Нотли, похоже, встряхнулся.
– Другие времена были, Крис. Сейчас мы к этому привыкли, а тогда в воздухе витал дух перемен. Его можно было учуять. – Нотли глубоко вдохнул. – Резкий запах, как от разлитого бензина. Все было пропитано возможностями. Периоды рецессий наступали и заканчивались, мы мужались и готовились к очередному кризису, к худшему сценарию. И как бы жизнь ни била, все равно выстаивали. Даже лучше: мы почти ни разу не оступились. Да, произошло несколько бунтов, парочка банков вышла из дела, шумиха с ядерной электростанцией в Пенджабе. Мы выплыли, Крис. Вышли победителями. Легко.
Он умолк. Казалось, он ждет, пока Крис заполнит паузу, и тот не заставил себя ждать. Его поразила энергия, которую излучал старший партнер.
– Но ведь вам все равно приходилось участвовать в дуэлях? Верно?
– О да. – Небрежный жест. – Именно череда рецессий породила дорожные дуэли. Суровое решение в суровые времена. Но тогда все проходило довольно цивилизованно. Гонки подобного формата лишь зарождались. А знаешь, как все случилось?
Крис покачнулся, неудачно переступив с ноги на ногу.
– Что? Да, конечно. Болиды «Формулы» – те, что показывают на исторических каналах, которые выглядят как ракеты, верно? Люди, в чьих руках сосредотачивались деньги, покупали эти автомобили. А затем, когда дороги стали пустовать, и все…
Он замолк. Нотли качал головой.
– Нет?
– Не совсем. Хотя подобная динамика имела место. Но это лишь часть, полагаю. Все началось задолго до этого. В конце прошлого столетия, перед началом нового тысячелетия. Отец рассказывал мне – в те времена самые жесткие и упертые фирмы экспериментировали, как стимулировать конкуренцию между новыми сотрудниками. Фишка пришла из Америки. Восемь стажеров в отделе и всего семь столов. – Нотли сделал жест обеими руками. – Так что кто приходит последним, вынужден работать на подоконнике. Или клянчить место рядом с тем, у кого будильник лучше. После нескольких раз возникает определенная динамика в группе. Опоздавший – слабое звено. Остальные сплачивались и выступали против него. Модель поведения шимпанзе. Пускаешь опоздавшего за свой стол и ассоциируешься со слабым звеном. Заключаешь неправильный союз. В общем, стажеры так не поступали. Они не могли себе этого позволить.
Крис затруднялся сказать наверняка, но ему показалось, что во взгляде Нотли он прочел легкое презрение. А может, дело было в исходившей от него энергии.
– После идею применили не только к стажерам. Представь себе те времена. Очередная серия кризисов на пороге – нужно что-то делать. Большинство инвестиционных фирм и крупных корпораций наводнены крутыми специалистами. Бывшие политики получают хлебные должности неисполнительных директоров, на которых можно в ус не дуть; бестолковые исполнительные директора, пользуясь связями, кочуют из фирмы в фирму, получают золотые парашюты, а молодые и талантливые вынуждены по два года торчать на одной должности и лишь затем, сколотив призрак репутации и пользуясь им, пытаются подняться по карьерной лестнице. Призрак репутации, да и только, потому как я тебя спрашиваю: что еще можно получить на корпоративной должности за два года? Такая херовина творилась в нашем британском мире. В других точках планеты молоденькие долбоебы приклеивались к «папочкиной» кормушке с самого начала, потому что в тех культурах против «папочки» не попрешь. И когда начались кризисы, вся эта махина балансировала на грани. Нужно было что-то делать, по крайней мере, попытаться что-то изменить. Причем требовались радикальные меры.
И что делать? Возвращаешься к модели с восьмью стажерами – семью столами и экстраполируешь. Опоздал на работу – нет, не потерял стол. Потерял работу. А как еще, когда у тебя на каждую реальную исполнительную должность дюжина людей – и все одной квалификации? Ничуть не хуже, чем любая другая мера. Ты понимаешь, что не можешь положиться на показатели продаж или производительность – только не в ситуации, когда мировая экономика рушится. А поскольку потерять работу в таких условиях равноценно самоубийству, рождается жесткое вождение. Настоящие дорожные войны. Но в те времена, – Нотли одарил Криса очередной улыбкой, на этот раз довольно прохладной, – в те времена достаточно было просто приехать первым. У тебя здесь есть что-нибудь выпить?
– Эмм, – Крис махнул в сторону встроенного шкафчика для напитков, сделанного из матовой стали. – Не знаю, это офис Майка. Что-нибудь у него найдется.
– Полагаю, так. – Громоздкая фигура Нотли встала и направилась к бару. – Выпьешь чего-нибудь?
– Эм, мне нужно… – Он дернул головой в сторону инфомодуля. – Закончить. С э-м-м…
Нотли нетерпеливо отмахнулся:
– Так заканчивай. А я тем временем приготовлю тебе выпить. Чего хочешь?
– Эмм, виски. «Лафройг», если есть. – Крис знал, что у Майка он найдется: каждый раз, когда они засиживались допоздна, Брайант, словно фокусник, извлекал бутылку. Он стал называть виски не иначе как шахматный нектар. – Немного. Без льда.
Нотли усмехнулся:
– Пожалуй, буду с тобой солидарен. Вообще предпочитаю джин, но провалиться мне, если я найду его у Майка.
Крис склонился над инфомодулем. Он добавил к дешевым русским автоматическим пистолетам, которые выбрал раньше, взрывчатку, прокрутил вниз и нажал кнопку «Отправить заказ», предварительно введя код Майка. Нотли водрузил наполненный до краев бокал рядом с локтем Криса, пригубил свой виски и взглянул на экран со спецификациями.
– Закончил? Отлично. А теперь наберись терпения и послушай рассказ бывалого. – Джек Нотли вернулся на свое место и склонился вперед, нависая над бокалом. – Итак, я работал на британское подразделение «Калдерс». Сколько мне тогда было? Двадцать четыре? Двадцать пять? Что-то около того. Моложе тебя точно. Правда, такой же глупый.
Последние слова Нотли произнес без улыбки. Он сделал еще глоток.
– Мне предстояла гонка за повышение. Не первая на моем веку, далеко не первая. Но на этот раз впервые казалось, что у меня возникнут проблемы. Барнс – второй аналитик – был моим ровесником с отличной репутацией, на дороге и в фирме. И ездил он на огненно-красном родстере «Феррари». Молниеносном и очень легком. Сейчас таких не делают. Я же в то время колесил на «Ауди» – выбора не было, другого не мог себе позволить. По-своему тачка хорошая, но тяжелая, очень тяжелая.
– То есть с тех пор ничего не изменилось. – Впервые за весь разговор Крис почувствовал, что оказался на знакомой территории.
Нотли беспечно пожал плечами:
– Они делают акцент на броне. Как и БМВ. Может, все немцы такие. Так вот, я понимал – если смогу оказаться впереди Барнса, смогу и держать его сзади вечно. Какой вред мог причинить этот родстер моему багажнику? Да никакого. По крайней мере, ничего, что потом не поправили бы в мастерской. Тогда правила были иные, и все это знали. Убивать не требовалось – достаточно первым приехать на работу. Вот и все. Обгони и оставайся впереди. Блокируй и защищайся. Так я и держал Барнса всю дорогу до последней мили. А там мелкий ублюдок проскочил вперед.
Нотли поднял брови. Возможно, он сам удивился сорвавшемуся с губ ругательству.
– До сих пор не понимаю, как ему это удалось. Может, я был слишком уверен в себе. Или не до конца воткнул передачу. Знаешь, как бывает с тяжелыми машинами – им вдруг начинает не хватать оборотов.
Крис кивнул:
– Бывало со мной пару раз, пока я не пересел на «Сааб».
– Сейчас у тебя экранированная броня, верно?
– Да. – Неясно с чего – то ли от виски, то ли после многочасового напряжения и стресса, особенно когда Нотли наставил пистолет, но Крис постепенно расслаблялся. – Броня – просто сказка. Слышал, БМВ пытаются разрулить ситуацию с патентами и создать собственную версию.
– Очень может быть. – Нотли уставился в стакан. – Но мы говорили о Барнсе и последнем повороте перед съездом на одиннадцатую развязку. Тогда дорога была гораздо у́же, едва на двойную полосу тянуло. Барнс шел первым, и я понимал, что на развязке мне его не обогнать. И, насколько мне помнится, газеты тогда ни про какого Роберто Санчеса не писали и слыхом не слыхивали. Как и о Гарри Райсе. Не исключено, что подобные «приключения» еще замалчивали, всё отрицали, пока «Калдерс» не повел себя иначе и не решил, что не стоит предавать этой информации огласку – им все сойдет с рук. В общем, прецедента я не помню, а ярость – да. Гнев, что проиграю из-за злосчастных нескольких метров.
Он отхлебнул еще виски, подержал напиток во рту, затем проглотил и поморщился.
– В общем, я спихнул его. Переключил передачу, втопил педаль в пол, обороты на последнем повороте ушли в красную зону. Врезался в зад крошке-родстеру, будто собирался дать ему волшебного пенделя. Машина прошла сквозь разделительный барьер, как кулак через салфетку, и рухнула вниз, прямо на парковку «Калдерс», на другую машину. Сперва взорвался один бензобак, затем второй. К тому моменту, когда я оказался внизу, все кончилось. Позже мне показали запись с камер наблюдения.
Нотли поднял голову и слегка улыбнулся Крису.
– Он пытался выбраться. Ему почти удалось, но вдруг загорелся бензобак. На последних двух минутах записи Роджер Барнс полыхал точно факел и метался, запутавшись в ремне безопасности. Наконец он высвободился и побежал. И кричал, все время кричал. Под конец отключился, скорее всего, от боли. Пробежал шагов двенадцать, полыхая, а затем будто… расплавился. Рухнул, скукожился на асфальте и перестал вопить.
Следующее, что я понял: я – звезда. Меня снимали для обложек журналов и автомобильной рекламы, представили генеральному директору чикагского офиса «Калдерс». Я создал прецедент, Крис. Все оказалось законно, а «Калдерс» стали первопроходцами и лидерами. Они указали выход из сложившейся в ходе рецессий ловушки. Ты приезжаешь с окровавленными колесами либо не возвращаешься вовсе. Так родилась новая этика, а мы стали новой породой. Джек Нотли, Роберто Санчес – отражения в трансатлантическом зеркале новой брутальной динамики. По своей ценности равнялось нашему весу в платине.