— Я не знаю. Что вы мне посоветуете?
— Смотря для кого вы собираетесь купить рубашку.
— Для себя, — ответила она.
— У меня тут есть одна, но я не знаю… — нерешительно начала я.
— Можно посмотреть?
Я достала рубашку и развернула. Она скорее напоминала бальное платье: черная, длинная, с глубоким вырезом.
— Вам не нравится?
— Как вы думаете, она понравится моему мужу? — спросила женщина.
— Вашему мужу должно нравиться все, что носит его жена, — ответила я.
— А вашему мужу нравится ваша ночная рубашка? — спросила дама.
— У меня нет ночной рубашки, — сказала я и опустила глаза, словно стыдясь этого.
— Простите.
— Ничего страшного. Кстати, мне очень нравится спать голой.
Женщина взглянула на меня так, будто увидела впервые, и во взгляде ее мелькнуло любопытство.
— Моему мужу не нравится ничего из тех вещей, которые я ношу. Я имею в виду, если он вообще замечает, во что я одета.
— Не может быть.
— Однако это правда. Ходи я хоть голая, он, наверное, и не заметит.
— Ваш муж наверняка обратит внимание, во что вы одеты, если на вас будет эта черная ночная рубашка, — заметила я.
— Сомневаюсь. Мы никогда не ложимся спать в одно время. Когда я прихожу в спальню, он уже спит, или наоборот — он приходит, а я уже сплю.
— А утром?
— Муж уходит на работу раньше, чем я просыпаюсь, — ответила женщина. — А по воскресеньям я встаю раньше его.
— В таком случае безразлично, какую ночную рубашку вы купите, — сказала я.
— Когда-то ему было не все равно, какую рубашку я надену. Но это было очень давно, во времена нашей молодости.
Я вздохнула.
— До сих пор помню, какая рубашка была на мне в нашу свадебную ночь, — продолжала она, и взгляд ее, казалось, устремился в прошлое.
— Она была белая?
— Нет, не белая, — ответила женщина. — Фиолетовая, короткая и широкая, потому что я была беременна. Мне эта рубашка никогда не нравилась. Я в ней сильно потела, она совсем не пропускала воздух и липла к телу, а утром, когда я просыпалась, всегда сбивалась комком под грудью. — Женщина несколько раз вздохнула и спросила: — Может быть, мне купить фиолетовую?
— К сожалению, этот цвет сейчас не в моде, и у нас нет в продаже фиолетовой рубашки.
— Нет так нет. Я вас не задерживаю? — вдруг спросила она.
— Нет, — ответила я. — В такую рань в магазине делать нечего. Наплыв покупателей будет не раньше полудня.
— Кстати, скоро рождество, — заметила дама. — Рождество. Вы рады?
— Да. В общем-то, рада.
— А почему?
— На рождество я свободна и могу остаться дома с семьей.
— А у меня нет семьи.
— Как же так? Ведь у вас есть муж.
— У меня есть и муж, и дети, и собака. Но семьи нет.
Я посмотрела на нее с удивлением: имеет мужа и детей, а говорит, что нет семьи.
— Вы, кажется, не понимаете меня.
— Не понимаю, — подтвердила я. — Я всегда считала, что если у женщины есть муж и дети или у мужчины — жена и дети, то, значит, есть и семья.
— Обычно это так, но не у нас. Мы четверо просто живем под одной крышей, а кроме этого, у нас нет ничего общего. Мы абсолютно равнодушны и безразличны друг к другу, каждый идет своим путем и не обращает внимания на остальных.
— А как же ваши дети? — удивилась я.
— Младшему восемь лет. У меня их всего двое: старшему пятнадцать, младшему восемь. Может, стоит завести еще ребенка?
— Не знаю, — ответила я. Мне показалось, что мы давно уже преступили границу, которая разделяет продавца и покупателя. Но женщина продолжала:
— Как вы думаете, мне следует завести ребенка?
— Если вам хочется, то конечно, — ответила я.
— Мой муж терпеть не может маленьких детей. В основном потому, что они вносят беспорядок в его жизнь. Кричат, когда он хочет, чтобы они молчали. Ревут, когда он хочет спать. Шумят, когда он хочет отдохнуть. Кроме того, писаются, слюнявятся, разливают молоко, перемазываются за столом едой…
Мы вздохнули.
— Я, пожалуй, куплю пижаму, — сказала дама.
— Пижама — вещь очень удобная, ведь она не сковывает движения во сне. Можно свободно двигать ногами, — заметила я.
— Но я не хожу во сне, — с удивлением заметила дама.
— Я имела в виду, что вам легко будет переворачиваться с боку на бок. Ночная рубашка часто закручивается вокруг тела, сковывает движения. Из-за этого может даже присниться кошмар.
— Я никогда не ворочаюсь по ночам. Вечером я пью снотворное. Одну, две, три, иногда четыре таблетки, а если настроение плохое, то и пять, и сплю как убитая. Во сне я полностью забываюсь.
— И не видите снов? — удивилась я.
— По ночам я сплю, а мечты и сны оставляю на день, — ответила дама с усмешкой. — Пожалуй, я все же куплю эту черную рубашку. Сколько она стоит?
— Девять тысяч семьсот крон.
— Может быть, муж подарит мне на рождество ночную рубашку. Рубашку или духи, ароматическую соль для ванны или какое-нибудь украшение, чтобы я была молодой и здоровой, чтобы я не напоминала ему о том, что он стареет. Он на десять лет старше меня, а кажется, будто на десять лет моложе. — Женщина пощупала ночную рубашку. — Боюсь, я слишком стара для такой рубашки.
— Ну что вы говорите! Разве можно быть слишком старой для ночной рубашки?
— Может быть, и нет. Я, наверное, как раз приближаюсь к тому возрасту, когда ночная рубашка даже необходима: тело уже не такое упругое, как раньше, грудь, живот и зад висят мешком. Самое время скрыть все это под длинной черной рубашкой.
Я не ответила.
— Хотя, — продолжала она, — можно ничего и не скрывать. Никого, собственно говоря, не интересует, как я выгляжу, ведь муж уже давно не притрагивается ко мне. Нашел себе молодую очаровательную любовницу.
— У мужчин на этот счет другие понятия, — заметила я. — Им кажется вполне естественным иметь любовниц.
— У меня был любовник, много лет назад. Я любила его, а мужа нет. Вернее, любила когда-то, но сейчас не люблю. Или вообще никогда не любила? Я привыкла к нему, как к старой мебели. Он действует на нервы мне, а я — ему, но разойтись мы не можем. В обществе это не принято. Я была бы рада, если бы смогла решиться на развод, смогла бы начать жить своей собственной жизнью, а не только его жизнью, но решиться я не в силах. Я боюсь жизни, боюсь отвечать сама за себя. Ведь так спокойно, когда у тебя есть муж, который о тебе заботится. Так удобно, когда не надо ни о чем думать. Боюсь, я вообще разучилась это делать. Мой муж всегда думал за меня и, полагаю, уже забыл, что я человек. Иногда мне кажется, что я машина, которую он купил себе по дешевке, и, когда я выйду из строя, он сдаст меня в металлолом. Возможно, я даже не какая-то совершенная машина, а всего-навсего жалкая копия.
Женщина вздохнула и обвела взглядом магазин. Мы помолчали.
— Почему же вы не подыщете себе работу? — наконец спросила я.
— Муж даже слышать об этом не хочет. Он уверяет, что если кто-нибудь узнает, что его жена работает, то это подорвет его авторитет. Однажды я записалась на курсы, но муж заставил меня бросить их. Сказал, что, если я буду ходить на курсы, знакомые решат, будто я необразованная и малоначитанная, а он не желает, чтобы об этом судачили. Я бросила курсы и теперь сижу дома, смотрю на красивые вещи вокруг себя или хожу и стираю с них пыль. Стираю пыль и мечтаю о том, чего никогда не будет.
— Вам не доставляет удовольствия иметь красивые вещи, смотреть на них? — удивилась я.
— Когда-то доставляло, — ответила дама. — Когда-то давным-давно. А сейчас мне ровным счетом наплевать на них. Мне на все наплевать. Абсолютно наплевать, куплю я себе ночную рубашку или не куплю. Муж дал мне утром десять тысяч крон, так что его совесть может спать спокойно. И я уверена, что и ему наплевать, куплю я черную ночную рубашку или нет… А подруги у вас есть?
— Подруги? — Вопрос поразил меня. — Ну разумеется, есть.
— А у меня нет.
— Как же так? Я была уверена, что у всех женщин есть подруги.
— А у меня нет, — повторила дама. — Подруги вышли замуж, и я перестала для них существовать. Потом я тоже вышла замуж и тоже потеряла себя. Мы растворились в своих мужьях, главное для нас теперь — их проблемы, их работа, их точка зрения. А мы — лишь жалкие копии.
Женщина взяла черную рубашку и приложила к себе:
— Не слишком экстравагантно для женщины моих лет?
— Вовсе нет. В наше время женщина может одеваться, как ей хочется.
— Да, — согласилась дама и, минуту помолчав, сказала: — Пожалуй, я куплю эту ночную рубашку. Большое вам спасибо.
Я свернула рубашку, положила ее в коробку и завязала.
— Пожалуйста. — Я протянула ей сверток.
— Спасибо, — ответила она, подавая мне деньги. Я отсчитала сдачу, и женщина направилась к двери.
Но вдруг остановилась и возвратилась к прилавку.
— Я передумала. Мне, собственно говоря, не нужна эта рубашка. Вы сделаете мне большое одолжение, если примете ее от меня в подарок. — И, сунув мне в руки сверток, она повернулась и быстрым шагом вышла из магазина.
Ханнес ПьетурссонПобедитель
Всю зиму каждый вечер в половине седьмого Гвюдфиннур Гисласон снимал с двери конюшни висячий замок, толкал дверь ногой и входил внутрь. В отличие от Гвюдфиннура многим пришлось бы нагнуться, чтобы пройти в эту дверь.
В руке он неизменно держал молочное ведро. В непогожие зимние дни, когда Гвюдфиннур выходил из дома на жгучий мороз, ветер рвал ведерко из рук. Снежные бураны были здесь частые гости, ведь поселок стоял на берегу океана. Половина седьмого — время дойки, но в ведерке Гвюдфиннура было не парное молоко, а два крутых яйца, которые жена перед самым его уходом доставала из котелка.
От дома до конюшни было неблизко, иной раз по пути люди заговаривали с ним, и тогда Гвюдфиннура охватывало непонятное беспокойство, он старался поскорее распрощаться и торопливо уходил прочь. В прежние годы его никогда таким не видели. Чтобы отделаться от ребятишек, которые так и вились вокруг, Гвюдфиннур совал им мелкие монетки; поднимать на них руку он считал ниже своего достоинства, лишних слов тоже не любил тратить, ибо по на