– И люди поверили? – воскликнул я.
– Ага, – кивнула Маргоша, – супруга как про импотенцию услышала, мигом заявила: «Берем». Одного не пойму, ну как ей в голову не пришло: лягушка маленькая, а спинки у кровати здоровенные, сколько ж квакушек надо забить, чтобы одно койкоместо соорудить? Тысяч пять, не меньше! А ведь эти молодые нахалы дудели: «Перуанских лягушек очень мало, их вообще не осталось, это раритет!»
Нет бы ей глаза разуть и по сторонам глянуть. Там, в лавке, еще штук шесть таких лежанок стояло. Меня так и подмывало крикнуть: «Киса, дурят вас!» Еле сдержалась.
Лиза пожала плечами:
– И правильно сделала, незачем в чужие дела влезать. Во-первых, с соседями поругаешься, а во-вторых, может, эти люди от всего и впрямь излечатся. Главное ведь, вера! Будут считать, что целебными испарениями дышат, и готово – оживут.
Глава 28
На следующее утро я приехал к дому, где провели детство Римма с Надей, окинул глазами пейзаж, увидел лавочку, на которой мирно сидела бабуля с вязаньем в руках, приблизился к ней и церемонно осведомился:
– Не возражаете, если устроюсь на краешке?
Старушка подняла выцветшие глаза.
– Какое право я имею протестовать? Сидите на здоровье.
– Душно очень, – завел я беседу.
– Наверное, дождь пойдет, – любезно ответила вязальщица.
– Совсем в переулке деревьев нет, – улыбнулся я, – каменные джунгли.
– Да, вырубили наш скверик, – охотно пояснила бабушка. – Вон там он был, а теперь на его месте банк. Печально, конечно, погулять негде, раньше у нас лучше дело обстояло.
– Вы здесь давно обитаете?
– Всю жизнь.
– Какая удача, что я встретил вас, – радостно воскликнул я, – на ловца, как говорится, и зверь бежит.
– Ну сравнить меня со зверем, увы, уже нельзя, – на полном серьезе заявила старушка, – скорей уж трухлявый гриб или подгнивший пень. Хотя были когда-то и мы рысаками.
– Видите ли, я решил купить квартиру, – вдохновенно врал я, – вон в том доме.
– Там хорошая жилплощадь, только шумно.
– Меня другое пугает.
– Да? Что же? – заинтересовалась бабуся.
– Я имею деток, вот и засомневался, есть ли тут школа? Как бы не пришлось моим сыновьям на метро далеко ездить. Куда местные ребятишки учиться ходят?
Пожилая дама отложила спицы.
– Если проблема только в этом, не стоит переживать. Видите арку?
– Да.
– Пройдете во двор и упретесь в трехэтажное здание, там одиннадцатилетка, – проинформировала меня бабушка, – два языка в расписании, мой внук в этом заведении учится, безобразник. Сейчас каникулы, можете посмотреть помещение спокойно. Заявление, наверное, у вас возьмут, хоть и новый учебный год на носу. Думаю, если попросите, сделают исключение ввиду переезда. Матильда Львовна женщина мягкосердечная.
Я сделал стойку, услыхав имя той, ради кого явился сюда искать гимназию.
– Матильда Львовна? Это кто?
Пожилая дама склонила голову набок:
– Теперь директор, а до недавнего времени завуч, великолепный специалист, педагог, каких мало. Вернее, подобных сейчас и вовсе нет, вымерли, как динозавры. Скажу по секрету, наша школа ничем особенным не отличается, так, весьма средненький, как теперь модно говорить, колледж. В расписание, впрочем, всякого напихали. История мировой культуры! Смех берет! Знаете, о чем на уроках толкуют? Читают детям книгу «Легенды и мифы Древней Греции». Ведет занятия одна мамаша, правда, историк по образованию. Но толку-то? Школьники сами способны подобную литературу купить. Просто, чтобы на вывеске написать «гимназия», потребовалось расширить круг предметов. Кстати, домоводства там нет, и столовая плохая. Но ради Матильды Львовны я внука вожу именно сюда. Очень надеюсь, что, став директором, она наведет порядок. Нам бы в каждую школу по такой Матильде Львовне, и все, никаких реформ образования в России не надо. Знаете, отчего все меры, которые принимает соответствующее министерство для улучшения качества обучения российских детей, рассыпаются в прах?
Я посчитал, что сразу распрощаться с милой дамой невежливо, и ответил:
– Нет.
– Очень просто, – вздохнула бабуля, – учителя попросту ненавидят детей и свою работу. Хоть какие учебники им дай, феноменальные программы разработай, толку не будет. Если попадется на пути ребенка Матильда Львовна, вот тогда вам повезло, но такие, как она, увы, редки, словно алмаз «Орлов». Да что я болтаю, ступайте в школу, сами увидите.
– Надеюсь, директор на месте, – пробормотал я, поднимаясь.
– Так первое сентября не за горами, – напомнила бабушка, – небось Матильда Львовна ремонт завершает.
Толкнув дверь кабинета с табличкой «Директор», я ожидал увидеть полную даму в строгом английском костюме. На лацкане пиджака у нее нацеплена золотая брошь, шея украшена бусами, волосы уложены в старомодную «халу», на носу очки, а на запястье большие мужские часы. Именно так выглядела Зинаида Сергеевна, главное лицо десятилетки, в которой учился Ваня Подушкин. Я боялся директрису до одури, хотя, будучи тихим, апатичным тройкочетверочником, редко был вызываем в кабинет Зинаиды. Но все равно, стоило ей появиться в столовой, как у Ванечки мигом прихватывал живот. Теперь-то я понимаю, отчего у меня начинались колики. От страха со мной случался спазм, но я никому не рассказывал о своих ощущениях и сначала мучился от рези в желудке и от изжоги.
Воспоминания обрушились на меня с такой силой, что я ощутил сильнейшее желание убежать прочь из рассадника знаний.
Испытав это чувство, я удивился, а потом разозлился на себя и смело вошел в комнату. Матильда Львовна оказалась совершенно непохожей на Зинаиду. Молодая женщина, вернее, молодая в моем понимании дама, одетая в красивое светло-розовое платье, стояла у стеллажа с книгами. Русые волосы, вьющиеся то ли от природы, то ли от усердия парикмахера, падали на хрупкие плечи. Никаких бус, брошей и мужских часов. Из украшений лишь тонкий браслет из какого-то ярко-красного материала.
– Вы сотрудник санэпидемстанции? – с удивлением в голосе воскликнула Матильда Львовна.
Я хотел уже было изложить заранее заготовленную историю о сыновьях-безобразниках, но тут большие, цвета ореховой скорлупы глаза директрисы посмотрели прямо мне в лицо, и я совершенно неожиданно произнес:
– Разрешите присесть? Вот мое удостоверение.
– Частный детектив, – еще больше удивилась Матильда Львовна, изучив документ. – Я думала, у нас людей такой профессии нет.
– Вы очень внимательны, – вздохнул я, – абсолютное большинство граждан, повертев эту книжечку, принимают меня за работника МВД.
– Тут же ясно написано: «Агентство „Ниро“».
– Народ не видит букв.
– Я просто нацелена на поиск ошибок в тетрадях, – засмеялась Матильда Львовна, – привычка педагога внимательно изучать любой текст – и письменный, и устный – скорее мешает в жизни. Вот вчера я пошла в магазин купить кефир, передо мной у прилавка стояла женщина и объяснялась с продавцом.
– Что у вас за порядки! Безобразие! Касса в одном месте, товар в другом. Хочу коробку каши, а вы мне свиную голову дали.
– У вас голова пробита, – ответила продавщица.
– Сами ее пробили!
– Каша не в моем отделе!
– А ну зовите сюда старшего менеджера, – окончательно разъярилась покупательница.
– Успокойтесь, – лениво протянула тетка по ту сторону прилавка и заорала: – Люся, перебей этой голову в кашу! А вы ступайте вон туда! Там из вашей головы кашу сделают.
– Безобразие, – злилась женщина, – придешь, а тебе голову пробьют! Вас уволить надо!
Матильда Львовна слушала диалог и изумлялась. Продавщица с покупательницей даже не понимали, что их разговор звучит жутко: «Перебей этой голову в кашу!»
– Чек давайте, – вздохнула торгашка, когда покупательница, хотевшая получить коробку геркулеса быстрого приготовления, переместилась к другому прилавку, – во народ попадается! Ну выбили голову, чего орать? Эка беда, ща каши вместо нее пробьем, и порядок, пошла домой счастливая! Спокойней надо быть, доброжелательней себя вести. Ведь чуть-чуть с пробитой головой постояла, а как вопила! Нет бы улыбнуться: «Девочки, вы ошиблись», а эта сразу огнем плеваться. Сделай ей прямо в секунду из головы кашу!
– Действительно, смешно, – улыбнулся я.
– Это вы еще детские сочинения не читали, – покачала головой Матильда Львовна, – там такие перлы попадаются! Вчера привели ребенка, новенького, он в шестой пойдет, а классы у нас разные. В «А» сидят те, кто более подготовлен, в «Б» послабее. Ну я и предложила ему изложение написать, прочитала текст, в нем имелась фраза: «Испугавшись дикого зверя, мальчик побежал сквозь заросли саксаула»[5]. Я оставила школьника на время, вернулась, забираю работу и читаю: «Испугавшись дикого зверя, мальчик побежал сквозь заросли сексаула».
– Скажи, деточка, – спросила Матильда Львовна, – ты знаешь, что такое саксаул?
– Да, – совершенно спокойно ответил тот, – аул – это деревня у лиц кавказской национальности, а сексаул – такой квартал, где проститутки работают, вроде улицы красных фонарей в Амстердаме, мы там с мамой весной были на экскурсии.
– Это уже даже и не смешно, – покачал я головой, – зачем же мамаша сынишку в такое место повела?
Матильда Львовна развела руками:
– Вопрос не ко мне. Впрочем, я задала его родительнице и услышала ответ: «А что удивительного? Теперь не прежние времена, ребенок должен знать о сексе».
Я не ханжа, но кое-что, ей-богу, мне кажется излишним.
А вот вам еще пример. Весной мы писали диктант, я говорю фразу:
«Марфа кликнула Анфису».
Поднимается лес рук.
– Что случилось? – удивилась Матильда Львовна.
– В диктанте ошибка, – ответили школьники хором.
– Да? – спросила учительница. – Где же? «Марфа кликнула Анфису», очень простая фраза.
По классу пролетел смешок.
– Чем же она кликала? – снисходительно поинтересовалась Машенька Рябцева. – Вы нам отрывок из классики диктуете, написано в девятнадцатом веке, а тогда ни компьютеров, ни «мышек» не было. Марфа никак кликнуть не могла!