Иногда молоко привозили ещё и в треугольных пакетах-пирамидках, уложенных в серые пластмассовые тазики-корзины. Тогда из них тянулись по полу от подсобки в зал белые молочные полосы – упаковки всегда протекали. Но люди были рады любому товару. Они метались от контейнера к контейнеру, а потом, уже с пакетами в руках, бежали наперегонки «на кассу», чтобы быстрее пробить чек и вырваться из магазина на волю. А больше в зале делать было и нечего. Прилавки, на которых раньше было масло, творог, сметана, давно опустели.
Таня сразу увидела, что сегодня был контейнер с «синим» молоком, а кефир вообще не привезли. Ну, хоть молоко!
– Тима, постой в сторонке! – Она хотела поставить сына у стены, но он не хотел оставаться один. Шумящая толпа пугала его. Он побежал за матерью и вцепился ей в руку. Таня прикрикнула: – Ну, постой же, тебе говорят! Нам молока не достанется!
Тима заплакал.
Люди хватали пакеты наугад. Те, кто сумел пробраться к контейнерам, успевали схватить по пакету в обе руки – больше двух всё равно в кассе не пробивали. Но и завладев пакетами, люди ещё не сразу могли выбраться из толпы – задние ряды напирали.
Таня напряглась. Молоко было необходимо. Но что было делать, не оставишь же плачущего ребёнка в толпе. Для верности она надела сумку на шею, благо ручка была такой, чтобы сумка оказалась на животе, подхватила плачущего Тимошу и стала пробиваться к контейнеру. Врезалась с ним в толпу, перед чьими-то спинами в первом ряду, но спины стояли так плотно, что к самому контейнеру пробиться не удалось. Держа сына одной рукой, другую она просунула между людскими телами и наугад, нашаривая в пустоте край контейнера, ухватилась за него, подтянулась и вслепую запустила руку