— Ну, можно было бы смешивать эталонные растворы, заранее зная их состав, и потом отдавать на анализ тем, кто состав не знает.
— Да, можно. Это синтетический тест, намного более грубый и ограниченно полезный. Поскольку в таких смесях вещества в чистом виде, и количество компонентов ограничено — иначе ни о какой эталонности говорить не придётся, пойдут реакции и состав станет неизвестным. А тут у нас — реальные образцы из реальных дел. Потому и работа — научно–практическая, а без тебя никакой практики бы не было.
В общем, уговорил он меня на полноценное соавторство, будет нас на обложке четверо — ещё и дядя Гена, который притащенные Светой методики отрабатывал, сперва на синтетических лабораторных тестах, а потом, если они показывали хоть сколько–то приемлемый результат — на реальных образцах. Мне, кстати, эталонных данных пришлось выдать по двенадцати уликам, помимо того, что делалось раньше. А тесть добыл в архиве и принёс тот самый первый анализ, который я делал для него и Подпёска ещё в минском госпитале, в духе — вот с чего всё начиналось. И сказал ещё, что лет через пятьдесят сей документ у знающих людей и коллекционеров хороших денег стоить будет, не говоря уж — через сотню. Шутит, наверное. В смысле — наверняка.
За всю неделю меня никто вернуть на службу так и не попытался, к некоторому даже разочарованию тестя, поскольку в этом случае, по его словам, возможность пройти по цепочке была бы просто подарком. Но — судьба на таковые не расщедрилась. Так что через неделю с малюсеньким хвостиком, а именно — в следующую среду, собрались в том же месте той же компанией, завершить бумажные дела и поделиться находками.
К сожалению, ничего внятного выяснить не удалось, в том числе и от того, что полномочия тестя за границами губернии резко сжимались. Вот работников военной кафедры в бывшей моей академии он пропесочил с некоторым даже удовольствием и повышенной тщательностью. И повод был железобетонный, следователи пришли с вопросом: «а с какой целью вы собирались помешать несению службы нашего сотрудника?» и тем самым сразу поставили работников организации в ситуацию, когда они должны были доказывать, что дураки. И разгильдяи.
И, да — моя замечательная поездка в Курск была вызвана именно разгильдяйством: канцелярия отработала по шаблону, как со всеми студентами, имея в виду, что всем остальным, включая аттестацию и доставку к месту практики, займутся кураторы «как обычно». Свою часть работы сделали, а как оно дальше — их не касалось, и вроде как не прикопаешься. А кураторы под своё руководство не взяли, зная, что проходить практику буду не со всеми. Вина полностью на руководстве, которое не отследило «стыковку», но в худшем случае тянет на небрежность, если очень-очень постараться — халатность, что грозит штрафом в размере месячной премии. Задержка с возвращением — вообще не кафедры вина, тут даже вопросов нет: они всё оформили правильно и к появлению второго пакета документов отношения не имеют.
А вот с формулировкой насчёт отзыва… Здесь сразу стало понятно, что будет интересно, поскольку секретарь начал бегать глазками. И когда вопрос переадресовали нашему штабсу расслабился только отчасти. Оказалось — «была просьба», переданная от имени штаба дивизиона, обеспечить возможность моего прибытия в часть к окончанию войсковых испытаний, для участия в составлении и подписании итогового учёта. И эти двое решили выполнить просьбу самым простым, на их взгляд, способом: просто не увольнять меня до конца. И сейчас пребывали в состоянии тихой паники: удостоверением я, как и просили, не размахивал, мои отношения к Корпусу проводили по линии «иногда что-то там помогает тестю», а тут вдруг — кадровый сотрудник! Офицерская должность! И непонятное Седьмое отделение… Чем занимались первые пять публика более-менее представляла, Первое и Второе были даже овеяны неким романтическим флёром, Пятое — на слуху у всех, а вот те «номера», что больше пяти… Тут «ширнармассы[1]» (дедово словечко, жуткое, но прилипчивое) информацией не владели вообще, даже об общем количестве отделений, а уж чем они занимаются — здесь и вовсе всё было окутано зловещим туманом тайны. Так что шокированные новостями сотрудники кафедры никаких препон не чинили.
Вроде всё понятно, и нарушение хоть и наличествует, но тоже на что-то серьёзное не тянет. Но тестя что-то торкнуло — послать даже не запрос, который по общей неприязни между службами могут «случайно потерять» или как минимум мурыжить до самого последнего часа допустимого срока, а следователя. Ему там, на полигоне, сильно удивились, а ещё сильнее — вопросу о том, зачем я им сдался. Оказывается, такого запроса в академию они не посылали! Но в академию он пришёл на армейском бланке, после предъявления которого понятнее не стало: не совпадала не только подпись командира дивизиона, но и проставленные там инициалы, да и печать — не та. Выяснить, где родилась эта бумага не представлялось возможным, если не обращаться в вышестоящие инстанции. Можно предположить, что источник там же, откуда появился второй комплект документов об откомандировании в часть, но только предположить.
Инженер-полковник тоже ничего толком не выяснил: его знакомства на людей, причастных к тематике испытаний, выходили через трёх посредников, по настолько длинной цепочке ничего не выяснишь. Узнал только, что дивизионов таких, как мой, создано было три штуки, один на самом деле уехал под Астрахань, другой — куда-то на северо-восток от Холмогор, на южный берег Ледовитого океана. Ну, и мы — примерно посерёдке. Не то те два — отвлекающие фальшивки, Государь в своё время говорил об одном дивизионе всё же. Не то Он передумал, и испытания проводились сразу в нескольких климатических поясах, причём меня отправили туда, куда я успел бы за время практики не только доехать и вернуться, но и хоть немного послужить.
Таким образом, пришли к мысли, что ничего не понятно, но хвосты мы обрубили и теперь нужно только внимательно смотреть по сторонам. Дальше пошли последние подписания. Тут был интересный момент с Табелем о рангах, штатным расписанием Корпуса и системой воинских званий. Суть всего анекдота и движущая сила процесса в том, что в одиннадцатом классе Табеля не было ни воинских званий, ни званий в системе Отдельного Корпуса. У гвардии было звание, у придворных тоже — собственно, гвардия от них не далеко ушла, во всех смыслах. Во флоте вроде как было что-то, но в наземных службах, что называется, «по Адмиралтейству». А в армии, Корпусе и у казаков — дыра. Плюс система взаимосвязи звания и должности, слишком сложная, чтобы в ней так просто разобраться, но одно правило я уяснил: звание и должность должны быть в одном классе Табеля. Уж простите за «простыню», но иначе трудно понять, как я при повышении должности на ступень перепрыгнул из двенадцатого класса сразу в десятый.
Тут был ещё один забавный момент: во время последней на данный момент реформы не только появился в некоторых родах войск старший прапорщик, вернулось звание майора — везде, и повторно было исключено в армии звание бригадного генерала. Бригадирское звание уже упразднялось два века назад, век назад возвращалось, а теперь осталось только у жандармов, в СИБ и у казаков. В ходе реформы поручик был перенесён из двенадцатого класса почему-то сразу в десятый, а вот штабс-капитан из этого же класса выше не пошёл[2]. Так что при умеренной степени наглости я мог бы уйти в запас и вовсе штабс-капитаном (с приставкой «инженер», разумеется), но мы единогласно решили не наглеть, и соблюдать не только букву закона но и в максимальной степени — его дух. А было бы забавно показаться на глаза нашему штабсу в равном ему звании, да в мундире Корпуса. С другой стороны, пройдись я в таком виде по территории Академии — это сразу несколько обмороков будет, а то и сердечных приступов, так что ну его, тем более, что мундир поручика такого эффекта не даст.
Когда все документы были подписаны, я положил на стол удостоверение штатного сотрудника, которым всего-то неделю и пользовался.
— Сергей Михайлович, вы моё старое удостоверение не слишком далеко убрали? Давайте меняться обратно.
— Кхм… Вы намерены продолжить службу в Корпусе⁈ — с некоторым удивлением спросил начальник отделения.
— Разумеется, если не выгоните и считаете, что от меня будет польза. Всё же я дворянин, и служить обязан.
— А службы в своей дружине вам недостаточно⁈
— Так одно дело моя дружина, личное, так сказать, дело, и совсем другое — государева служба.
Как-то после моих слов собеседники посмотрели на меня странно. Наконец, тесть встрепенулся.
— Да уж. Вы, господа, сильно не удивляйтесь. Известно же, что человек не может быть равно одарён и успешен во всём. Вот и Юра наш в некоторых сферах… Скажем так — чрезмерно скромен и наивен, в хорошем смысле слова, в том, что касается карьерных амбиций и личной выгоды, при этом семейное дело его развивается совершенно буйными темпами.
Тесть развёл руками, как бы извиняясь за меня, а я не знал даже, как реагировать — не то обижаться, не то ещё что.
— Юра, ты что, даже не интересовался, как соотносится твой титул и твои обязанности с дворянскими правами и обязанностями? И какие привилегии тебе даёт, а также — почему?
— Отчасти…
— Ох, горе ты моё. — Тесть сокрушённо покачал головой, остальные тактично молчали.
В общем, очередной раз почувствовал себя дураком, стоило только чуть-чуть возгордиться. Оказывается, содержание и охрана прохода на изнанку, а также её развитие — приравниваются к службе «по охране границ Империи и их расширению». А дружина моя, как и любая другая, в ряде случаев, не только во время войны или Волны, становится вспомогательным подразделением армии, под командованием либо самого дворянина, если тот обладает нужной квалификацией, либо его командира гвардии. Потому содержание дружины приравнивается к формированию и содержанию вспомогательного подразделения Императорской армии, причём служба такая считается вполне достойной и даже почётной.
— А уж такая дружина как у тебя, Юра…