Как только Андреа и Итало произнесли «аминь» и перекрестились, Райнер расцепил руки и повернулся к холму, с которого они спустились сюда.
– Погоди-ка, – сказал Итало.
– Что такое? – спросил Райнер.
– Нам стоит похоронить его как следует.
– Мы помолились и оставили отметку. Этого хватит.
– Его нельзя просто так бросить, – сказал Андреа. – Нужно вырыть могилу.
– Вот только чем? – скептически вопросил Райнер.
– Хотя бы натаскаем сюда камней. – Андреа указал на берег. – Сложим их над ним.
Райнер покачал головой.
– Очень жаль, но времени нет.
– Почему же нет? – спросил Андреа. – Не так уж много его и нужно.
– Пока мы тут с вами говорим, Рыбак вполне может оправиться. А если он оправится, он ни за что не отпустит нас живыми – проход, через который мы попали сюда, попросту закроется. Поэтому лучше поторопиться.
– Разве Рыбак не мертв? – спросил Итало, и выражение его лица нагнало на Якоба страху. На Райнера, однако, оно впечатления явно не произвело.
– Кто тебе это сказал? – спросил он.
– Мои глаза, – ответил Итало. – У меня на глазах ты отрубил ему ногу, а потом его уволокло на веревке в океан.
– И ты думаешь, что этого достаточно, чтобы положить конец тому, кто столько всего натворил? – Райнер обвел рукой могучие пни, мотки тросов, обезглавленных быков, чудовище, возвышающееся над волнами. Якобу вспомнился образ с высоты птичьего полета, и нервозность Итало углубила его страх. А ведь действительно, что заставило их поверить, что человек, поймавший самого Левиафана, мог быть сражен бывшим университетским профессором и горсткой каменщиков? Якоб почти что запаниковал, и Райнер, видимо, понял это по его лицу, так как добавил:
– Недооценивать себя не стоит. Здесь нами была одержана солидная победа. Нашим семьям больше ничто не угрожает. Планы Рыбака нарушены. И сам Рыбак пойман в ловушку собственными ухищрениями. Если нам повезет, то великий зверь, к которому он ныне привязан, вырвется на свободу и уплывет в океан, утащив его следом. Если не повезет, то Рыбак сможет освободиться. Но даже если это произойдет, у него уйдут десятилетия на то, чтобы выбраться из неволи, в которую он угодил не без нашей помощи.
Райнер хотел сказать что-то еще, но его слова заглушил нарастающий рокот.
– Океан! – произнес Итало, но все уже и так обратили взгляд к волнам. Огромная дуга плоти Левиафана над ними снова сотрясалась – и если тогда существо, захваченное и пытающееся устроиться поудобнее, просто ворочалось, сейчас оно двигалось совсем иначе. Зверь – Якоб больше не мог думать об этом как об острове – раскачивал свою тушу из стороны в сторону, и бушующие вокруг него волны и породили привлекший всеобщее внимание шум. Все еще раскачиваясь, существо воспряло – со дна будто поднялась огромная гора, и еще одна, даже больше первой. Челюсть Якоба отвисла, и он ничего не смог с этим поделать, ибо монстр на его глазах достиг поистине альпийских вершин. Целые реки воды, Дунай и Гудзоны, лились с него, черный океан кругом него буквально кипел.
Якоб не испытывал уже ни страха, ни трепета – вид затмившего небо зверя опустошил его. Когда на плечи ему легли чьи-то руки, развернули на сто восемьдесят градусов и подтолкнули к холму, он некоторое время шел вперед по чистой инерции, пока не увидел бегущих впереди Андреа и Итало. Тогда он и сам сорвался на спринт. Райнер бежал рядом с ним, и, несмотря на бледный свет, омывавший его лицо, Якоб почти мог различить написанную на нем тревогу. Знание, что у Райнера могли быть и такие эмоции, взбодрило Якоба, подстегнуло поднажать, и когда они оказались у подножия холма, он, быстро убедившись, что Райнер не отставал, и что громада зверя все никак не заканчивалась, стал карабкаться наверх, наплевав на болезненное покалывание в ногах и на горевшие огнем легкие. Чаща странных здешних деревьев становилась все гуще, каждый вздох стал казаться непосильным. Темнота клубилась по краям его зрения, пока все, что он видел, не выродилось в длинный черный туннель, по которому бежали со всех ног Андреа и Итало. Что-то давило на спину – руки Райнера, толкавшие вперед. В мгновение ока ноги Якоба стали будто два бетонных блока – подволакивались и тяжелели с каждым шагом. Топор все еще был при нем – он умудрился не потерять его во всей этой суматохе; с тем же успехом он мог бы волочь за собой дубовый ствол. Он бы бросил злосчастное орудие с удовольствием – вот только пальцы забыли, как надо разжиматься.
Едва Якоб поднялся на вершину холма, ему потребовалось еще с полдюжины шагов, чтобы понять, что он сделал. Он не смог остановиться сразу, его ноги были не в состоянии вот так взять и прекратить двигаться. Как бегун, выигравший забег всей жизни (что не так уж и далеко от истины), Якоб ходил по кругу, прижав руки к бедрам, голову наклонив назад, закрыв глаза и тяжело вдыхая. Неподалеку от себя он слышал хриплые вздохи Райнера. Глаза надо было, конечно, открыть, но Якоб был не в состоянии думать о чем-то столь нежелательном. Его изнеможение сменилось тошнотой, страшный груз лег на плечи. Когда Райнер ухватил его за бока, заставив притормозить, ему все же пришлось распахнуть глаза; Райнер потащил его вперед, указывая направление, но Якоб лишь покачал головой, показывая, что бежать больше не сможет. Да, ими был проделан долгий путь и до спасения оставалось всего ничего, но пусть лучше выйдут Андреа и Итало – они всяко сильней.
И тут Райнер вдруг спросил его:
– А как же Лотти?
Якоб дернулся, будто ужаленный. Это имя было, пожалуй, единственным, что смогло бы прорваться сквозь окутавшую его дурноту. Вопросы роились у него в голове – почему вдруг Райнер упомянул Лотти, значило ли это, что он больше не возражает против внимания Якоба к ней? Но как такое возможно – мало того, что Якоб австриец, так еще и прикончил совсем недавно ни в чем не повинного человека! Не зная, что сказать, он открыл рот, но Райнер уже убежал вслед за Андреа и Итало. Возможно, Якоб и призадумался насчет того, сможет ли найти в себе силы, чтобы добежать до двери из особняка Дорта, но исход этих дум уже был ясен – уверенный, что вопрос Райнера подразумевал под собой некое обещание, Якоб поклялся себе, что отыщет выход из этого места.
В последующие годы, когда Якоб поведал Лотти о своих переживаниях и переживаниях своих спутников в ту странную ночь, эта подробность осталась ее любимой. Видимо, даже после того, как их отношения узаконились, образ раскрасневшегося Якоба, ради нее прорывающегося следом за остальными сквозь лес странных деревьев, плавно переходящий в обычный сосновый бор, глубоко в душе вдохновлял ее.
Отступая к двери, Якоб бросил лишь один прощальный взгляд назад через плечо – к тому времени вокруг него были одни лишь высокие и густые деревья, выход находился совсем рядом. Над кронами соснового бора он увидел огромный закругленный край – какую-то болтающуюся в воздухе часть великого морского зверя, желанного улова Рыбака. Высоту этой части животного Якоб не желал прикидывать даже примерно; прямо у него на глазах она начала смещаться, неспешно клониться, словно башня из тяжелого кирпича, к темным водам. В один миг она исчезла, и Якоб поежился, представив себе размеры поднятой ею волны. Не желая ждать, пока волна эта доберется до него, он помчал вперед, к своим спутникам.
Либо они добровольно ждут его, либо Райнер заставил их подождать. Ученый держал открытой тяжелую дверь, вделанную в ствол особо широкого дерева. Якоба почти не удивил тот факт, что эта новая дверь каким-то чудом заняла место той, которую Райнер снес, прорываясь сюда, – тем не менее это так. На руке, которой Райнер придерживал дверь, выступили жилы – работенка была явно не из легких. Когда Якоб поравнялся с ними, он кивнул Итало и Андреа, чтобы те шли в проход.
– Быстрее! – крикнул он Якобу. Тот захотел в ответ крикнуть, что и так спешит изо всех сил, но дыхания ему попросту не хватило. Где-то за спиной набирал силу оглушительный рев воды, грохот осыпающихся каменных пород. Странный свет на лице Райнера ослаб настолько, что Якоб увидел пот, стекающий по лбу ученого. Прикоснувшись к нему на бегу, Якоб подпрыгнул и перескочил высокий порог.
Он вырвался в ночную прохладу. Райнер, выбежав следом, с силой захлопнул за собой дверь и приник к ней; кольцо сызнова целого дверного молотка глухо звякнуло. Взгляды мужчин скрестились на нем: все ждали незнамо чего, какого-то, быть может, знака, однозначно указавшего бы, что их приключение завершилось. Но всё, что они услышали, – пение птиц в преддверии рассвета; все, что увидели, – небо над головой, из черного перетекающее в темно-голубое.
Оттолкнувшись от двери, Райнер взмахнул руками и произнес:
– Глядите!
Мужчины заозирались. Якоб заметил сразу – стены воды, сопровождавшие их на пути к особняку Дорта, исчезли, и трава там, где они когда-то были, серебрилась лишь от обычной росы.
– У нас получилось, – вымолвил Итало. Судя по тону его голоса это был скорее вопрос, нежели утверждение.
– Похоже, что да, – сказал Райнер.
– Какое еще, черт тебя дери, «похоже»?
– Видимо, мы добились успеха.
– Почему «видимо»? – не унимался Итало.
– Потому что пока еще слишком рано утверждать наверняка.
– И сколько времени должно пройти, чтоб наверняка?
– Когда каждый из нас умрет в своей постели, – ответил Райнер, – от того, чему будет предопределено закончить наши дни на этой земле, тогда можно будет сказать, что весь наш сегодняшний труд не прошел задаром. Если, сколько бы времени ни прошло, семьи наши не пострадают ни от чего, кроме типичных болезней, тогда нам можно будет с легким сердцем испустить последний вздох. Если никто из нас больше никогда не услышит речь поднятого из могилы человека, тогда на смертном одре нам можно будет спокойно смежить веки.
– А что если нашим детям придется отвечать за то, что мы сделали? – спросил Итало. – Или даже нашим внукам?
– Мы к тому времени будем мертвы, – отрезал Райнер, – и ничто из этого нас заботить уже не будет. – Прежде чем Итало смог что-то добавить, Райнер ступил на тропу к лагерю и зашагал прочь. Сначала Андреа, затем Якоб и наконец хмурый как туча Итало – все они последовали за ним.