В это самое время на поле поднялся страшный крик, особенно плотная стена черного дыма выросла у меня за спиной и в мгновение ока окружила меня, лишив возможности и дышать, и видеть, в то время как земля содрогалась у меня под ногами, и поверх сотен и сотен перепуганных голосов я слышал грохот, как во время землетрясения, и сдавленный стон треснувшего холма.
И тут, когда я неожиданно погрузился в ночь, пелена жадности упала наконец с моих глаз. Что делаем мы здесь, на этом раздираемом опасностями острове? Мы не должны были приводить свой драгоценный «Подарок» ближе чем на лигу к нему!
Задыхаясь и кашляя, со слезящимися от дыма глазами кинулся я бежать туда, откуда пришел, моля всех богов помочь мне отыскать дорогу, почувствовать наконец под ногами ее твердое полотно и скатиться по нему к гавани.
Петляя, прокладывал я себе путь между фургонами. Тягловые животные надсадно ржали, пока возчики изо всех сил старались повернуть их обратно. Я прыгал по спинам людей и животных, перескакивал через повозки, опасно накренившиеся и готовые опрокинуться в водовороте беспорядочного отступления. Далеко подо мной чудовищный левиафан, бывший некогда Костардом, – красные клочья недоеденных хаггардов маленькими водоворотиками вращались вокруг него – вынюхивал что-то в воде, зигзагами подбираясь ко входу в гавань. Пассажиры и матросы на кораблях еще не заметили его, все глаза были устремлены к докам, хотя мне показалось, что я различаю, как люди начинают поднимать головы и показывать на меня пальцами. Сверху и сзади вершина холма содрогалась от колыхания чего-то непомерно огромного, и я чувствовал эту дрожь земли подошвами ног. Хотя я, ни на секунду не останавливаясь, продолжал мчаться вниз, минуя один поворот за другим, толчки приближались, и вскоре лавина человеческих голосов накрыла меня: это спасались бегством наемники, и в их пронзительных воплях рефреном повторялось одно и то же слово – «королева».
Поверит ли кто-нибудь, что я оказался способен на такую глупость? Согласится ли кто-нибудь допустить, что мой разум совсем отказался мне служить? Я, ветеран, переживший на своем веку тысячи катастроф, потерял голову в толчее и суматохе. Совершив два воистину акробатических скачка с одного отрезка дороги на другой, я миновал поворот и после сальто в сажень длиной приземлился, как кошка, точно на ступицу колеса опрокинутой повозки! Мир еще плясал у меня перед глазами, но я уже бросил взгляд сначала на гавань, прикидывая, когда в нее войдет чудовищный Костард, потом стремительно развернулся в сторону перевала и увидел, как огромная стена дыма надвинулась с лугов, точно что-то колоссальное двигалось за ней, толкая ее впереди себя. На самом деле я оценивал расстояние, которое мне еще удастся покрыть, прежде чем произойдет неминуемая катастрофа, и пытался вычислить, сумею ли я оказаться в пределах слышимости от Барнара (который вместе с другими наверняка скоро обратит внимание на паническое бегство людей с вершины горы) и крикнуть, чтобы он скорее мазал ладони и подошвы Снадобьем, летел к «Подарку», перерезал перлини и выводил каравеллу в открытое море…
И тут меня как будто кто ударил: я вдруг понял, что надлежало мне сделать с самого начала, как только я ощутил приближение Рока. Сунув руку за пазуху, я быстро намазал собственные конечности и взмыл в воздух!
Не успел я это сделать, как с перевала скатился еще один клуб дыма и тысячей узких вымпелов затрепетал на ветру, а из-за него показалась, с трудом балансируя на самом краю долины, Королева Пчел.
Ну, клянусь Трещиной и всем, что из нее выползает! В десять раз больше любого Фуражира – вот какая она была! Похоже, что Ее Королевское Величество, несмотря на свою принадлежность к другой породе живых существ, извлекла непропорционально много полезных веществ из напитка, произведенного ее пусть очень отдаленными, но все же родственниками.
Однако это не принесло Ее Величеству ничего хорошего. Лес янтарно-желтых шерстинок, покрывавших ее черную бронированную голову и грудь, победным золотом сиял на солнце, зато обрубки крыльев и неуклюжие веретенца ног, торчавшие в разные стороны, не в силах были даже приподнять ее раздутую тушу над землей. Черно-золотые пластины, предназначенные для того, чтобы защищать ее громадное, как воздушный шар, брюхо, бессильно разъехались под его напором, так что в щели между ними проглядывала натянувшаяся, как барабан, кожица. Впечатление было такое, будто черные с золотой чеканкой геральдические щиты висят на белой стене на значительном расстоянии друг от друга. Тем не менее Королева неуклонно приближалась, конвульсивно извиваясь всем телом, как личинка. Я не мог оторвать глаз от этой массы, опасно балансирующей на самом краю долины. Спиной вперед я полетел к гавани, на манер человека, который оступился и падает, так что мой отчаянный крик был устремлен в небо:
– Барнар! Отвязывай «Подарок», Барна-а-ар!
Я был все еще слишком высоко, и он не мог меня услышать, но когда я вывернул назад шею, чтобы поглядеть, что происходит внизу, то увидел, как он летит над поверхностью воды от набережной к «Подарку», а толпа разбегается по набережной и докам, освобождая дорогу Королеве на случай, если она упадет.
Она громоздилась, покачиваясь, а ветерок ерошил ее ярко сверкающую шерстку, и солнце высекало из нее золотые искры и рисовало радужные сполохи в огромных многогранных глазах.
За мгновение до того, как мои глаза это увидели, я услышал, как кто-то подо мной закричал: «Вон она падает!» Но я уже изо всех сил рвался вниз, навстречу волнам. Устрашающе накренившись вперед, Королева Пчел повалилась со своего насеста, заслонив на мгновение солнце и отбросив гигантскую тень прямо на то место, куда направлялся я.
Я кинулся к «Подарку», на корме которого Барнар со Старым Кусачом в руках потел над последним тросом. Королева величественно кувыркалась в сверкающем воздухе, ее зачаточные крылья жужжали понапрасну, взблескивая, как тысяча мечей разом. На полпути вниз она с грохотом ударилась о склон горы и, описав в воздухе огромную петлю, полетела дальше.
Я подлетел к Барнару, как раз когда он могучим ударом перерубил трос, и в ту же секунду из-за кормы поднялся, обдав нас с ног до головы водой, чудовищный Костард.
Злосчастный левиафан хотел, вероятно, поздороваться, заключить нас в теплые объятия. Должно быть, его здоровенные бестолковые глазищи заприметили Барнара, пока тот трудился над канатом, и родственные чувства взыграли в нем. Но он подобрался к нам слишком близко, так что Барнар и я за ним отпрянули со страхом и снова поднялись в воздух. Но Костард уже позабыл о нас, его внимание приковало что-то необычное у нас за спиной, и он уставился на это чудо не мигая, пока мы с Барнаром изо всех сил выгребали как можно выше, стремясь уйти из-под накрывшей нас сзади огромной тени, которая в следующую секунду ударилась о воду.
Охваченные ужасом, мы гребли так отчаянно, что через несколько секунд оказались на большой высоте и с безопасного расстояния наблюдали за этим ужасающим затоплением. Целая башня воды и пены взметнулась в небо над тем местом, куда обрушилась Королева, увлекая за собой на дно с десяток судов, включая и наш бедный «Подарок». Она смахнула их небрежно, как рука игрока сметает с зеленого сукна выигрыш. Сверху нам было хорошо видно, как огромный белый кулак, окруженный облаком пузырьков воздуха, с зажатыми в нем кораблями и Костардом скользил вдоль склона затонувшего горного пика, становясь все меньше и меньше, растворяясь в темно-голубой мгле, пока наконец не скрылся в тысячефутовой бездне.
Мы висели в небе, продолжая мысленно следить за этим падением, даже когда оно давно перестало быть видимым. Мы представляли себе, как Королева, точно гигантский плуг, вспахивает облепленный илом отвесный склон и оставляет в этой борозде свой посев – наш возлюбленный «Подарок». Так все наши неизмеримые богатства превратились в маленькое золотое семечко, похороненное там, где солнечный луч не коснется его еще миллионы лет.
XXVIII
Туда, где ветер облака пасет,
Где молнии в лазурных ножках дремлют,
В тот светлый край мой дух меня зовет,
О нем крылатые мечты лелеет.
Все Королевы Банта отведали его рокового угощения. Они вырвались из-под земли почти одновременно на всех полях сразу, и их появление, так же как и в случае с коровами Костарда, предвещало смерть. Королева, упавшая в бухту, пережила остальных своих сестер не более чем на час.
Нагорья Дольмена начисто лишились изобиловавшей на них некогда пчелиной жизни, превратившись в огромную лепешку спекшейся грязи, которая отдаленно напоминала свежезарубцевавшуюся рану на теле острова. Растерянные солдаты спустились с гор и принялись помогать в гавани, где не менее растерянные обитатели острова уже взялись за ликвидацию причиненных падением Королевы разрушений.
Значительная часть порта и пара таверн исчезли в глубине гавани вместе с Ее Королевским Величеством. Однако она довольно долго раскачивалась на краю высокогорной долины, и это дало людям внизу возможность ее заметить и отойти на безопасное расстояние, поэтому смерть Королевы сопровождалась потерей лишь нескольких десятков человеческих жизней. Мы с Барнаром тоже приняли участие в восстановительных работах. На лодках и баржах мы выходили в гавань и баграми вылавливали из воды мусор, поднимали тела погибших (где это было возможно), заколачивали сваи, прибивали доски, помогали тем, кто потерял родных или имущество.
К чести Ха Оли Банта надо сказать, что он тоже пришел и работал наряду с остальными, только взгляд у него был еще более потрясенный, чем у других, исключая, пожалуй, Барнара и меня. Примечательно, что пасечник двигался среди своих сограждан словно окруженный невидимой защитной сферой: где бы он ни появлялся, люди расступались, отводили глаза и прекращали всякие разговоры, как обычно бывает в присутствии человека, предназначенного в жертву богам, Избранника Несчастья.
Не думаю, что все хорошо представляли, какова именно была его доля ответственности за произошедшую катастрофу, но не потому, что он сознательно держал свои дела в секрете, – по крайней мере не теперь, когда все рухнуло. В тот вечер, сразу после трагедии, мы оказались с ним за одним столом в том самом трактирном зале, где когда-то состоялась наша первая встреча. Десятки людей занимались тем же, что и мы: напивались до полного бесчувствия, заливая в себя хмельной напиток до тех пор, пока головы сами собой не опустились на руки и все не погрузились в крепкий тяжелый сон.