В четверг, убедившись, что слежки за ним нет, Мишель оставил в условленном месте знак, означавший, что он готов к встрече. Встреча состоялась. Петр подробно доложил своему новому начальнику о прилете, размещении. Упомянул и о знакомстве с сеньорой Лопес, которая, как ему представлялось, может оказаться ценной связью. Шевченко порекомендовал не форсировать отношений, ни в коем случае не доводить дело до интимной близости, поскольку она может стать серьезной помехой в выполнении его главной задачи на первое время — женитьбы на Глории.
Шевченко и его руководство уже собрали кое-какие материалы и установили, что Амалия Лопес де Оливарес представляет оперативный интерес как объект разработки — она имеет широкие связи, близка к руководству Национального банка, тесно сотрудничавшего с банками США, и что один из вице-президентов ее Банка усиленно ухаживает за ней с явной целью жениться. Хотя сам, сукин сын, женат. Конечно, брак у этих богачей — дело коммерческое, как и развод. И не нашего ума это дело. Но ведь если Амалия влюбится в статного, красивого Мишеля Рода, это помешает видам на него ГРУ и резидентуры. Глория Ортега виделась им более подходящей кандидатурой для прикрытия радиста. Амалию же еще следовало изучать. А резидент-нелегал из группы, которая добывала в США ценный материал, настоятельно требовал как можно скорее передать' ему радиста.
Не прошло и двух недель, как в доме одного прогрессивного писателя Мишель Род познакомился с Глорией Ортега. Она ему понравилась, но он не вызвал у девушки интереса. Опекавшим Петра нелегалам пришлось прибегнуть к помощи отца Глории, Сальвадора Ортега Паласиоса, давнего и ценного агента ГРУ, который знал о прибытии месье Рода и тайно помогал оформить на него необходимые документы в министерстве внутренних дел. Мишель пришелся Сальвадору по душе, и они быстро стали друзьями. Более частое общение Глории с Мишелем, его активное и настойчивое ухаживание тронули сердце девушки, и Глория, увидев в Мишеле подходящую себе пару, согласилась стать его невестой. Однако прежде — и это сыграло на руку Мишелю — он сообщил Глории, что происходит из знатного рода, что его прадед известный швейцарский писатель Эдуард Род и сам он глубоко чтит литературу и искусство.
На очередной встрече Шевченко посоветовал Петру сменить отель и пока больше не встречаться с Амалией. Однако не прошло и десяти дней, как однажды, уже после девяти вечера, в дверь номера его новой гостиницы постучали, и когда Мишель, вернувшийся после роскошного ужина со своим будущим тестем, отворил, в номер быстро вошла Амалия.
Все, что было потом, осталось в памяти, как пьянящий, увлекающий в сладкую бездну дурман. Не устоял разведчик-профессионал против порыва этой горячей мексиканской страсти, помимо своей воли оказался вовлеченным в водоворот безумных ласк, поцелуев, утонченных наслаждений.
Не научили его в ГРУ, этом всезнающем, на все способном «Аквариуме», как выходить победителем не в поединке с многоопытной контрразведкой, а с обыкновенной влюбленной женщиной, для которой весь мир сошелся в неистовом желании быть со своим возлюбленным, разделить с ним ложе, а там — будь что будет.
Любовный Рубикон остался позади, и, засыпая в ту волшебную ночь, Петр меньше всего хотел думать о том, что принесет ему рассвет.
Ответ на запрос об Амалии Лопес долго не приходил и, когда наконец появился в резидентуре в виде шифрованной телеграммы, не на шутку озадачил начальство.
Мексиканский дипломат Хорхе Уго Оливарес Вега, муж Амалии, в прошлом молодой человек левых убеждений, имевший связи среди советских дипломатов, начинал свою карьеру в США, затем три года работал в Англии, а потом первым секретарем в посольстве Мексики во Франции, где при странных обстоятельствах и погиб в автомобильной катастрофе. Амалия же, получившая прекрасное образование и работавшая в консульском отделе посольства в ранге третьего секретаря, подозревалась в сотрудничестве с Си-Ай-Эй[1] а, следовательно, и с ЦРУ.
Давно Шевченко не видел резидента таким разгневанным, он бросил перед ним на стол шифровку и от души выругался. Удивляться было нечему. Под угрозой оказывались не просто будущее одного из нелегалов, а многолетний труд «Аквариума», солидные средства, вложенные в организацию нелегальной резидентуры ГРУ в Мексике, этом пограничном соседе США. Под угрозой оказывалось и будущее самого резидента, которого часто хвалили наверху за умело налаженную работу резидентуры.
— Надо выводить Тридцать седьмого из игры! И из страны! Но куда? И что скажут в Центре? Впрочем…
Начальник осек себя на мысли, которая внезапно его осенила, но была настолько поразительной, что Шевченко не имел права уловить ее смысл.
— Впрочем, мы поступим иначе, — и резидент нажал на одну из кнопок своего стола.
Пока Шевченко раздумывал, что же осенило начальника, в кабинете появился его заместитель. И тот заволновался, когда ознакомился с шифровкой.
— Так что будем делать? — обратился к офицерам резидент, тоном своего голоса показывая, что выход им уже найден. Выждав паузу, он продолжал: — Пока нас всех не повыгоняли с работы, предлагаю вот что. Как можно быстрее включить Тридцать седьмого в работу нелегальной резидентуры. Мы не можем рисковать своими людьми, получающими от него материалы. Засветятся, не ровен час, и погорим мы все. Пятому позарез нужен радист. Он в Мексике, у него под боком, но не работает, а трахается.
— Тоже работа, — попытался разрядить обстановку Шевченко.
Но начальник поспешил изложить свой план.
— Я вызываю Тридцать седьмого на срочную встречу. Выясню его амурные дела и выскажу свои предложения. Надо поспешить оставить сигнал о срочной встрече. С Глорией ему пока встречаться не надо. Пусть три раза проверится и, если есть хвост, оторвется и отправится в Лас-Эстакас! Там зарегистрируется под любой фамилией. Когда надо, мы его найдем. Пусть ждет!
Мишель Род нашел в прилегающем к центру города районе Северный Рим удобное во всех отношениях жилье. Хозяйка, одинокая старушка, сдавала весь второй этаж с подсобным помещением на крыше, которое можно было переоборудовать под фотолабораторию. Он был доволен и даже оставил хозяйке небольшую сумму в задаток. Однако неожиданно получил условный сигнал о вызове на внеочередную встречу.
Петр сразу почувствовал тревогу. И счел за благо сразу рассказать приехавшему Шевченко о ночном приключении с Амалией. Такое агенту ГРУ было строжайше запрещено, а нелегалу, да если еще в интересах дела — почему бы и нет. Но сейчас был совсем иной случай! И Шевченко это понимал намного лучше Петра. Продолжая слушать подчиненного о квартире, которую тот намерен снять, Шевченко лихорадочно соображал, насколько новая ситуация меняет положение дел, и размышлял: «Как она нашла Тридцать седьмого в новом отеле? Кто помог? Люди ЦРУ или, ко всему прочему, она еще связана и с местной тайной полицией? Это уже ЧП!»
Капитан, молодой, статный, энергичный, вызывал симпатию Шевченко, но картина на сей раз складывалась не в его пользу. Шевченко передал указание начальства, но в связи с новым важным обстоятельством и, возможно, новыми указаниями на прощание заявил:
— После одиннадцати вечера позвоню из автомата в гостиницу, и если попрошу мистера Смита, ответишь, что я ошибся. И тогда утром дуй в Лас-Эстакас. Там жди меня. Коль скоро спрошу Паркинсона, ровно в двенадцать ночи выйдешь на это же самое место.
Петр чувствовал, что его рассказ про ночь любви с Амалией произвел на Шевченко неприятное впечатление. И на всякий случай добавил:
— Она влюблена до беспамятства. Мы можем вить из нее веревки!
Шевченко промолчал, пожал плечами, и они расстались.
В семь минут двенадцатого в номере Мишеля раздался звонок и голос, говоривший в телефонную трубку, явно обвязанную носовым платком, спросил мистера Паркинсона. Ровно в двенадцать Шевченко сразу спросил у Петра:
— Можешь позвонить Амалии Лопес прямо сейчас? Петр удивился, но ответил утвердительно.
— Звони! Вот мелочь, а вон на углу автомат. Скажи, что очень соскучился и хочешь ее видеть у себя. Если станет приглашать к себе, не ходи, найди объяснение. А у себя встречайся завтра, послезавтра, но не позднее!
— Готовите операцию? — Петр ощутил то же учащенное биение сердца, как это было в Академии, во время его первого учебного выхода на нелегальное изъятие «противника», офицера разведшколы КГБ, который тоже учился быть разведчиком.
— Да! Получена санкция Центра на ее вербовку. Там в курсе дела.
Амалия еще не спала и с нескрываемой радостью приняла приглашение Мишеля завтра в 9 часов вечера поужинать у него в номере.
— Прекрасно! — обрадовался этой новости Шевченко. — Завтра в семь вечера спустишься в холл, а дверь оставишь открытой. В восемь возвратишься в номер и закажешь ужин. Побольше о любви, особенно в постели. Сделай так, чтобы она умирала. Пусть клянется в любви! Уверен, что справишься. Прощаясь, скажи, что на несколько дней улетаешь в Тихуану, где можно купить по дешевке хорошую фотоаппаратуру, а сам на следующее утро, часов в девять, выйдешь на четверть часа за сигаретами, оставив ключ в дверях, а потом сменишь отель на «Эмпорио» и первым же автобусом отправишься в Лас-Эстакас. Там жди меня. Ну, ни пуха ни пера!
— К черту! — и они крепко пожали друг другу руки.
В последний раз, когда он встречался с Глорией — они были в кино и шли пешком к ее дому, — она вдруг стала расспрашивать Мишеля о его родных местах.
— Что тебе сказать? Маленький, провинциальный городок Нийон, тихий и уютный, на берегу озера Леман, совсем недалеко от красавицы Лозанны. Весь утопает в виноградниках. Не такая уж и провинция. Есть железнодорожная станция и порт на озере. Мы — нийтонские обитатели, свято храним реликвии времен Римской империи, гордость города — готский феодальный замок. Ну, что еще сказать? Основан город при кельтах и назывался тогда Новиодунум. Римляне называли его — Хулиа Экеструе. В пятом веке вандалы разрушили город, и он встал из руин только в 625 году.