Но к субботе погода исправилась. Было прохладно, двенадцать градусов, облака клочьями летели не слишком низко, хоть и не очень высоко. Ничто не мешало ни отвезти преподавателя на аэродром, ни слетать домой. Тот внимательно осмотрел и сделанные мною артефакты, и общую конструкцию. Оценил и мощность воздушного потока от винта:
— Да уж, для веялки более чем достаточно! Может быть даже чересчур!
— Ещё бы подбрасывающий механизм — глупо было бы бросать зерно лопатами, при наличии артефактного дутья.
— Можно транспортерную ленту поставить, которая будет поднимать зерно из кучи и ронять сквозь воздушный поток.
— А винт в кожухе разместить под лентой: и компактно, и равномерная продувка зерна. А кольцевой импеллер послужит и усилению потока, и защитным ограждением.
Мы обсуждали ситуацию так, словно действительно собирались проектировать и строить эту самую условную веялку.
— Вот именно, Юрий Викентьевич, вот именно! Я планирую поручить проектирование подающей ленты со всеми вспомогательными элементами другому студенту, механизм просушки и подогрева воздуха для доработки веялки до сушилки — третьему, в итоге получится нормальный большой проект. Может, ещё кому-то в нём работа найдётся.
— Например, приёмный бункер, куда будет ссыпаться провеянное зерно и ещё один транспортёр, удаляющий зерно их рабочей зоны.
— Почему бы и нет? Хорошая идея!
Потратив ещё минут десять да обсуждение гипотетического проекта, я попрощался с преподавателем и под его присмотром пошёл на взлёт.
Глава 26
Вообще-то я в эти выходные изначально собирался лететь в Викентьевку, где помимо рутинных работ готовится отправка «скандинавского груза». Но — решил дать Владу Белякову больше самостоятельности, заодно и посмотрим, как справится. Конечно, мы со старшими Беляковыми присматривали за ним, но — невзначай и издалека. Я даже переговоры с торговцем и комплектование груза на Влада оставил — просто передал его контакт связавшемуся со мной шведу. Волнительно, конечно, но — полезно. Так что прилетел я в Дубовый Лог.
Выходные потратил на деловую рутину и на общение с семьёй. Насколько это возможно, разумеется. Ромке уже два месяца, подрос, конечно, но вот собеседник из него всё ещё никакой, хоть я и говорю с ним при каждой возможности, просто чтобы он запоминал мой голос. С жёнами тоже общение было то ещё — у них сборы на бал перешли в стадию вялотекущей паники, так что я даже запланированный «воспитательный разговор» отложил — всё равно не услышат и не воспримут. Точнее, не воспримут тот смысл, который хочу донести, а вот перекрутить могут до неузнаваемости. Так что, если честно, половину всего времени провёл на изнанке, по большей части в оружейных мастерских за производством всё тех же взрывателей для мин. Ну, и Мявекулу потискал, которая, похоже, немного пришалела от творящегося вокруг кавардака и повысила степень своей ко мне благосклонности.
Ну, и ещё одна примерка нового, мать его, костюма. Я не стал впадать в крайности, как мои супруги. В качестве дорожного пойдёт один из «использованных» костюмов, и два непосредственно ко двору: повседневный для работы, а «лишние» дни до бала будут посвящены именно её, хоть ещё и не знаю, над чем именно, и парадный на сам бал. Оба, правда, новые, и «повседневный» по ткани и отделке тоже вполне себе выходной и даже торжественный, если бы речь не шла о визите к самому Государю. Полдюжины хлопчатых сорочек и две шёлковых, дюжина пар носков (про запас), спортивный костюм для купе — и всё, вещи собраны — за неделю с хвостиком до отъезда. И никакой паники. Ладно, не будем о грустном…
Так или иначе, вылетел в Могилёв я раньше, чем неделю назад, и прямым рейсом на автомобиле с аэродрома в общежитие приехал часа на полтора раньше, чем в прошлый раз.
На неделе ничего особенного не случилось, всё та же рутина, те же расчёты процессов на семинарах — всей группой, пошагово, под руководством ассистентов преподавателей, те же Уставы на военной подготовке… Даже заявки в лаборатории — тоже обычные, рутинные. Новая форма заявок, на соответствие двух образцов, пока ещё до Могилёва не дошла. Ну, или у местных жандармов пока не возникло такой необходимости, этот вариант тоже нельзя исключать. Заодно предупредил «дядь», что на следующей неделе меня не будет в городе, получив пожелания удачи в поездке. Знать бы ещё, в чём эта удача должна состоять и в чём выразиться.
Нет, всё же кое-что на неделе особенного было: в ту же среду Влад Беляков сообщил, что груз в Ригу отправлен, сопровождающими поехали, как обычно, Клим, который кнут и два местных, викентьевских, дружинника, один из которых — сменный водитель, а второй — чистая охрана. На сей раз доверенность на «приёмыша» Беляковых была оформлена как следует, так что он сможет забросить деньги на счёт прямо в Риге, и не будет необходимости тащить на сотни вёрст чемодан с наличкой. Хотя, надо признать, выглядел тот саквояж впечатляюще, слов нет. Но сразу в банк — надёжнее и спокойнее.
В отличие от предыдущей поездки я решил, что «ловить» поезд в Орше — совершенно лишнее приключение. Из Минска поезд отправляется рано вечером двадцать седьмого сентября, в воскресенье и гораздо проще сесть в него всем вместе, чем рано утром в понедельник бегать по оршанскому вокзалу, до которого ещё доехать надо, то есть — потратить ночь на дорогу. Так что двадцать шестого я опять лечу из Могилёва в Дубовый лог — третий раз подряд. Дальнее путешествие выродилось в «слетать домой на выходные» = уже не раз это упоминал, но не могу удержаться, чтобы не припомнить ещё раз эту разницу — полсотни вёрст в день, с обязательным отдыхом для коня после каждых трёх дней в пути, против ста двадцати в час. Сколько вспоминаю — каждый раз мурашки по спине.
Кстати, Осенний бал в Могилёве прошёл в те дни, когда я летал в Викентьевку. Приглашение я получил, но вежливо отказался, сославшись на подготовку к Императорскому балу, что только добавило условных очков к репутации. Моя академия с переделкой очередного классического романса под вальсовый ритм и танцевальной труппой из дюжины пар со скрипом, но пролезла из «участников» в «лауреаты», чем все и удовлетворились. Мне же это было настолько всё равно, что я результат узнал только через полторы недели. И нет, дед, это не «обидки», а простое отсутствие интереса: если я не нужен, то и мне не нужно.
Варвара Матвеевна — великая женщина! Дед говорит, что она святая — не буду спорить, мне эта концепция мало знакома, но спорить не буду. Если бы не её приезд и успокоительное воздействие на моих любимых, но всё-таки порой слабо адекватных жён, не знаю даже, чем бы всё кончилось. Екатерина Сергеевна, что приехала ещё в пятницу смотреть за внуком, тоже могла, наверное, справиться со временем, но времени-то лишнего как раз и не было, а сама она как-то растерялась. Надо у жены моего бухгалтера взять курсы по успокоению и усмирению жён, полезное и нужное дело. И истерики пресекла, и за сбором вещей проследила, а то эти две даже мой чемодан за каким-то лешим распотрошили — проверяли что-то, да изъяли сорочки для утюжки, но вот обратно всё сложить так и не удосужились.
Останавливать поезд в Смолевичах «по требованию» не захотели — такая стоянка три минуты, было опасение не успеть загрузить имущество. Плюс у Маши возник иррациональный страх, что «поезд не остановится и пройдёт мимо». Так что для успокоения нервов и гарантии погрузки всех чемоданов решили ехать в Минск на пикапе Архипа Сергеевича, который потом вернётся на нём домой.
После погрузки в поезд благотворное влияние Варвары Матвеевны стало постепенно сходить на нет. И если вечером они не успели накрутить себя как следует — во всяком случае до того момента, как я ушёл в своё купе спать, то вот утром… Утром обе мои радости начали, по выражению деда, «вибрировать», и вибрация всё нарастала. К Витебску я уже готов был рычать и кусаться. С трудом уговорив супруг пообедать, налил им по паре рюмок крепкой наливки. Надеялся, что их хоть немного «отпустит», и, казалось, эффект уже начинает проявляться, но что-то пошло не так: вместо того, чтоб успокоиться, дамы разрыдались, а потом попытались начать проверку своих бальных платьев. С ужасом представив, что будет, если они трясущимися руками что-нибудь там оторвут, приложил все усилия к тому, чтобы этого не допустить, с целью чего «взял огонь на себя». В итоге перед сном уже мне пришлось приложиться к спиртному, потому что натуральным образом руки тряслись. Как прошёл следующий день в пути — лучше не спрашивать. Я бы точно умом тронулся, если бы во второй половине этого дня обострившийся инстинкт самосохранения не подкинул идею, вылившуюся в вопрос:
— Вы что, на самом деле хотите прибыть ко двору в таком вот виде⁈ С красными глазами, опухшими лицами и трясущимися руками⁈
Жёны икнули, ойкнули, переглянулись — и выставили меня из купе, начав приводить себя в порядок. Слава всем богам! Надеюсь, на сегодня им этого занятия хватит, а завтра утром будем уже на месте, в истерику впадать будет некогда. Казалось бы — Мурка уже была здесь, и с Императором обе уже встречались, и ТАК вроде бы не нервничали, с чего бы сейчас-то⁈
С другой стороны — сам я при прошлой поездке тоже нервничал больше, чем мен казалось. Например, умудрился не заметить того, что мы проезжали через это самое Царское Село по пути в столицу! Более того — я был уверен, что оно лежит на другой ветке, и поезда в него отправляются с другого, хоть и рядом расположенного, вокзала! Оказалось, что ветка одна и та же, и там не отдельный вокзал, а отдельная платформа для поездов местного следования. И в этот-то раз выяснилось почти случайно: я, сбежав от жён, спросил у проводника, как нам лучше попасть в Царское Село, на что тот предложил воспользоваться «остановкой по требованию» — тут-то всё и выяснилось. Чувствовал себя идиотом, но старался не подавать вида, делая вид, что еду туда впервые, да.
Высадка на перрон, несмотря на помощь местных носильщиков, заняла чуть больше отведённых на остановку трёх минут, но никто нас не торопил, ни словом, ни видом своим, ни даже намёком. При помощи трёх носильщиков и двух тележек перевезли багаж на хранение и на одной из дежуривших у вокзала пролёток отправились во дворец. Там я, уже зная дорогу, не торопясь, но уверенно двинулся в канцелярию. На приёме гостей сидел, увы, не знакомый мне виконт Гагарин, а другой молодой офицер в гусарском мундире, который представился как гвардии подпоручик барон Выдропольский. Подавив неуместное любопытство деда, возжелавшего узнать, он «польский» от слов