Оказалось, что остальные не так сильно «отрывались от коллектива» — всё же и дипломные проекты защищали вместе, и призывались для сборов, и даже проходили практику не по одиночке. Так что и зал в городе для гуляния арендовали заранее, потому как сейчас просто так найти место посидеть было бы сложно: гуляли все выпускники всех ВУЗов города. Мне оставалось только смиренно внести в кассу свою долю средств и признать мудрость своих жён, погрузивших в фургон ящик «Рысюхи златоглазой» со словом «пригодится». Пригодилось, приняли с удовольствием, причём, похоже, чего-то такого и ждали. И даже необходимость грузить и нести — жёны выгрузили и уехали — не смутила, весело подхватили ящик и весело понесли, радостно позвякивая.
Что сказать? Погуляли. Хорошо погуляли, даже почти без неприятностей, если не считать за таковую небольшую драку, которую прекратил Надосиновик, просто взяв обоих драчунов — и нашего, и не нашего — за шиворот двумя руками и разнёс на расстояние, превышающие длину их рук. Повисев и подёргавшись какое-то время, драчуны признали глупость положения и согласились выпить мировую.
Кстати, Василий Олегович послужил и источником главной для меня новости: сообщил, что всё-таки женится. Да, на той самой гренадёр-девице, с которой познакомился на моей свадьбе, а потому, разумеется, и меня, и Ульяну, и Мурку пригласить считал себя обязанным. Даже приглашения на красивых открытках заготовил и передал. Пришлось принимать и соглашаться, пометив для себя, что в пятницу, тринадцатого августа придётся быть в Могилёве. Дед ещё заявил, что новобрачные, видимо, совсем не суеверны, но я его разочаровал тем, что у нас просто именно таких вот «плохих примет» нет — ну, или я про них не знаю, так как и сам подобным не страдаю.
Нет, я считаю, что упрекнуть меня в любом случае не в чём — домой добрался сам, не качаясь, даже открытки не помял. Почти. Но — под утро, да. Правда, мне дали отоспаться аж почти до обеда, а потом поехали к Мурлыкиным.
До того, как тесть приехал со службы на обед, я успел пообщаться с Василисой, которая в прошлый приезд в гости дома отсутствовала. Поздравил её с окончанием гимназии — на выпуске, увы, присутствовать не мог, как раз добирался в Курск в шкуре рядового. Заодно и про музыкальный сюрприз спросил.
— Здорово! Песня не хуже, чем у Ириски, даже лучше — под мою танцевать можно!
— Вообще-то танцевать при желании можно под любую музыку, хоть под армейский марш, но я тебя понял.
— Классные дамы наши вообще растрогались, но и нам понравилось, потому что вальс[1] у тебя опять получился медленный, а его танцевать проще и приятнее!
Вася хихикнула:
— Директор даже пожалел, не знаю, всерьёз или в шутку, что у меня ещё сестёр младших нет, так ему понравилось каждый год новую песню получать за просто так!
Кстати, надо не забыть и в свою школу передать текст и ноты. После обеда я попросил у тестя пять минут для разговора наедине. Показал свои военные документы и поделился сомнениями, мол, нет ли здесь чего-то не того? И, как оказалось, «мина» в бумагах была, но не там, где я думал! Дело крылось в формулировке «с указанной службы отозван в запас» — в слове «отозван» вместо «уволен»! Поскольку отзыв — это, по логике делопроизводства, включая военное, дело по определению временное, в отличие от увольнения! И «отозванного» могут в любой момент, без предупреждения и согласования, вернуть обратно! Василий Васильевич ощутимо разозлился.
— Так, значит⁈ Ну что ж, в эти игры можно играть и вдвоём, и с большим количеством участников! Так, Юра, своих пока не пугай — и поедем-ка ко мне на службу, будем это дело решать!
Приехали. Тесть связался по телефону не только с Пескарским, но и с начальником Седьмого отделения Могилёвского управления, который был моим прямым начальником. Это оказался инженер-полковник Перловицын, у которого даже звание было не «жандармское». Рассказав ситуацию, Мурлыкин развернул бурную деятельность.
Первым делом я написал заявление о просьбе принятия в штат «по месту фактической службы», на котором тут же получил визы Пескарского и командира отделения. Меня тут же зачислили на должность младшего эксперта-криминалиста. Далее составили документы о фактической выслуге в качестве внештатного сотрудника, с указанием списка особо важных и сложных работ, послав заодно и запрос в Минск, сюда же подшили заслуги по части инициированных с моей подачи расследований, в том числе — засекреченных, приводя в качестве доказательства моей причастности полученные от Императора награды (но не засчитывая их пока в выслугу!) и составили документ о переводе меня на должность эксперта-криминалиста, уже не младшего. Далее я написал заявление с просьбой зачесть в выслугу награды, включая «Благоволение» и два приравненных к нему кабинетских подарка, плюс орден (в военную академию поступать я всё равно не собирался). Эта выслуга и ещё какие-то документы — в частности, участие в написании научно-практической работы за авторством Пескарского, плюс ещё какие-то манипуляции — и я уже старший эксперт.
Далее — заявление о выводе за штат «в связи с необходимостью исполнения иных обязанностей» и приказ об УВОЛЬНЕНИИ в запас с пересчётом звания в соответствии с Табелем о рангах, а также с учётом «ранее имевшегося воинского звания и имеющегося образования». И — я уже инженер-поручик запаса! Ловкость рук и никакого мошенничества! И — нет, мне ничуть не стыдно за такую махинацию и за использование служебного положения тестя в личных целях. Потому что не я это начал, извините.
А вот кто начал — вопрос интересный. И не только мне, Мурлыкин пообещал провести расследование «по своей линии», да и инженер-полковник пообещал поднять свои армейские знакомства. И не потому, что Василь Василич попросил, а потому что я здесь уже был «свой», и на «своего» покусились «чужие», причём самым наглым и хамским образом, так что здесь, по выражению деда, «стая защищала территорию и кормовые угодья от вторженцев». Это чтобы я не испытывал слишком уж сильной благодарности.
Правда, как пояснили мне старшие товарищи, эти все бумаги одним днём провести не получится, нужно минимум три дня, а лучше — неделю. Но на этот срок я буду действующим постоянным сотрудником «семёрки», и никто никуда призвать меня без письменного согласия прямого начальника не сможет, как бы ни хотелось. Ну, и мне эту неделю придётся походить на службу «как положено», с восьми до семнадцати, хорошо хоть форма для служащих технических подразделений не обязательна. Пескарский принял эту новость с большим удовольствием, и даже, пока я писал одно и подписывал другое — куда-то сбегал и принёс мне новое удостоверение, сразу на эксперта (не младшего) и без упоминания о внештатности. Ну, раз надо послужить — то надо, неделя на знакомом месте с хорошими людьми — это не угроза в любой момент отправиться неизвестно куда и неизвестно насколько.
[1] Юра занёс в гимназию под «публичной образовательной лицензией» широко известный у нас «Школьный вальс», известный также как «Прощальный вальс». Музыка: А. Флярковский, Слова: А. Дидуров (Из к/ф «Розыгрыш»). Тот, что «Когда уйдём со школьного двора…»
Глава 24
Это был новый опыт: целую неделю каждое утро вставать, собираться и ехать на службу. Казалось бы, четыре года на занятия ездил, какая разница? А нет, воспринимается совсем иначе, и для самого себя, и окружающими. Одно дело — барин малолетний, пусть себе и барон. И совсем другое — человек на государевой службе, по двенадцатому классу, понимать надо. Это помимо того, что барон, агась.
В лаборатории за эти дни и завалы разгрёб, и с рутиной помог, но больше всего пришлось потратить времени и усилий на научно–практический труд нашего заведующего. Пескарский честным образом вписал в соавторы не только меня, от чего я отбивался, не считая свой вклад достойным размещения фамилии на обложке. Максимум — в предисловии упомянуть, что и такой–то тоже помогал. А вот ту Светлану, что пропадала по библиотекам, как публичным, так и ведомственным, шерстя всё, что под руку попало, по ключевым словам «качественная реакция», Пескарский в соавторы включил совершенно правильно, объём работы она проделала колоссальный.
— Да пойми ты, дядя Юра, бумаг она перерыла и перекидала кучу — но именно что перекидала, работа чисто механическая, искать да выписывать. Я и так боюсь, что её могут с обложки убрать на том основании, что так, мол, можно и уборщицу вписать, которая особенно тщательно полы мыла.
— А у меня что, глубоко интеллектуальная?
— Да. Я вот тебя, наверное, удивлю, но всякого рода чутьё на яды, в разных видах и формах — один из наиболее часто встречающихся. Не то, чтобы вот на каждом углу, но, по разным оценкам — от двух до пяти процентов. Такой разброс от того, что многие рода свои дары скрывают, ссылаясь на тайны рода, приходится ориентироваться на косвенные данные.
— И что?
— И то. Как ты думаешь, сколько из обладающих чутьём на яды развили его до уровня химического анализа? Хотя бы качественного, не говоря уж о количественном?
— Думаю — как минимум половина, это же само напрашивается, как логическое развитие… Скажете, не так?
— Скажу. Таких примерно… Ноль!
— То есть⁈
— Что есть, то есть. Никаких данных нет, что хоть кто–то таким озаботился. Для многих сама мысль, что божественный дар можно как–то развивать и менять кажется дикой и в голову не лезет! Это только ты у нас такой уникум…
— Не только. У меня папа и бабуля тоже свой дар развивали и придумывали, как его лучше применить и, скажем так — масштабировать. И, думаю, такое вот развитие дара просто не афишировалось. Это у меня старших и чересчур мудрых родичей не нашлось, чтобы приказать молчать и не хвастаться, а в больших родах…
— Поверь, дядя Юра, хоть что–нибудь, хоть как–нибудь, хоть слухами, а просочилось бы. Хотя бы в некоторых случаях, а так — нет данных, в принципе, ни в архивах Корпуса, ни у СИБ. Я специально запросы делал, в рамках исследовательской части работы. Так что свой анализ ты сам развил, целенаправленно и методично, что само по себе на научно–практическую работу тянет. И сейчас в нашем совместном проекте её используешь. Твоя способность у нас идёт как эталонный анализ, без неё, без того, во что ты сам, своей головой, развил её — вся идея смысла бы не имела.