На московском аэродроме Внуково их ждали у трапа самолета. Отделили от остальной части пассажиров и провели через специальный салон, где, уже с открытой бутылкой шампанского, гостей ждал элегантно одетый в штатское Сергей Васильевич, как затем стало известно Глории, по званию генерал. Он тоже очень приветливо встретил Мишеля и сразу что-то сказал по-русски такое, что заставило ее мужа вытянуться в струнку, расправить плечи и слегка склонить голову. Тут же Сергей Васильевич, коему не чужды были светские манеры, перешел на испанский язык, наговорил Глории массу комплиментов и пояснил, что ее муж недавно получил повышение по службе. Действительно, за месяц до истечения полных 4-х календарных лет майору Петру Серко было присвоено звание «подполковник».
Когда в салоне появился молодой человек, который сообщил, что багаж уже в машине, генерал, сославшись на срочные дела, пожелал прилетевшим хорошо устроиться, отдохнуть, пообещал приехать к ним завтра «на ланч» и распрощался, оставив вместо себя главным распорядителем полковника Владимира Николаевича.
Увидев черный «ЗИЛ», в который им предложили сесть, Глория вспомнила день их бракосочетания с Мишелем — их возила тогда такая же огромная машина, и внезапно подумала: «Тогда я была невестой швейцарского фотографа, а теперь я — жена русского шпиона. Воистину, неисповедимы дела Господни!»
Еще большее волнение вызвали у нее хоромы с высоченными потолками, в которых их разместили. Огромная гостиная-столовая, обставленная немного старомодной, но богатой мебелью: ковры, картины, тяжелые итальянского бархата гардины, дорогие сервизы, просторный кабинет и три спальни. Квартира находилась на углу огромного серого здания. Его отобразил писатель Юрий Трифонов в романе «Дом на набережной». Глорию же как дом, так и квартира, побуждали почувствовать себя букашкой. С любопытством разглядывала она расстилавшуюся за окнами панораму русской столицы. Одни окна выходили на Каменный мост и златоглавый Кремль — цитадель, сердце и мозг Советского Союза, великой страны, какой она виделась подавляющему большинству человечества, а другие на Москву-реку, окаймленную гранитными берегами и державно несущую свои серые воды мимо стен Кремля.
Глория плохо спала ночь. Муж заключил было ее в объятия, она мягко, но решительно уклонилась, сославшись на усталость. Ее пугала предстоящая встреча с генералом Сергеем Васильевичем. Конечно, ей предложат сотрудничать с русской секретной службой, заниматься одним делом с мужем. Но зачем ей это? Для себя она приняла твердое решение не принимать абсолютно никакого участия в том, чем в Мексике тайно занимается ее муж. «Пусть все идет как сложится, но без меня! Пусть будет так, как Бог пожелает!»
…Генерал, а с ним полковник Владимир Николаевич, и еще один полковник привезли подарки. Глория тут же отметила, что они были дорогие, и все было сделано не в СССР. Приехавшие хорошо откушали, выпили, и Глорию поразило то, как много, со всеми вместе, пил ее Мишель, чем в Мексике он никогда не увлекался. Она была не в силах поддерживать каждый их тост, но и не могла идти против русского обычая. Однако, странное дело, прежде спиртное действовало на нее сильнее. Мишель был счастлив. Генерал и полковники не уставали расхваливать его успехи в работе.
Когда домработница, которая говорила по-испански, но не знала других слов, кроме тех, что были связаны с кухней, едой и уборкой квартиры, подала на стол кофе с ликером, генерал предложил выпить за «славную Глорию, верную подругу мужа, неизменную помощницу великой страны, делающей все, чтобы трудящимся мира лучше жилось». Глория поблагодарила, но сказала, что она воспитана в католической стране и не может быть помощницей мужа в том, чем он занимается, скрывая это от остальных людей.
Генерал и Виктор Николаевич многозначительно переглянулись. Не торопясь стали излагать аргументы, доводы, которые обычно в подобных ситуациях срабатывали. Однако Глория непоколебимо стояла на своем, твердя, что она не будет помехой мужу, но никаких обязанностей брать на себя не станет.
Генерал и Владимир Николаевич вскоре откланялись и уехали, отметив про себя, что первый раунд не принес им успеха. И тогда за Глорию взялся седоватый, очень располагавший к себе пожилой полковник, представившийся Виктором.
Этот старший офицер ГРУ рассудил, что стойкий отказ Глории сотрудничать с ними вызван чувством страха. Он стал убеждать ее в том, что ее муж — лишь простой технический сотрудник, никаких «шпионских страстей» в его работе не предвидится, а Глория думала: «Такие почести и такие хоромы!» Полковник тем временем убеждал ее, что ее супруг — всего лишь радист, который передает и принимает телеграммы, и что если это и будет обнаружено, не повлечет за собой серьезных последствий и даже может обойтись лишь денежным штрафом за то, что радиопередатчик не зарегистрирован должным образом. Ведь радиолюбители есть во всем мире. И если вдруг случится какая-то неприятность, то мощная организация, сотрудником которой является ее муж, никогда не оставит в беде его семью.
Такой подход немного успокоил Глорию, но она продолжала упорно стоять на своем.
Вечером они втроем, на той же огромной машине, ездили на вокзал встречать поезд, в котором в Москву прибывала Галина Александровна, мать Мишеля.
Эта симпатичная пожилая женщина не переставала удивляться тому, что видела, и слезы то и дело непроизвольно лились из ее глаз. Галина Александровна немного понимала по-французски — спасибо семье петербургского адвоката, — и Глория, к своему великому удивлению, — это еще сильнее обостряло чувство страха — узнала, что мать Мишеля понятия не имела о том, что ее сын — офицер секретной службы, живет в Мексике и имеет жену и дочь.
Петр только что оставил конспиративную квартиру ГРУ, где генерал Сергей Васильевич и полковник Владимир Николаевич обсуждали с ним план дальнейшей обработки Глории, продолжавшей упорно отказываться от сотрудничества. Генерал, среди прочего, показал подполковнику Серко Сообщение ТАСС, построенное на информации, добытой и переданной им в Центр. Петр обратил внимание на места в Сообщении, подчеркнутые красным карандашом: «Большинство членов Корпуса мира США — офицеры и агенты ЦРУ или просто работают на эту организацию» и «…молодым африканцам следует остерегаться псевдодрузей и проникновения через них неоколониалистской идеологии в африканскую культуру».
Серко довольно уныло шагал от Бульварного кольца по направлению к Каменному мосту. Пройдя здание ВОКСа, он пересек улицу Калинина и, когда оставил позади двор, принадлежавший Госкомитету по культурным связям с зарубежными странами, спиной почувствовал, что из его ворот вышли люди, и тут же услышал слова, громко произносимые на бойком испанском языке, и среди них: «Мексика, Сикейрос, Троцкий». Сработал условный рефлекс разведчика, и Петр замедлил шаг, отступил к кромке тротуара.
Уже смеркалось. Пара явно сотрудников Комитета возбужденных спиртными парами, вела беседу на повышенном тоне. Серко отметил про себя подобный факт как подтверждение сделанного им в этот приезд наблюдения нового явления в жизни советского общества — прежде в служебных кабинетах никто не позволял себе прикладываться к бутылке. И тут в одном из говоривших Петр узнал Мирова. Первый порыв был окликнуть его, но Петр воздержался, решил — они шли, как и он, в сторону метро, — возможно, у входа на станцию пара разойдется.
Он следовал за ней на расстоянии нескольких шагов и не слышал о чем они говорили. А жаль! Ему было бы небезынтересно узнать перипетии того, как Иосиф Григулевич, известный «в миру» как автор ряда публикаций и книг о Латинской Америке под фамилией Лаврецкий, в прошлом нелегал ЛГУ КГБ, принимал участие, входя в группу Давида Альфаро Сикейроса, в неудавшемся убийстве Троцкого. Оно не состоялось лишь из-за того, что, когда в четыре утра люди вооруженные до зубов, вошли в открытую им изнутри калитку заблаговременно введенным в состав охраны Троцкого агентом КГБ, они тут же открыли стрельбу практически в воздух. Троцкий, жена и внук проснулись и спрятались. Виною же были страх и чересчур высокая доза текилы, принятая для храбрости атаковавшими.
Пара поднялась по ступенькам входа в метро «Библиотека им. Ленина», и тогда Серко решился.
— Извините! — сказал он.
Миров обернулся и тотчас узнал — а, собственно, кого? Он не знал ни имени, ни фамилии военного нелегала — и сказал своему спутнику:
— Иосиф, извини? Это мой друг по Ашхабаду. Давай звони! И чаще забегай, как сегодня. А то зазнаешься…
Когда Григулевич вошел в метро, Миров спросил:
— У вас все в порядке? — и, увидев утвердительный кивок нелегала ГРУ, произнес: — А, собственно, как мне вас величать? Хотя бы любое имя.
— Мое настоящее — Петр. Я, без дураков, рад встрече. В Комитете вы под крышей?
— Нет! — быстро ответил Миров, но тут возникла долгая пауза: ему так хотелось рассказать все как было, поплакаться в жилетку, этот труженик ГРУ вызывал симпатию, располагал. Но как решиться? — Во-первых, мы не из одной конторы, во-вторых, я оставил это дело. Ушел!
— Как? Из ПГУ не увольняются! — На лице подполковника рисовалось неподдельное удивление.
— Это долгий разговор. Кто ищет, тот и у плешивого на лысине найдет вошь.
— Мой отец любил говорить: кто силен, тот и умен.
— Спасибо! Пусть будет так. Действительно, — и Миров произнес по-испански: — El que nace para tamal del cielo le caen hojas[5]. Помог один добрый человек, в ПГУ слово этого генерала значило многое.
— Вот как! — изумился его собеседник.
— Похоже, нам не о чем говорить?
Петр встрепенулся, лицо его озарила добрая улыбка.
— Ну, что вы! Давайте потолкуем. Пять лет! Столько воды утекло. Я вот искал Шевченко. Толковым был у нас руководителем. Потом его неожиданно отозвали. Говорят, сейчас вкалывает в одной из латиноамериканских стран. А вот таких, как он, все меньше… Вот и вы — ушли. Хочу знать, что происходит. В Москве больше не с кем откровенно перекинуться словом. И вдруг повезло! Чего нам в молчанку играть.