— Пойдем сходим ко мне домой, Йоун сегодня пил целый день, и я просто не мог оставаться с ним. Если он и сейчас не спит, то я ни за что не войду туда, потому что он страшно злой, лучше уж переночую в лодке, под парусом.
Когда они подошли к хижине, Ислейвур заметил:
— Наконец-то он вытащил овцу из окна, только куда он ее дел?
Еще с порога они увидели, что произошло.
— Овца до того прогнила, что выпала из окна и задушила его, — сказал Ислейвур.
— Ясное дело, — промолвил рыбак, — не стоит затыкать окно гнилой овцой. Только вот беда, выпала-то она не наружу, а ведь снаружи оставалась большая часть ее.
4
Вот так образовалась своего рода памятка в абсолютно ровном течении времени, которое непрерывно и беззвучно стремилось вперед, как жуки-плавунцы в речке к северу от усадьбы священника. Позднее удобно было ссылаться на эту зарубку во времени и говорить: «Ну помнишь, тот год, когда Йоун Кристбергссон задохнулся под овцой».
Теперь у судовладельца Ислейвура работы прибавилось, поскольку у него уже было две лодки, но тут возникло одно препятствие. Он никак не мог заполучить матросов. Конечно, многие уже нанялись к кому-то, но все же оставались в поселке парни, которыми можно было бы укомплектовать экипаж, по крайней мере на одной лодке, ведь для другой нужен был еще и капитан. Но все его попытки оказались совершенно безрезультатными, и, получая отказ за отказом, он все больше падал духом.
Довольно часто вместе с мужчинами на лов выходили и женщины, но, хотя Ислейвур был знаком с одной из них и знал, что она хорошо владеет веслами, немыслимо, чтобы она согласилась пойти к нему матросом — такая удача разве что во сне пригрезится. Поэтому он выходил в море один, как раньше; но до чего страшно было оставаться одному в хижине в промежутках между выходами в море, теперь он чувствовал себя еще более одиноким, хотя при жизни Йоуна особого веселья тоже не было. Не в силах вынести одиночество и тоску, он собрался с духом и решил пойти к рыбакам.
Они стояли группой возле сарая для починки сетей и разговаривали; у всех этих людей одинаковые заботы, быть не может, чтобы с ними трудно было найти общий язык, надо только сломать лед. При его появлении все замолкают, смотрят на воду, прячут глаза. Перед ним словно вырастает стена. В отчаянии он поворачивает назад, но тут же вспоминает свои страшные, темные, бессонные ночи — он должен, должен что-то придумать! Едва слышным голосом он спрашивает, что они там разглядывают.
Сначала никто будто и не слышит его, затем один из них уклончиво отвечает:
— Да нет, тут и вправду смотреть не на что, лучше, пожалуй, пойти домой. — И люди расходятся. Но, поднявшись на пригорок, опять собираются кучкой и заводят разговор, молодые парни начинают в шутку тузить друг друга: силу девать некуда. Незаметно, чтобы этих людей разделяла стена.
Ему бы нужно извлечь урок из такого приема, но одиночество настолько измучило его, что однажды в непогоду, когда нельзя выйти в море, он заходит в одну из хижин, здоровается. Те, к кому он пришел, подобрее остальных, но и они даже не пытаются поддержать разговор. Может быть, набраться мужества и рассказать правду о несчастье с Йоуном? Не лучше ли сперва выслушать все, что они о нем думают, а затем попробовать как-то ужиться с ними, чем сидеть долгими вечерами в хижине, терзаясь догадками и угрызениями совести? Начать трудно, но все равно, долго ему этой пытки не выдержать. Однако хозяин опередил его:
— Надо идти, ребята, ведь мы обещали еще помочь Гримуру.
— Не стоит вам уходить из-за меня, — с гневом сказал Ислейвур и выбежал вон. Все это напоминало историю с привидениями: что-то одолевало его, давило, но схватить это «что-то» было невозможно.
Он поехал в поселок сдавать рыбу. Вальдемар пригласил его к себе, в свою унылую контору. Как и подобает, оба долго молчали, потом торговец сказал:
— Ни к чему тебе две лодки, одну я заберу вместе со снастями и занесу это в твой счет.
— Ладно. Может, сразу и пригнать лодку? — тотчас же соглашаясь с торговцем, предложил Ислейвур.
— Не надо, я сам позабочусь об этом.
Что ж, тем меньше хлопот для Ислейвура, к тому же это, несомненно, добрый знак, свидетельствующий о благосклонности Вальдемара. Когда Ислейвур говорил с кем-то и не чувствовал у собеседника неприязни, у него обычно появлялось хорошее настроение и долго не покидало его, так он отвык от общения с людьми.
Назад вместе с ним плыли еще двое — старик и мальчик-подросток, им предстояло забрать лодку и снасти для торговца. По пути они болтали о всяких пустяках и недурно провели время. Ислейвур уж было вообразил, что на горизонте проясняется, что скоро он выберется из этого мрака. Он даже спросил парнишку, не хочет ли тот поработать у него до конца сезона.
— Я уже нанялся к Тордуру, — ответил мальчик, взглянув на старика.
— Да, нам нужно поправить дела, ведь я купил у Вальдемара новую лодку — правда, это только название одно, что купил.
Вот как! Значит, обошли его, и Вальдемар, сам Вальдемар, его кумир, участвует в махинациях. Но ему не хочется верить, нет, это обыкновенная сделка, и, вероятно, ее можно использовать как мост в общество тех, кто сейчас гонит его. И Ислейвур предложил:
— Вам, конечно, нужно место для лодки? Вы и жить можете у меня, там всем места хватит.
— Неплохое предложение, — ответил старик, — если только мы не стесним тебя.
— Нет-нет, что вы, я даже платы никакой с вас не возьму, — Он щедр, он уже мысленно видит, как налаживаются отношения с другими рыбаками, и все потому, что он предложил этим людям остановиться у него.
— Это на тебя похоже, — льстиво сказал старик.
Он попросил Ислейвура передать ему снасти для лова и помочь столкнуть лодку на воду.
— Что вы собираетесь делать сейчас в море? У вас ведь и наживки нет.
— Да мы и не будем ловить, так, разомнемся немного.
Недоумевая, он выполнил их просьбу.
Лодка была спущена на воду, и старик с парнем энергично заработали веслами.
— Зачем же нам стеснять вас, ведь вам самим место нужно! — крикнул старик, а мальчишка глупо засмеялся.
Вас? Вам? Значила ли их насмешка, что призрак Йоуна так навсегда и останется в хижине вместе с ним?
— Пошли вы к дьяволу с вашим лицемерием и хитростью! — крикнул он вдогонку, на минуту становясь похожим на своего отца.
Старик и парень разместились в крохотной хибаре, настолько тесной, что жить в ней было практически невозможно, но они рассчитывали пробыть здесь всего несколько дней. Ислейвур очень огорчился.
Вечера стояли темные, а свет в чужих окнах для Ислейвура не ближе, чем звезды на небе. И мертвая тишина — даже крыс не слышно: они тоже покинули его.
Лов закончился, и он вернулся домой, но и там было не лучше: люди его чуждались, и даже старуха Кристина наотрез отказалась стирать на него, так что теперь он сам вынужден был делать непривычную работу. Она ссылалась на болезнь и даже не смогла порекомендовать ему кого-нибудь другого, нет-нет. И дело не в том, что он не может получить в лавке товар, нет, он может купить там все, как и любой другой честный человек, только ему приходится по нескольку раз напоминать приказчику, чтобы тот обслужил его.
Судя по всему, смерть Йоуна была главной темой разговоров в поселке, и он это знал. Сколько же, интересно, понадобится времени, чтобы сислумадюр прослышал об этой истории и засадил его в тюрьму? И вот Ислейвур отправляется в контору Вальдемара, потому что он больше не в силах терпеть эту неопределенность, а торговец, конечно, именно тот человек, который может дать совет и вообще разъяснить, как обстоят дела. Надо сказать, он попал в затруднительное положение, поскольку торговец, по своему обычаю, встретил его молчанием.
— Я вот думаю, стоит ли мне выходить в море в следующий сезон, — начал Ислейвур.
— А почему нет?
— Не уверен, что найду себе помощника. А одному выходить в море опасно.
— Думаешь, трудно будет найти матроса?
— Я уверен, что никого не найду. Вы наверняка слышали, что обо мне говорят.
— Слышал. О тебе и Йоуне?
— Все думают, это я убил его, я знаю, хотя мне никто этого прямо не говорит.
— Я скажу тебе, что говорят, люди имеют право знать, что о них думают другие. Недомолвки достойны презрения. Говорят, это ты принес овцу в хижину, зажал ею Йоуну рот и нос, и он задохнулся.
Ислейвур задумался. Не больно-то хорошо о нем говорят.
— Они все врут, — твердо сказал он.
— Да.
— Видит бог, они врут, но ведь они способны поклясться в этом перед сислумадюром. Это же негодяи. Что мне делать?
— Сислумадюр не станет заниматься этим, он доверяет мне разбираться во всем, что происходит в нашем поселке, и если ты найдешь свидетелей, которые подтвердят, что тебя оклеветали, то на клеветников можно будет пожаловаться и попросить сислумадюра расследовать это дело. Никто, естественно, не сможет ничего доказать.
— Они, конечно, ничего не смогут доказать, но если я стану жаловаться, то после этого мне вдвое тяжелее будет жить с ними.
— Вероятно, — согласился торговец и опять надолго замолчал. — Послушай, — наконец прервал он молчание, — тебе бы надо почаще ходить в церковь, это производит хорошее впечатление на людей, или, вернее, плохое впечатление производит то, что тебя там никогда не видно.
— Попробую, — сказал Ислейвур неуверенно.
— Да, люди здесь богобоязненные и не станут преследовать усердно молящегося собрата, да еще если узнают, что я против.
Ислейвур свято верил, что — как говаривал его отец — торговец Вальдемар был для всего поселка провидением. Однако посещения церкви не слишком улучшили его положение. То ли богобоязненность подвела, то ли власть торговца — трудно сказать. Когда он приходил в церковь, люди молча шли мимо, как бы оставляя его одного в огромном зале, а если он опускался на скамью, чтобы послушать слово божье, то рядом никто не садился. Так повторилось несколько раз, пока наконец ему это не надоело и он не перестал туда ходить. Пытался он говорить и со священником: вот кто должен иметь влияние на прихожан. Но пастырь не рискнул вмешиваться: