— Слушай, Гвюдрун, давай-ка пойдем куда-нибудь развлечемся.
— Тебе со мной скучно?
— Нет. Конечно, мне с тобой не скучно, но нельзя же все время торчать дома вдвоем… А тебе не хочется развлечься со мной, Гвюдрун?
— Да-да.
Ей встретилось сегодня столько женщин с детскими колясками. Одна коляска была голубая, как глаза сидящей в ней девчушки. Обеими ручками малышка держала красивую красную погремушку.
Нет надежды, что Атли захочет ребенка, во всяком случае в ближайшее время. С детьми так трудно и беспокойно.
Почему Атли не с ней?
Гвюдрун устала.
Порой трудновато все время ходить на работу и при этом думать о доме. Но сейчас можно отдохнуть.
Она одна.
Атли в своей комнате. Ему нужен покой. Она не должна мешать ему.
Жаль, что он не может работать днем, когда она уходит. Тогда они могли бы проводить вечера вместе. Но творчество совсем не то, что обычная работа, говорит Атли, и она это хорошо понимает.
Что-то начало меняться в их совместной жизни?
Нет, нет, нет.
Ведь жизнь не может быть сплошным праздником.
— Гвюдрун.
— Да, Атли.
— Ты немного устала?
— Нет-нет.
— Тогда я почитаю тебе то, что написал сегодня.
— Ты закончил пьесу?
— Да, я уже давным-давно продумал каждую сцену до мельчайших подробностей.
— О, Атли, ты всю ее написал, и последний акт тоже?
— Какое это имеет значение! Но, знаешь, мне расхотелось читать тебе. Все эти твои расспросы, Гвюдрун, действуют мне на нервы.
— О Атли.
— Ты помнишь мои листки, Атли?
— Твои листки? Какие листки?
— Листки с маленькими операми, стихами и рассказами.
— Я совсем забыл про эти детские забавы.
— Ты говорил, что у одного стихотворения есть крылья.
— Тогда у всего были крылья.
— А теперь?
— Теперь…
— Куда ты, Атли?
— К чему эти расспросы? Я что, должен отчитываться перед тобой в каждом своем шаге? Ты ведь не желаешь пойти со мной?
— Нет.
Гвюдрун смотрится в зеркало. Неужели это ее лицо? Волосы уже начали седеть.
Разве она не собиралась издать письма Атли, когда ее волосы станут белыми как снег?
Волосы у нее еще не белые, просто седоватые.
Сегодня Атли вернется поздно.
Гвюдрун играет на пианино.
Она не сочиняет ничего нового, лишь вспоминает то, что знала когда-то давным-давно. Звуки забытых мелодий и стихов всплывают в ее памяти. Далекие, слабые, словно маленькие дети, которым не дано было вырасти и окрепнуть.
Где ее дети? У нее их никогда не было? Или они тоже оставили ее? Где Атли?
Откуда такая пустота?
Однажды она так же мучилась.
Нет, не так же.
Тогда она могла бежать во мрак, а теперь бежать некуда.
О мама.
Голова Гвюдрун падает на ночной столик.
Она проводит рукой по лбу и громко стонет.
— Ты поранилась, Гвюдрун?
Кто это? Мама?
Она не видела ее уже целую вечность.
Гвюдрун открывает глаза. Она дома, в своей старой постели. В комнате светло, и мать сидит рядом на краю кровати.
— Теперь тебе лучше, родная. Ты очень долго спала.
— Спала? Я проспала много, много лет?
— Нет, не много лет, но много часов.
— Значит, мама, мне все приснилось?
— Нет, Гвюдрун. Это был не сон, но пастор говорит, что еще есть надежда.
Есть надежда. О мама! Гвюдрун закрывает глаза.
Солнечные лучи освещают ее лицо. Горе давит уже не так сильно.
Что еще ей пригрезится? Или явь — это сон, а сон — явь?
Линей ЙоуханнесдоттирНенастной ночью
По вечерам городские огни светлой колоннадой отражаются в море. Но стоит живому зеркалу фьорда подернуться хотя бы легкой рябью, как колонны рушатся. В безветрие же так и хочется сбежать вниз, к воде.
Однажды вечером женщина не утерпела и выбежала из дома, не дошив рождественское платье.
От дома до моря рукой подать, но она остановилась на полдороге: все небо полыхало северным сиянием. Сполохи, то алые, то зеленые, прекрасные, фантастические, поочередно освещали небосвод.
Любуясь этим величественным зрелищем, она вдруг услышала, как ее позвали.
Вернувшись в дом, женщина увидела, что ее маленькая дочь стоит у окна и заливается плачем. Успокоить ребенка женщине никак не удавалось, и она не могла разобрать, о чем говорит малышка. Когда наконец стало ясно, что девочке приснился страшный сон, женщина испугалась. Она сумела уговорить ребенка снова лечь в постель, однако страх, казалось, никак не оставлял девочку: она то стонала, то отгоняла рукой кого-то, видимого только ей. Мало-помалу она все же успокоилась, но тревога удивительным образом передалась женщине. Она не находила себе места, ей чудилось, что над семьей нависла какая-то опасность, что надвигается что-то страшное. Она поспешила к остальным детям, однако те спали тихо и спокойно.
Вскоре вернулся муж. С ним ничего не случилось, и все страхи показались женщине беспричинными.
Но тем не менее чувство тревоги нарастало, не давая ей ни секунды покоя. Может быть, и она, и девочка заболевают — сейчас, под самое рождество?
Все валилось у нее из рук. Оставалось только лечь в постель в надежде, что к утру все пройдет. Но едва она легла, как перед ней вновь заплясало северное сияние. Она то закрывала, то открывала глаза, а оно светилось все так же ярко, превращаясь в фантастические видения, которые удивительным образом подчиняли себе ее волю. При всем старании избавиться от видений не удавалось. Что же с ней происходит?
Как ни прекрасно северное сияние, хорошего мало, когда оно преследует тебя.
Ее охватило непреодолимое желание разбудить мужа и попросить его поговорить с ней, но, слыша его тяжелое дыхание, она удержалась.
Уже ночь, и он — она это знает — мгновенно уснет опять, устав за день и не понимая того, что с ней происходит и чего она не в силах объяснить. Надо взять себя в руки, ничего другого не остается.
Она не заметила, как подкрался сон и положил конец причудливой игре фантазии и северного сияния.
Наутро она почувствовала себя совершенно здоровой. Девочка тоже была прежней, самой веселой в семье.
Но небо было не узнать. День стоял серый, тусклый, сумрачный. Подморозило, вороны выделывали фигуры высшего пилотажа.
Почему-то все разом вдруг заговорили о снеге. Дети мечтали «покататься на реактивном самолете». Склон, спускавшийся от дома, назывался — зимой и летом — санной горкой, он доходил до самого моря, и захватывающие игры происходили порой у самой воды, доставляя женщине массу волнений.
За ужином разговоры о снеге прекратились. Главной темой стало приближающееся рождество, свечи, подарки. Когда желания детей перешагнули границы реального и финансовые возможности семьи, женщина поднялась из-за стола.
Да и времени у нее тоже было мало, ее ждали недошитое рождественское платье и штаны мальчишек: одно надо было укоротить, другие — удлинить, третьи — залатать. Из-за мерзкого кота[8] всю эту работу надо было делать тайно, по вечерам.
Поверье живуче, только теперь уже не отделаешься одними штанами или рубашкой. Народная сказка оказалась удобным предлогом для того, чтобы заставить людей покупать как можно больше. Огромного, злобного рождественского кота превратили в кота рекламного, угрожавшего всем несчастным, что ходили в старье.
Расходившихся детей трудно утихомирить, но отец сумел.
— Сегодня мы ляжем рано, — сказал он, — Будет шторм, а его лучше переспать.
Он пообещал детям рассказать длинную сказку.
Порой, когда женщина видела, как дети, не пикнув, гуськом следуют за отцом, она чувствовала уколы ревности. Ему всегда достаточно сказать одно-единственное слово, а ей приходится подолгу уговаривать шумно протестующих ребят.
Но сейчас ее занимали другие мысли. Муж сказал, что надвигается шторм. Страх перед зимними штормами преследовал ее с детства. Эти бури стоят жизни многим людям, на море разыгрываются страшные трагедии. Старики чувствуют себя в такое ненастье особенно бесприютно и ищут в своем одиночестве сочувствия и утешения у детей. А те всегда готовы слушать. Она тоже не исключение. Быть может, видения вчерашней ночи как раз и навеяны рассказами стариков о своей жизни?
Но чего ей страшиться? Никто из ее близких не борется сейчас со штормом в открытом море.
И все же она прислушивалась.
Дети уснули быстро. Она уже сидела за шитьем, когда муж вышел от них и постучал пальцем по барометру.
— Все падает и падает, — сказал он, заглядывая к ней в комнату. — Может, хватит на сегодня? Ложись-ка спать, пока не начался шторм.
— Кто-то должен постараться, чтобы праздник был праздником, само по себе ничего не делается.
— Да-да, конечно.
Женщина ждала, что муж скажет еще что-нибудь, но он только проверил, хорошо ли закрыты окна, и ушел в спальню.
Она думала, что он вернется — вернется и посидит с ней, и все ждала, ждала, пока наконец не потеряла всякую надежду.
Видимо, причиной всему ее ответ. Ведь в нем было и скрытое обвинение, и вместе с тем несправедливое требование. Сколько раз он, усталый и сонный, сидел с ней ночи напролет!
Женщина пожалела о своей резкости.
Разве не ее обязанность заботиться о доме? Разве он не помог ей, уложив детей спать?
И все же она ощущала некоторое раздражение. Попыталась сосредоточиться на шитье. Быть может, сегодня удастся кончить рождественское платье для девочки. Время от времени но стеклу ударяли градинки. Наверное, пойдет снег и исполнится желание детей: завтра они смогут покататься на санках.
Признаков бури пока не было, и женщина старалась убедить себя, что все обойдется.
И все же прислушивалась.
Было уже довольно поздно, когда она вдруг почувствовала, как что-то словно коснулось дома снаружи. И тотчас налетел первый шквал.
Окна сразу же побелели. Казалось, чья-то огромная лапа швыряет и швыряет в них горсти снега.