Рыба моя рыба — страница 2 из 17

— Так месяца четыре назад травили.

— И сколько уже так живете? — голубые глаза потемнели, как предгрозовое небо.

— Их трави не трави, они снова лезут, — сказала тетя Тоня, — только возни с этим на несколько дней.

— Роспоренадзора не боитесь? Где ваш договор с СЭС?

— Это к Генке.

Катя испугалась, как бы гроза не прогремела прямо на кухне. Она ретировалась к тазикам с нечищенными овощами. Старшие были отпущены к своим делам. Целый день на кухне висело напряжение. Леонид был не доволен всем. Он грустно смотрел на безвкусную вареную картошку, погружая ее в протирочную машину. Один из салатов собственноручно убрал с подачи, когда обнаружил, что его возглавляет тунец из просроченных консервных банок. А когда добрался до морозильника с мясом и рассмотрел этикетки со сроком годности, окончательно замолчал, поверженный обстановкой.

Генка явился после обеда.

— Осваиваетесь? — дыша перегаром, радушно спросил он.

— Можно вас? — ответил вопросом на вопрос Леонид и сам пригласил Геннадия Петровича в его же кабинет.

Обратно выбрался хмурый и уставший, словно после битвы.

— Завтра у нас дезинсекция, — прокатился его голос. — Кто-то может вечером остаться?

Все посмотрели на тетю Тоню. Тетя Тоня желания помогать не выказывала и глядела непримиримо.

— Я останусь, — вызвалась Катя, и больше никто.

До позднего вечера они заматывали посуду пленкой, освобождали стеллажи, прятали продукты и отодвигали от стен оборудование. Катя не заметила, как утихомирилось солнце и наступили шершавые легкие сумерки. 

Сидели на одном из столов в зале и переводили дух, глядя на горы утвари в полиэтиленовых коконах.

— Чего они все так? — обиженно, словно ребенок, спросил он. 

— Ремонт скоро, — Катя воспользовалась случаем, чтобы рассмотреть его упрямое лицо. — Уж больше года ждем. Всё тут переделают, и оборудование — новое будет…  И кондиционеры. И щели с дырами забьют. А сейчас какой смысл? 

Парень покачал головой:

— А чего помогаешь тогда?

— Жалко вас.

У проходной вместо того, чтобы попрощаться, он покатил ее велосипед. А она довольно зашагала рядом. По дороге рассказал, что сестра сильно болеет и он приехал к ней. А раньше работал в обычном московском кафе. У магазина попросил подождать и, вернувшись, положил в корзину две пачки морской соли.

 — Для твоей руки.

Перед поворотом на свою улицу, она сказала: 

— Пришли почти. Ну пока?

И он, махнув на прощание, зашагал с горки в рассеянную ночь.

Дома ее встретили чуть ли не с вилами. 

— Ты чего телефон не берешь? — Володя стоял возле двери, бледный и злой. — Пять часов нет.

— Так разрядился, наверно. У нас дезинсекция внеплановая, готовились.

По лицу свекрови пробежало недоверие:

— Мы уж чуть полицию не вызвали. Думали, как в прошлый раз.

Катя залилась краской. В прошлый раз, перед тем как устроиться посудомойкой, она загуляла. Помнила только начало: встретила девчонку из Сосенского, а та притащила ее в свою компанию. Дальше почти не помнила. Только жгучее чувство стыда, когда спустя три дня нашли ее в городе под забором детского садика. Теперь домашние ей это припоминали: как полицейские топтались в доме и составляли протокол, как снимали у всех отпечатки пальцев и как искали ее три дня. Володя тоже тогда еще пил, но его-то не стыдили за разбитую машину. И за то, как он продал ее остатки, а все деньги вложил в какую-то пирамиду, и теперь они выплачивали кредит. 

Тогда Катя так перепугалась, что закодировалась, и с тех пор держалась, хотя действие укола давно закончилось. Другого дома у нее не было. Здесь летними ночами над их с мужем диваном компанейски жужжали комары, она всегда была сыта и одета, а в выходные всей семьей лепили пельмени или вареники, и она чувствовала, что не одна. 

Когда они с Володей познакомились, Катя жила в отцовском доме, и у них была сплошная Садом и Гоморра, как говорила свекровь. Отец вахтовал. Почти год они с Володей жили не пойми на что, покупали ящиками спирт у знакомого в аптеке, и всякая память терялась между их разгоряченных тел и почти животного забытья, которым можно было отгородиться от жизни. От жизни, которая за туманной завесой развертывалась вокруг. Там, в жизни, была сплошная тоска — там убили брата, отец не выходил на связь, а Катю ждал только бессмысленный и беспощадный труд. Но из этой вот жизни вдруг появилась крепкая рука свекрови, перетащившая за шкирку через завесу вначале Володю, а потом и ее. 

Володя засобирался на лесопилку, но она сделала вид, что спит. Ей не хотелось видеть его лицо с белесыми бровями. Она лежала с закрытыми глазами, вспоминала вчерашнее и улыбалась. Когда половицы перестали отвечать на его тяжелые шаги, Катя умылась и собрала диван. Она на ходу сжевала бутерброд и поехала в КВД.

Там, у кабинета дерматолога, куда она записалась две недели назад по телефону, сидели растерянные люди, которые выглядели как дети, ждущие наказания. Она спросила, тут ли принимает Капустина, и тоже растерянно приткнулась в очередь.

— С чем пожаловали? — спросила ее врач.

— С экземой.

Врач посмотрела на нее неодобрительно:

— Табличку на двери видели?

Катя покрутила головой. 

— Девушка, я венеролог. У вас сифилис есть?

Катя покраснела. Она вспомнила людей в очереди и поняла, почему они казались такими потерянными. Возможно, они-то пришли с сифилисом, а не с экземами.

— А гонорея?

Катя отрицательно покрутила головой.

Капустина раздраженно подытожила:

— Ну вот будет у вас сифилис или гонорея, и приходите. А сейчас что вы ко мне пришли со своей экземой?

— Не знаю, меня так записали, — протянула Катя, испугавшись, что ее прогонят и опять придется ждать приема две недели. — Чешется очень. И некрасиво, — добавила она, заискивающе раскладывая на краешке стола больную ладонь. 

Врач обреченно посмотрела на руку. 

— Стресс? Работа, связанная с химическими веществами?

— Работа, — кивнула Катя.

— Ну и чего вы хотите? Работу меняйте и пройдет, — отрезала врач и недовольно что-то написала на бумажке. — А пока — вот, мажьте.

Катя поблагодарила и поверженно вышла из кабинета. Прочитала название мазей на рецепте. Часть из них, подешевле, она уже пробовала. Мази не помогали. 

Она вернулась домой и пожаловалась свекрови на бесплатную медицину. Свекровь попросила нашинковать капусту для пирогов. 

Потом, улучив момент, Катя курила, положив руку на теплую деревянную ступеньку крыльца и подставив ладонь солнцу. А вечером, когда Володя затопил баню, развела в тазике морскую соль. Думала, не позвонить ли Лидке — спросить, как там в столовой, да так и не решилась.

На рассвете все уже держали военный совет и смотрели на нее, как на перебежчика — даже Генка, который никогда так рано не появлялся. Пришли двое из другой смены. 

— Наразвлекалась с москвичом-то? — тетя Тоня загоготала.

— Ну зачем вы? — Катя прошмыгнула в раздевалку.

За ней покатилась волна осуждающих смешков. 

Переодевшись, Катя выскользнула в коридор и прижалась щекой к холодной стене за углом. Притаилась, подслушивая. 

— Гнать взашей таких, — кричала тетя Тоня, — совсем оборзел. Точно не просто так выперли его из Москвы-то. Че б он еще сюда притащился? Он даже на Леночку орал. Чувствует, скотина, что безответная она. 

Тетя Лена, чуть ли не слившись со стеной, как хамелеон, поддакнула:

— Так орал!.. Сказал, что котлеты у меня, как подошва, и что там хлеб сплошной, а не мясо. А у меня — пропорции. Я, что ли, это определяю? Чай руководство. А он как давай загибать, мол, Геннадий Петрович, что ли, это руководство…

— А масло!? — возмущенно просвистела тетя Тоня. — Я ему говорю: не можем мы его так часто менять — у нас перерасход будет в пять раз. А он: канцерогены, канцерогены. Типа мы людей травим. Это мы-то! Я девять лет тут работаю. 

— Мне вообще угрожал. — Все перевели взгляды на Генку. — Ладно еще дезинсекция — я навстречу пошел. А вчера говорит: давайте поставщиков менять, мол, просрочка сплошная. Я ему — а как мы концы с концами сведем? У нас загрузка низкая, если продукты дороже выйдут, в минус будем работать. И закроют нас к ядреной матери. Объясняю ему по-человечески. А он — знаете что?  

Все затаили дыхание.

— Сказал, что к главному пойдет. Стукач хренов. И какой нам ремонт после этого? 

— Приедут на готовенькое, — протянула повариха из другой смены, — и ну свои порядки устанавливать, не разобравшись. 

Пора было выбираться из укрытия. И Катя вынырнула из-за угла.

— Явилась, — хмыкнул Генка.

— Да он же не со зла. Просто как лучше хочет! — Пробурчала Катя и схватилась за тряпку. 

— Ну-ну, — хмыкнула Лидка. — Видели вас с ним в городе. Перед мужем не стыдно?

— Не было ничего у нас. — Рука особенно зудела этим утром, так и хотелось швырнуть в Лидкино узкое лицо тряпкой, как в таракана.

— Вы чего на нее накинулись? — утихомирил всех Генка. — Катька вон у нас уже два года, слова худого никогда не скажет, старается. Что вы сразу!..

Слышно было только, как ездит тряпка по поверхности стола.

— Но тебе, Кать, надо решать. Ты с кем? Тоже с ним к начальству пойдешь? 

Катя вспыхнула:

— Геннадий Петрович, ну вы что!

Когда за Леонидом хлопнула дверь, обстановка была как перед повешеньем.

— Не переодевайся, — предупредил Геннадий Петрович, который под весом обстоятельств, будто подрос и распустился. — Уволен.

Парень остановился, пойманный врасплох, и обвел взглядом коллектив.

— И все согласны?

Он пронзительно посмотрел на Катю. Она опустила глаза и промолчала.

— Понятно. — Леонид покопался в сумке и достал из нее небольшую банку.

Он подошел к Кате:

— Это мазь из грецких орехов. Здесь кожура зеленого ореха, высушенные листья ореха и растительное мало. Хранить в темноте. Мазать два раза в день. Повтори.

Не отрывая глаз от пола, чувствуя, как подступают слезы, она повторила: