Обе девочки, Анна и Ирина, росли здоровыми, бодрыми и, к радости Глории, любили отца, были привязаны к нему. Он, как мог, осыпал их подарками, старался проводить с ними все свободное время. Вывозил погулять в сосновый лес Десиерто-де-лос-Леонес, на усыпанные цветами каналы Сочимилко, на пирамиды, на ярмарки покататься на деревянных лошадках и каруселях. Обеим особенно нравилось, когда отец приезжал домой рано и укладывал их спать. Он пел им песни на каком-то, совсем не испанском и не французском языке. Анна запомнила слова: «ридна маты», «кохане», «дивчина у садочку».
Глория, когда муж возвращался, лишь немного успокаивалась, но продолжала жить под постоянным страхом. Она всячески предохранялась, чтобы не забеременеть вновь. Отец оставил после себя небольшую сумму денег в банке, но Глория, чтобы сохранить за собой дом, разделила деньги между сестрами. Мишель имел в банке, как он ей говорил, лишь скромную сумму про запас, на случай чьей-либо внезапной болезни. Бизнесом он не занимался, а продаваемые фотоснимки с трудом покрывали расходы. Ни он, ни семья ни в чем не нуждались, но постоянный страх, что в один несчастный день он не вернется и Глория с детьми останется без средств к существованию, отравлял ее жизнь переживаниями. Она старалась гнать пасмурные мысли. Род был более чем внимателен к Глории, хотя, помимо повседневных дел резидентуры, он много сил отдавал тому, чтобы агентурная сеть бесперебойно работала даже во время его отсутствия. В конце января он должен был лететь в Европу, а затем в Москву.
Еще перед увольнением из МВД тесть, интуитивно чувствуя неприятности, убедил Мишеля получить мексиканское гражданство. «Аквариум» пошел на это, и теперь Род летел в Европу с законным паспортом гражданина Мексики.
К Новому году Петр Серко получил звание полковника, что несомненно говорило о признании его заслуг «Аквариумом». И к Новому году один из агентов привез из США чертежи нового прибора ночного видения на танках. Род отправил их через резидентуру, и ему было с чем лететь домой. На этот раз его путь лежал через Вену. Столица Австрии была последним пунктом перед прыжком, уже с советским паспортом, в Москву!
После слякоти на улицах и тротуарах, что редко случается в феврале, хорошо подморозило. В субботу и воскресенье он превосходно отдохнул и успокоил начинавшие шалить нервы. Путь на родину — он это знал — был отменно отработан, обеспечен надежными документами, однако переезды из одной страны Европы в другую и связанная с этим смена паспортов требовали постоянного внимания. Не оставляли мысли о том, что ждет его в Москве, какие планы на него имеет начальство. Оставят в Москве? Пошлют в другую страну?
Как бы то ни было, а в понедельник, 14 февраля 1966 года Петр Серко бодро шагал заснеженными бульварами в направлении Фрунзенской набережной, где в одном из многоквартирных домов находилась его временная обитель.
Завтра встреча, скорее протокольная, чем деловая, с заместителем начальника ГРУ. Она представлялась Петру без проблем. Все, что ему могли в Москве сказать хорошего и плохого — мелкие замечания по огрехам в работе и, что самое главное, о планах на будущее, он уже слышал сегодня от начальника управления. И о награждении его орденом Красной Звезды, которую ему, от имени Верховного Совета и министра обороны СССР, вручит завтра заместитель начальника ГРУ, Петр тоже знал.
Настроение было таким, какое охватывало его, когда он ощущал, что удачно завершен очередной этап жизни. Вспомнились выпускной бал средней школы — диплом с отличием; присвоение звания лейтенанта, превосходная аттестация после Военно-дипломатической академии, сообщение на следующий день о его отборе в особую группу для выполнения за границей нелегальной работы и, год спустя, тихо, но убедительно сказанное ему «дядькой» Свиридовым: «Ну, капитан, долгие годы успеха тебе предрекаю! Я редко ошибаюсь! Иди, жаль, что больше не свидимся».
После завтрашней встречи с высоким начальством — десять дней отдыха, а затем, на одной из теплых дач в глухом нехоженом подмосковном лесу, предстоит пройти освоение новой радиотехники, аппаратуры дистанционной слежки и внеконтактной связи и прочих недавних «открытий» специальных служб ГРУ. Было поручено также восстановить в памяти некоторые познания в химии.
Теперь же Петр шагал, одетый в новую болгарскую дубленку, теплые финские ботинки, пыжиковую ушанку, замотанный — по совету начальства — по верхнюю губу в теплый кашемировый английской шерсти шарф.
В конце Гоголевского бульвара, уже почти у самого входа на станцию «Кропоткинская» спешивший в метро подполковник поскользнулся на накатанной мальчишками ледяной дорожке и толкнул Петра в бок. Начал было извиняться и в следующий миг между его бровями обозначились две глубокие морщины. «Погоди, погоди, неужто…» Петр не дал договорить своему бывшему однокашнику по Академии, почти его узнавшему, и быстро произнес по-испански: «¡No faltaba mas, señor! ¡No paso nada!» [10] — и так же поспешно зашагал своей дорогой. Бывший однокашник хорошо знал, что Серко в Академии изучал немецкий и французский языки.
Петр чертыхнулся про себя: «Прав был шеф. Не будь шарфом укутано лицо, он бы меня сразу узнал. Хоть легенда и отработана, но завтра пиши рапорт. Неприятно! Как опасны в нашем деле случайности!»
Уже дома, в уютной трехкомнатной квартире с окнами на Москву-реку и парк культуры, раздевшись и пропустив рюмку привезенного с собой «Наполеона», Петр нашел в записной книжке, полученной им сегодня на конспиративной квартире от коллег, номер телефона родителей своего друга Родиона, Родика. Петр был уверен, что за прошедшие десять лет друг по Академии хорошо продвинулся по работе — его не оставили в ГРУ, а вскоре взяли в Военный отдел ЦК КПСС, — уж теперь-то он, конечно, сменил свое однокомнатное жилье.
В трубке послышался всколыхнувший воспоминания молодости приятный голос матери Родика, единственного сына известного военачальника, начинавшего свою службу еще фельдфебелем царской армии. Отец Родика с юношеских лет был близким приятелем министра обороны маршала Малиновского, потому и дал сыну имя любезного сердцу товарища.
Петр представился, был признан и получил телефон некогда близкого приятеля, почти брата.
Позвонил не сразу. Что-то мешало взять трубку. Каким стал друг за эти годы? Признает ли? Силой воли Петр подавил сомнения: «Ничего! Конечно, он вырос. Положение обязывает… А ведь может спросить: «Когда и где мы с вами встречались?» Нет, не те у него родители. Родик такого себе не позволит!»
Ответила жена Родиона, тоже дочь известного генерала. Сказала, что позовет мужа. Тот долго не подходил. Сердце неприятно застучало: «Вспоминает, кто я? Раздумывает?»
— Алло! — в трубке послышались нотки знакомого голоса. — Куда запропал? Где тебя столько лет носило?
— Лежал на боку, глядел на Оку, — в тон отношениям молодости ответил Петр.
— Ах так! Ну, и что?
— Повидаться бы надо, Родион. Как ты-то сам?
— Как и прежде, не ждал у моря погоды. Хочешь встретиться?
— Родик, а ты сомневаешься?
— Да, нет! Хорошие были времена. — И Петр ощутил, что его давешние опасения оказались вовсе не беспочвенными. Трубка помолчала. — Старик, позвони мне завтра, в это же время. У меня сейчас пришлый народ. Завтра жду! Извини. Позвони завтра вечером.
И раздались гудки.
Петр подошел к окну. «Ну, как бы я поступил на его месте? Друг молодости… А что если я провалился, уволен из армии… Буду просить о помощи… Положение обязывает. Хреновина! Но… куда денешься? Утро начнет со звонков и проверки. А тут полный порядок! Старый друг ничего не просит. Стал полковником, заслужил орден.» Так-то оно так…
Он направился в ванную, а потом завалился спать в постель. И в глубине души уже пожалел о своем звонке.
Следующий день прошел благополучно. Правда, генерал-лейтенант участливо спросил, не тяжело ли совмещать руководство нелегальной резидентурой с работой радиста.
— Такого в практике не было! И в теории недопустимо, — высокий начальник с шумом положил свои волосатые ладони на письменный стол.
— Нет правил без исключения, — попытался пошутить Петр.
— Да? А как это звучит по-испански? — спросил генерал, в свое время начинавший службу военным переводчиком в республиканской Испании и с той поры основательно подзабывший язык Сервантеса.
— Nohay regla sin exepcion, — ответил полковник, а сопровождавший его начальник отдела, генерал Мещеряков, который был помощником военного атташе в пору прибытия капитана Серко в Мексику, произнес:
— La excepción confirma la regla[11].
Отдел пытался положить полковника на лопатки, да он одержал верх. Последние полтора года ни сучка, ни задоринки.
— Значит, крепко стоишь на ногах?
— Даже бегаю, товарищ генерал. На здоровье не жалуюсь.
— Ну что ж, это хорошо. Лады! Давайте пока продолжим как было.
На этом аудиенция окончилась, но когда генерал-лейтенант вышел из-за стола, чтобы попрощаться, уже у самой двери кабинета спросил:
— А жилье в Москве есть? — и, прочитав ответ по выражению лица полковника, бросил начальнику отдела: — Немедленно выделить!
Это отозвалось в душе Петра куда большим ощущением праздника, чем получение Красном Звезды. Однако дома, как только он вошел в казенную квартиру, убранную в его отсутствие, кольнула мысль: «А говорить ли Глории о собственной квартире в Москве — мечте любого военного, даже еще большей, чем повышение по службе? Пожалуй, не стоит! Это не принесет ей радости: «Что будет со мной? Что будет с дочерьми? Мы в Союз не поедем!» В этом она тверда, как сталь!»
Позвонил, как обещал, Родиону. Жена ответила, что мужа нет дома, и не пожелала продолжить разговор. В ее голосе чувствовалось некое раздражение. В чем дело? Родион наверняка проверил мой послужной список. Убедился, что он в порядке. Задержался на работе? Нет, оттуда бы позвонил домой. Ну, ладно… Время есть!