Наметились и территориальные различия. В новгородских областях преобладали сооружения типа колов (заколов). На северо-востоке, особенно в Белозерском крае, первенствующее положение занимали езы. Расхождение здесь не в терминах, а в конструкции тех и других. Например, в писцовых книгах Обонежской пятины указаны как колы, так и езы. Первые были проще по устройству, меньшего масштаба. Езы же для своего времени являлись сооружениями внушительными и сложными. Постройка их обходилась недешево, к тому же требовала определенных навыков и мастерства.
Обращает на себя внимание еще одно обстоятельство. Преграды и запоры нуждались в ежегодном обновлении и ремонте. Весенний ледоход если не полностью уничтожал их, то наносил серьезные повреждения. Восстановительные работы отнимали много времени и рабочих рук. Факт сам по себе немаловажный, подрывающий теорию «подсобной» роли рыболовства в хозяйственной деятельности древнерусского населения.
Остался невыясненным вопрос об удельном весе запорных систем в рыбном промысле X–XIII вв. Отсутствие прямых указаний источников затрудняет его решение. Однако есть все основания полагать, что и в это время они широко применялись. Во-первых, глубокая древность перечисленных способов лова документально зафиксирована археологическими находками и этнографическими наблюдениями. Во-вторых, на некоторых из древнерусских памятников найдены кости рыб и скопления рыбьей чешуи, но не обнаружено никаких рыболовных орудий. Объясняется это, по-видимому, применением плетеных ловушек и иных деревянных снарядов.
Произошли ли со временем какие-нибудь изменения в конструкции названных сооружений? Так же как и другие орудия, они улучшались с целью повышения их продуктивности. Наибольший эффект давало, разумеется, комбинированное использование заколов и езов с сетяными снастями. Хотя твердых критериев в распоряжении исследователей нет, всё-таки можно подметить постепенное расширение зоны применения более совершенных, чем прочие рыболовные заборы, езов. Если в Новгородских писцовых книгах рубежа XVI в. езы не упомянуты вовсе, то уже во второй половине этого столетия они появляются в Обонежской пятине.
Вспомогательное рыболовное снаряжение и оборудование промыслов
Помимо различных орудий лова древнерусские рыбаки пользовались разнообразным вспомогательным снаряжением. Для многих видов промысла были необходимы лодки. Детали судов, вёсла, уключины, скамейки и т. д. обнаружены в Новгороде уже в слоях Х в.[250] Лодка в хозяйстве рыбака – вещь столь же существенная, как и сами снасти. Поэтому широкое развитие рыболовства косвенным образом указывает и на массовое строительство челнов и лодок. Выше приводились примеры, когда рыбу ловили одновременно не только легкие челны, но и суда большой грузоподъемности. Ведь сама сеть весила больше 300 кг, а добыча достигала иногда нескольких центнеров.
Специальное снаряжение требовалось и для зимнего промысла (рис. 17). На древнерусских памятниках с конца Х в. встречаются массивные, втульчатые, долотовидные наконечники из железа – пешни (единичные экземпляры их найдены и на поселениях роменско-боршевского типа). По форме своей они ничем не отличаются от современных. Принцип их действия – тот же. Пешней, насаженной на деревянную рукоять, пробивали проруби во льду, куда опускали сети и другие снасти. Наконечники пешней найдены на всей территории Древней Руси, что свидетельствует о повсеместном распространении зимнего рыболовства. Форма большинства наконечников (желобчатое долото) очень устойчива и почти не изменяется во времени. Они становятся лишь более массивными, тяжелыми, т. е. пригодными для пробивания толстого льда. Лишь в Пскове найдена пешня несколько иного типа: широкая втулка переходит в четырехгранный наконечник со срезанной под углом в 45º рабочей частью. В новгородской коллекции есть также топор – ледоруб с узкой и необычайно длинной лопастью.
Существует еще одна категория находок, непосредственно связанная с зимним промыслом рыбы. Во многих пунктах обнаружены овальные прорезные пластины с 3–4 шипами и двумя петлями для повязок. В археологической литературе за ними прочно утвердилось название древолазных шипов из арсенала древнерусских бортников[251]. Однако точно такие же по форме приспособления и сейчас используются рыбаками во время подледного лова рыбы. Неудачен также термин «ледоходный шип». Ходить по льду можно и без специальной обуви, а вот работать на льду, вытягивать из проруби многопудовую сеть, когда ноги скользят и не находят точки опоры, нельзя. Таким образом, «шипы» указанного типа принадлежат рыбацкому снаряжению зимних ловцов рыбы. Они очень удобны, легко снимаются и надеваются на любую обувь.
Помимо пешней и «шипов» во время подледной ловли употреблялись и другие вспомогательные орудия: жерди-рели, с помощью которых сеть протаскивалась из проруби в прорубь; костыль – сошило для пропихивания жердей; черпак для удаления наледи из полыньи и др… До сих пор они в раскопках не найдены, но сомневаться в их существовании в то время, по-видимому, нет основания.
Рыбные промыслы оборудовались также специальными сооружениями для просушки сетей, избушками, где рыбаки жили в течение длительного времени, пристанями, садками для пойманной рыбы.
Как археологический материал, так и многочисленные сведения письменных источников рисуют достаточно красочную картину развития рыболовства в Древней Руси в Х – начале XVI в. Богатый набор снастей и снарядов из года в год и из века в век пополнялся новыми, более совершенными орудиями. Ведущее место в промысле заняли наиболее прогрессивные способы лова с помощью больших сетей (неводов) и деревянных заборов – езов.
Глава IV. Промысловые рыбы, сезоны и места лова. Способы хранения и переработки рыбы
При изучении истории древнерусского рыболовства нельзя обойти стороной существенный вопрос о видах рыб – основных объектах промысла. Его детальное исследование прольет дополнительный свет на целый ряд важных для данной темы проблем: преимущественное использование тех или иных орудий лова, степень его интенсивности, тип эксплуатируемых водоемов, сезоны промысла.
К сожалению, в письменных памятниках домонгольского времени почти не встречаются названия рыб. Упомянуты лишь осетр, карп и карась[252]. Однако, рыба вообще, как вылавливаемая рыбаками, так и подаваемая к столу или поступившая в продажу на городском торге, отмечена в летописях и иных источниках не раз[253]. Из некоторых сообщений, например о пирах Владимира Святославовича в Киеве или о трех санях рыбы, взимавшихся по грамоте Ростислава Мстиславовича с города Торопца, можно составить представление о довольно значительном объеме промысла. Тем не менее ответить в полном объеме на поставленные вопросы, руководствуясь только сведениями письменных источников, нельзя.
Чрезвычайно ценный в интересующем нас плане материал дает обследование специалистами-ихтиологами костных остатков и чешуи рыб из археологических раскопок. Несмотря на известные трудности, а также на ограниченный круг изученных в этом отношении памятников, полученные результаты уже сегодня имеют первостепенное значение.
В работе учтены палеоихтиологические данные по 18 пунктам. Практически они охватывают большинство основных древнерусских земель (за исключением Галицко-Волынского и Владимиро-Суздальского княжеств). Среди них есть и крупные культурно-экономические центры (Новгород, Псков, Рязань), и небольшие пограничные города-крепости (Воинь, Гродно), и второстепенные, рядовые городки и поселения (Княжая Гора, Трубчевск, Липенское городище и др.). Правда, все они относятся к разряду городских, военных или владельческих центров. Хорошо изученных материалов из сельских поселений нет. Большинство исследований выполнены на кафедре ихтиологии биологического факультета МГУ профессором В. Д. Лебедевым и его учениками.
Палеоихтиологические коллекции древнерусского времени далеко не однородны. Некоторые (Новгородская, Псковская, Ладожская, Донецкая) представлены тысячами экземпляров костных останков и чешуи рыб, другие (Гродненская, Шестовицы, Дрогичин, Волковыск) – сотнями, а третьи (Воинь, Липинское городище, Вщиж, Сунгиревское селище) – десятками. В отдельных случаях их нельзя расчленить во времени и приходится рассматривать суммарно. Перечисленные факты, конечно, несколько снижают достоверность выводов, но ни в коей мере не обесценивают их вовсе.
Весьма ценным свойством указанных материалов является возможность сравнивать их между собой, поскольку многие из них (например, новгородские и ладожские, псковские и с городища Камно, из Гродно и из Волковыска и т. д.) не только добыты на памятниках, принадлежащих одному водному бассейну, но и территориально близко расположенных.
Список рыб, охваченных промыслом в Древней Руси (до XIII в.), по палеоихтиологическим данным насчитывает 29 видов: осетр русский, осетр балтийский, севрюга, стерлядь, семга, кумжа, сиг, сиголов (волховский), сиг лудога, сом, налим, щука, судак, окунь, ерш, лещ, синец, сырть, язь, голавль, жерех, чехонь, густера, сазан, линь, карась, плотва, красноперка, вырезуб, уклея, распределяющимся по 6 семействам: осетровые, лососевые, сомовые, тресковые, щуковые и карповые. Кроме того, найдены кости сельдей – по всей вероятности, привозных.
Нетрудно заметить, что по сравнению с предшествующим периодом (см. главу II) уловы стали разнообразнее. Количество разновидностей рыб в них увеличилось почти вдвое (29 против 17). Значительно возросло промысловое использование карповых (на 5 видов). Появились новые объекты лова: семейства лососевых и тресковых.
Даже столь предварительные наблюдения свидетельствуют о дальнейшем и весьма прогрессирующем развитии рыболовства. Промысловые способы лова – невода и сети – преобладают над индивидуальными – крючными снастями и колющими орудиями. Об этом позволяют говорить рост удельного веса карповых, добывавшихся главным образом сетями, и появление лососевых. Следовательно, подмеченные явления не только не противоречат обнаруженным выше изменениям в рыбацкой технике, но, взаимно подкрепляя друг друга, указывают на определенные сдвиги в древнерусской экономике.