— Как, наверное, противно иметь такую длинную рожу! — протикал будильник.
— А этот твой звонок, — сказал я презрительно, — он ничуть не лучше других звонков. И вообще мне хочется завести новый будильник.
В этот момент он зазвонил. Да как! Казалось, весь дом рухнет. Совершенно оглушенный, я заткнул уши.
— Прекрати! — приказал я. — Сейчас же прекрати, или тебе не поздоровится!
Будильник не подчинился, и я изо всей, силы треснул по нему— Он тотчас смолк и остановился.
— Что за черт! — пролепетал я и потряс его. — Я погорячился, я вовсе не хотел причинить тебе вреда.
Будильник затикал тихо и неровно. Какое хулиганство! Он зазвонил в шутку, чтобы подразнить меня, а я, похоже, не понимаю шуток.
— Как! — вскричал я. — Ты не можешь идти? Ну постарайся же пойти, ради бога!
Будильник запричитал. Удар был что надо, видимо, что-то у него внутри соскочило, едва ли он теперь сможет идти нормально, разве только на боку.
Я положил его на бок, несколько раз попросил у него прощения и наобещал ему с три короба, но он вскоре пришел к выводу, что ему лучше лежать циферблатом вверх.
4
На какое-то время мы помирились, и дни потекли в согласии и дружбе. Однажды вечером в дверь постучали: это мой друг пришел навестить меня. Поздоровавшись, он сразу же спросил, как подвигается мой роман о человечестве.
— Хорошо, — отвечал я. — Сейчас хорошо.
— Рад слышать.
— А у тебя как? — спросил я.
— Плохо.
— Жаль. А почему?
— Причин много, — ответил он кратко. Тут его взгляд упал на будильник. — Какие красивые часы! Откуда они у тебя, позволь спросить?
— Секрет, — отвечал я.
Мой друг легонько прикоснулся к звонку, не сводя с будильника восхищенного взгляда:
— Еще бы тебе не писать, когда у тебя такие красивые часы.
В этот момент в комнате раздался нежный серебристый звон. Такого звона мне еще не доводилось слышать: казалось, какие-то неземные существа играют на арфах и скрипках. Мой друг застыл с раскрытым ртом.
— Да! — сказал он, когда будильник отзвонил. — Чудо, а не часы!
— Часы как часы, — хмуро ответил я и взялся за шляпу.
— Ты что, уходишь? — спросил он.
— Ухожу. Пошли?
— Срочные дела? — спросил он. — Не можешь и поговорить со мной?
— Не могу. Пошли, что ли?
— Конечно. Гостеприимный ты хозяин, ничего не скажешь. То-то я к тебе нечасто захожу.
Отделавшись от него, я тотчас поспешил домой. Накупленный и угрюмый, засунув руки в карманы, я расхаживал по комнате.
— Звонил? — сказал я наконец, когда молчание стало действовать мне на нервы.
Да, конечно, он звонил. Мне ведь всегда нравилось, как он звонит?
— Ты звонил не для меня, — сказал я. — Думаешь, я не видел, какое у тебя было выражение? Думаешь, я слепой, что ли?
Будильник затикал часто-часто, словно засмеялся:
— Ага, ревнуешь!
Я почувствовал, как краска заливает мне лицо, и стиснул зубы:
— Нет, видит бог, не ревную. С какой стати мне ревновать? Может, по-твоему, будильников на свете мало? Мне стоит только добежать до соседней улицы, и я куплю себе новый будильник, чистенький и порядочный, который никогда не валялся в груде мусора на берегу. Тьфу! Посмотрел бы ты на себя, когда лежал там в грязи, обшарпанный и ободранный, словно старая… ладно, промолчу. И я еще, по-твоему, ревную? Ха-ха-ха!
Будильник оскорбился. Лучше бы я его не трогал в тот памятный апрельский вечер. Жить ему у меня несладко, вечно я ворчу и придираюсь, вечно приходится выслушивать насмешки над его прежней жизнью, как ни старайся, мне не угодить, а теперь еще вдобавок жди в любую минуту, что тебя побьют. Нет, жизнь у него не мед, да будет мне известно. Сколько раз он мечтал вновь оказаться обшарпанным и ободранным, но свободным и ни от кого не зависимым.
— Прекрасно, — сказал я. — Ступай.
Будильник заколебался. Неужели я все забыл? Неужели я не помню, как нам бывало хорошо? A рано вставать мне больше не нужно? Ему уже не надо будить меня, как раньше?
На следующий день я был в таком бешенстве, что без конца давал ему затрещины. Раз он такой подлец, что свинским образом не будит меня, пусть пеняет на себя. Будильник держался мужественно, но вдруг перестал звонить и остановился. Сколько, я его ни тряс, ничего не помогало. Что-то в нем, правда, слегка поскрипывало, но стрелки не двигались.
— Притворщик! — заорал я и швырнул его в угол. Я думал, что стекло разлетится вдребезги, но не тут-то было: будильник был тертый калач и не такое видывал. К прежним трещинкам прибавилась новая, а больше ему ничего не сделалось. Подняв его с пола, я стоял с ним в руке, дрожа от бешенства, когда раздался стук и в дверь просунулась голова жены домохозяина…
— Почему такой ужасный грохот? — спросила она. — Что у вас здесь происходит?
— Ничего особенного, — ответил я в замешательстве и положил будильник на стол.
— Так в чем же все-таки дело?
— А вас это касается? — ответил я вопросом на вопрос.
— Конечно, касается, если весь дом ходуном ходит.
Я хмыкнул и стал надевать пальто.
— Чего еще от вас ждать, хе-хе. С тех пор как вы сюда переехали, покоя не стало, — оказала жена хозяина. — Хороша нынче молодежь, хороши нынче жильцы, ничего не скажешь! Господи ты мой боже!
Удаляясь, она выразила надежду, что больше ей не придется жаловаться на шум.
Я вновь попытался оживить будильник, а когда из этой затеи ничего не вышло, отправился с ним на берег моря. Дойдя до остатков свалки, обнаруженной мною весной, я огляделся. Вдалеке два парнишки соревновались, кто дальше бросит камень, и были настолько поглощены этим занятием, что ничего не замечали. Я мог спокойно и неторопливо рассмотреть будильник перед разлукой. Никогда еще он не казался мне таким красивым и привлекательным, как в этот миг. Голубая краска сверкала ж переливалась на солнце, а звонок, несомненно, был лучше всех других звонков на свете. Было в нем что-то особое, таинственное.
— Вот так, — сказал я. — Здесь мы впервые встретились, здесь мы ж расстанемся. Спасибо тебе за нашу совместную жизнь и за все то хорошее, что было, — плохое я постараюсь забыть. Я всегда буду с теплотой думать о тебе, можешь не сомневаться.
Говорить мне было трудно, казалось, я так и не сумею произнести эти слова; в глубине души я надеялся, что будильник вновь примется тикать и предлагать мир. Но он не издал ни звука, и я бережно уложил его между двумя камнями, туда, где он лежал при нашей встрече весной.
— Прощай, — сказал я. — Прощай.
Я приподнял шляпу и, взволнованный, зашагал прочь. Я твердо решил не оглядываться, боясь потерять самообладание. И я не оглянулся.
5
Ты, несомненно, думаешь, что на этом мой рассказ о будильнике закончен. Ошибаешься. Мне остается рассказать еще немного, и, если я опубликую этот рассказ, тебе, возможно, будет интересно узнать, что случилось потом. В день нашей разлуки я был вне себя от горя и поздним вечером отправился на берег навестить будильник. Для меня была невыносимой мысль о том, что он лежит там, одинокий и брошенный. Я решил взять его и держать дома — все равно, показывает он время или нет. Его присутствие стало для меня необходимым. Но когда мне оставалось только протянуть руку и поднять его, оказалось, что будильника между камнями нет. Я обыскал все вокруг, но он исчез, исчез бесследно.
Потянулись длинные, тоскливые дни. Мне не сиделось дома, я бродил по улицам, а по ночам мучился бессонницей. Работа двигалась плохо, будильник никак не выходил у меня из головы. Я много бы отдал за то, чтобы снова услышать его тиканье, снова услышать его звон, снова увидеть, как его стрелки медленно переползают от одной цифры к другой. Денно и нощно я терзался угрызениями совести: я вел себя с ним как последний мерзавец, поносил его, бил, кидал в угол. И вот он пропал для меня навсегда, потерян безвозвратно.
Я отправился к часовщику в надежде подыскать себе будильник, похожий на мой старый, но там не оказалось ничего подходящего. Все будильники были какие-то заурядные, какие-то благополучные. Ни один из них не побывал в переделках и передрягах, ни на одном из них не было ни царапины, ни у одного не было такого замечательного звонка, как у моего старого будильника. Мною овладело чувство одиночества и тоски; срок векселей истекал, пора было платить за комнату.
— Где же денежки, приятель? — спрашивали люди. Мне нечего было им сказать.
Стояло изумительное лето, а я бежал от знакомых как от огня и подолгу размышлял о том, как бессмысленна и грустна жизнь. И все же однажды вечером я забрел к своему, другу, потому что мне хотелось узнать, как продвигается его роман о человечестве.
— Как тебе пишется? — спросил я.
— Еще никогда не писалось так хорошо, — ответил мой друг. За это время он очень располнел.
— Много осталось?
— Нет, — сказал он. — Скоро кончу.
— Рад слышать.
— А ты разве не скоро кончишь? — спросил он.
— Нет. Скорее наоборот.
— Плохи дела?
— Да.
— В чем же причина?
Не успел я ему ответить, как из угла послышался звук, — звук, так меня взволновавший, что даже голова закружилась. На книжной полке я увидел зеленый будильник. Цвет не мог сбить меня с толку, я тотчас узнал знакомый звонок, к тому же у будильника не хватало одной ножки, а стекло треснуло.
— Подпиши-ка мой вексель, — сказал друг. — Мне позарез нужны деньги.
— Зачем? — спросил я.
Он засмеялся.
— Чтобы вложить их в одно предприятие, сулящее барыши, — выговорил он наконец.
— Где ты взял этот будильник? — спросил я, и сердце у меня заколотилось.
— Вот этот? — спросил он равнодушно. — А тебе-то что?
— Ты купил для него зеленой краски! — сказал я.
— Не понимаю.
— Это мой будильник!
— Твой? Ты что, спятил?
Весь дрожа, я подошел к книжной полке. Мой будильник не пожелал ни смотреть на меня, ни слушать меня, как будто мы с ним были незнакомы.