Когда пришли мои красавицы выяснилось, что темой выбраны «Стихии и их проявления», причём выбор этого самого проявления осуществлялся по жребию. Мурка моя вытащила Вьюгу, которая сродни её родной стихии воздуха. Пусть стихиям и абсолютно всё равно, как именно одеваются их адепты, но костюм же нужно ещё и хоть как-то отыгрывать, то есть — соответствовать ему. Ульяна, словно из солидарности, вытащила из своего шара записку «Текущая вода», которая с её огнём не слишком сочеталась. Мне же они вытащили Первостихию, которой оказалась Тьма. Вообще не представляю себе, как её представлять, простите за косноязычность, Мурка же легкомысленно махнула рукой:
— Тебе вообще играть не надо, и так всё время с мрачным видом ходишь, словно не на балу, а на каторге.
— А между этими местами есть разница, кроме костюмов и кормёжки?
— Вот именно с таким выражением физиономии и ходи!
Если к стихиям (особенно моей) девушки отнеслись легкомысленно, то вот подбором цветов и покроя занялись на весь день. Очень они хотели добиться, чтобы все три костюма сочетались между собой и целиком погрузились в действо. Кстати, оказалось, что срок прибытия двенадцатого мая был на сей раз оговорён не только для нас: сегодняшний день посвящался выбору костюма, причём считалось, что этот выбор держится в тайне, а завтрашний — подгонке. Для этого в помощь к дворцовым слугам был нанят обширный штат швей и модисток со всей столицы. Таким образом гости уже собрались, но женщинам и девушкам было не до прогулок по садам и паркам, мужчины также предпочитали другие способы скоротать время. Мне тоже гулять оказалось некогда, хоть и по другим причинам.
На следующее утро, как и планировалось, жёны сразу после завтрака вызвали к себе приписанную нам бригаду швей — секретность, помните же, да? потому костюмы, упакованные в непрозрачные чехлы, ещё вчера принесли и разместили в шкафах нашей квартиры. Меня из этого ужаса вытащил вестовой, благо, моё присутствие после снятия мерок не было обязательным. Тем более, что командовавшая бандой модистка сама же сказала:
— Хорошая фигура, близкая к стандарту, почти и не нужно подгонять, не то, что у некоторых…
На совещании неожиданно для меня выяснилось, что конкурс на полевое пехотное орудие оказался сорван по ряду причин, несмотря на то, что в ходе проведения дважды менялись его условия, для подгонки под реальность. Как не без ехидства заметил Пётр Алексеевич:
— Вот как-то внезапно оказалось, что требование о перемещение силами расчёта из двух человек и требование иметь противопульный щит, перекрывающий всю траншею, плохо совмещаются, поскольку сей щит сам по себе весит столько, что его только вдвоём и утащишь. И боеприпасы за этими двумя солдатами сами не бегают.
Понятное дело, что это была далеко не единственная проблема, хотя пресловутый щит крови выпил немало, особенно, когда дело дошло до испытания тех образцов, что сочли достойным воплощения в металл. Он всё же здорово закрывал обзор, а, как снова «внезапно оказалось», в траншеях много всего, мешающего передвижения, чего не было на плацу. Как меланхолично обронил один из участников заседания:
— А в реальном бою ещё добавятся воронки, осыпи, трупы…
Подводя итоги, Его Величество сказал так:
— В результате у нас есть хорошая полковая пушка в девяносто миллиметров. Даже отличная, по уверениям многих людей, которым я доверяю. У нас разрабатывается и скоро выйдет на испытания хорошая, как меня уверяют, дивизионная пушка калибра сто пять и того же калибра гаубица. У нас есть немного начинающая устаревать, но всё ещё рабочая корпусная и осадная артиллерия. Зато на уровне ниже полка кроме винтовок и винтовочного калибра картечниц — дыра. Просто вообще нет из тяжёлого оружия на уровне батальонов или рот.
Государь сделал паузу, позволив некоторым участникам совещания заёрзать.
— Так бы я вынужден был сказать, если бы не счастливый случай, благодаря которому один из моих подданных сам, на своё усмотрение и своими силами, сделал для своей дружины лёгкую полевую мортиру, которую сам определил как батальонную. Орудие прошло испытание боем и полигонные испытания, показав даже избыточное могущество снаряда.
Далее Государь рассказал тем из собравшихся, кто был не в курсе, о работе комиссии и попросил меня рассказать о подробностях. Пытали меня минут сорок, вопросов, не попавших в список ожидаемых, оказалось немного, и они были простыми, а ещё часть Император отклонил как «не касающиеся существа дела». Ну, а под конец он сообщил о планируемых войсковых испытаниях нового вооружения, правда, почему-то сказал, что они будут проходит в Астраханской губернии, но мне хватило соображения никак не высказать своего удивления. Ну, и когда все уже готовились расходиться, он задал риторический вопрос:
— Я полагаю, все согласятся с тем, что как минимум часть средств, запланированных на не состоявшийся конкурс, будет перенаправлена на развитие нового образца?
Если кто и был не согласен, то промолчал. Я же молчал по другой причине — советовался с дедом на счёт того, стоит ли озвучивать идеи, которые пришли нам в голову ещё при рассказе о траншейных пушках, вызванные ассоциациями со вспомненной дедом «траншейной метлой». Благо, возможность вскоре подвернулась: всё тот же секретарь увёл меня в отдельный небольшой кабинет, куда вскоре зашёл и Пётр Алексеевич.
— Ну что, Юрий Викентьевич, сейчас, узнав о том, как ко двору пришлись ваши миномёты, не поменяете своего мнения насчёт своей награды за них?
— Никак нет, Ваше Величество! Для меня же ничего не изменилось, ни моё вложение в работу, ни отношение к ней.
— Хм, я на вас только что выиграл рубль — на большую сумму по вашему поводу спорить никто не соглашается. Но поскольку у вас, в отличие от конкурсантов, получилось нечто, пригодное к использованию, то от награды не отвертитесь.
— Если позволено будет сказать, насчёт траншейного орудия…
— Что, тоже придумали что-то новое?
— Ничего нового: как обычно, переделка и применение старого. Но, как мне кажется, может оказаться полезным.
— Теряюсь в догадках. Излагайте.
— Берём со складов недавно снятое с вооружения крепостное ружьё вершкового калибра. Отпиливаем ему как минимум половину ствола, чтобы длина с прикладом была где-то метр двадцать — метр пятьдесят. На цевье крепим на вертлюге сошки — наподобие предельно упрощённой двуноги от миномёта, только безо всяких механизмов на ней. И снаряжаем нормальной, а не то, что была, картечью, дальней и ближней. Дальняя — отражать контратаки противника и давить его огневые точки в атаке, ближняя — для работы в окопах. Кроме этого разработать фугас, причём дающий как можно меньше осколков, чтобы в свалке своих не посечь, и дымовую гранату, которой можно и маскировку поставить, и врага из блиндажа выкурить. Бронебойный снаряд не знаю, нужен ли — задач для него немного. Если так сильно нужен щит — можно сделать артефактный кинетический, макр которого спрятать в цевье. Ещё хорошо бы магазинное заряжание сделать, пусть и с ручной перезарядкой. И здесь на самом деле можно обойтись расчётом из двух человек, где первый номер — стрелок, второй — наблюдатель и переносчик боеприпасов.
— Интересно. И, главное, недорого — в разы дешевле, чем мы рассчитывали. Даже с артефактом. Отдам приказ попробовать на практике, если всё получится — награда за конкурс тем более будет вашей по праву.
— Помилуйте, Ваше Величество! Всего-то предложил использовать старые ружья в качестве ещё более старых мушкетонов, разве что без раструбов, от которых толку не будет.
— Помиловать, избавив от награды⁈ Оригинально! А награждать, при успехе идеи, которая уже проверена на практике пару веков назад, будет за что, уж поверьте.
«А потом, когда появится бронетехника, предложим к этой же бабахе кумулятивный заряд с бронепробитием хотя бы миллиметров сто — сто пятьдесят. Или надкалиберный, тогда и плиту в четверть метра при удаче можно пробить попытаться».
Я не стал комментировать ни слова Императора, ни реплику деда, вместо этого торопясь закончить идею.
— Ещё можно в каждом десятке пару человек вооружить обычными дробовиками двенадцатого калибра с волчьей картечью, особенно если предусмотреть возможность быстрой перезарядки. Целиться в схватке особо некогда, а расширяющийся сноп картечи перекроет, пожалуй, всю ширину траншеи.
Ещё раз поблагодарив за идею — не знаю, будет ли её кто-то реализовывать на практике — меня отпустили готовиться к балу, пожелав «хорошо отдохнуть завтра».
Глава 16
К моей радости вакханалия подгонки на момент возвращения в квартиру уже закончилась. Костюмы были тщательно упакованы в чехлы и висели в шкафах, трогать их мне не дали. Так что — пошли гулять, наконец-то.
В парке что могло — всё цвело, включились фонтаны, а на тропинки и аллеи вышли, наконец, гости завтрашнего бала, закончившие с подгонкой. Отличием от прошлого бала, кроме сезонных, было то, что часть гуляющих была нам знакома, так что в ходе прогулки то и дело доводилось здороваться и обмениваться парой-тройкой дежурных фраз. Погода, правда, заставляла сомневаться в том, что удастся безнаказанно догулять до вечера, особенно переживали жёны мои из-за того, что если повседневные платья будут испорчены дождём — то придётся переодеваться в дорожные, а это кошмар!
— Кхм, а в чём же кошмар⁈ Ведь мы, насколько я понимаю, в этом случае под дождём гулять не станем, будем сидеть в квартире? И какая разница в каком именно платье вас никто не увидит⁈
— Да ты что! А вдруг зайдёт кто-нибудь⁉
— До сих пор никто, кроме вызванных слуг и курьеров не заходил, не понимаю, с чего бы к нам приходить ещё кому-то?
— Мало ли что! И те же слуги — они тоже видят, обсуждать начнут.
— Делать им больше нечего… — пробормотал я себе под нос, но был «милостиво» проигнорирован.
Тучи пугали-пугали, но так дождём и не пролились, а к вечеру и вовсе разошлись, подарив кусочек ясного неба и минут десять солнца. Эти прощальные лучи были восприняты как хорошая примета, причём не только моими жёнами, но и многими другими гуляющими. Какая примета, к чему? Что завтра никто на подол не наступит, или как⁈