«Не хочу! Откуда столько⁈»
«Штат миномётной батареи из четырёх миномётов, утверждённый в сорок третьем году — пятьдесят три человека и двадцать шесть упряжных лошадей. А также тринадцать верховых».
«Скоооолько⁈»
«Да вот столько. Давай считать. Командир орудия, наводчик, два заряжающих, снарядный, два подносчика. Ну, ещё два ездовых и вестовой. Это расчёт, а ещё разведчики, группа управления, связисты, ездовые, что батарейное имущество возят, командир батареи с заместителем».
«Вестовой у каждого миномёта сто лет не надо, если они рядом стоят. А я не думаю, что у нас возникнет сразу два „крайних случая“ в двух разных местах, чтобы разделять батарею. Вместо ездовых — один шофёр, которым может быть любой из номеров. А зачем два заряжающих⁈ Два подносчика⁈ Что за „снарядный“ такой?»
«Заряжающего я бы назвал „стреляющим“ — именно он мину в ствол опускает. А до этого поднимает на высоту головы. В нашем случае — одиннадцать кило. Двое — для увеличения скорострельности, один быстро вымотается. Снарядный — это тот, кто готовит снаряд к выстрелу: вкручивает взрыватель вместо заглушки и крепит его, надевает, при необходимости, дополнительные заряды. Ну, и два подносчика на двух заряжающих».
«Получается, даже если оставить одного заряжающего и одного подносчика — пятеро. На механизированном — четверо, там подносчик не нужен, мины в коробах прямо за кабиной лежат же».
«Ну-ну. Два короба, в каждом шесть ящиков: три яруса по два. В каждом ящике — четыре мины. Всего сорок восемь, да?»
«Да, почти полсотни!»
«Думаешь, это много?»
«Ну, много боеприпасов не бывает, ты сам говоришь постоянно. Но, по-моему, достаточно».
«Скорострельность — реальная боевая — того самого стодвадцатимиллиметрового миномёта составляла до четырнадцати выстрелов в минуту без переноса прицела или десять — с переносом. То есть, возимый запас у нас — на четыре минуты серьёзного боя».
«Да ладно⁈»
«Вот так оно, Юра. Правда, такой темп стрельбы — это при артподготовке наступления или при отражении массированной атаки. В общем, в ходе армейских операций, когда расход боеприпасов считается в вагонах. Так в отчётах и пишут: фугасов такого-то калибра — шестнадцать вагонов, шрапнелей — двенадцать вагонов».
У меня слов не нашлось для описания впечатлений, а дед продолжил:
«Так что дружину содержать — это совсем не дорого, в сравнении со стоимостью боевых действий на фронте одного пехотного батальона. Если считать рутинные бои, а не крупные операции».
Вот выслушав всё это я и решил вынужденно ограничиться двумя переносными миномётами и одним механизированным. Зато корпусов для мин придётся заказать ещё сотен пять — те полторы сотни, заготовки на которые уже привезены уйдут, пожалуй, полностью на учёбу моих артиллеристов. Потому и начинять их будем именно опилками с селитрой — дым очень заметный. Потом придётся или как-то покупать промышленную взрывчатку, или делать свою. Дед говорит, что знает несколько десятков способов производства трёх основных взрывчатых веществ и часть из них можно воспроизвести здесь, надо только разобраться с названиями исходных веществ. Правда, сразу сказал, что с пикриновой кислотой связываться не будет, и мне не даст.
«Она реагирует с многими металлами при контакте, образуя пикраты. В частности — пикрат железа и пикрат свинца это тааакааая гадость… Эта сволочь тоже взрывчатка, причём чудовищно капризная и чувствительная. Она образуется в снарядах непредсказуемым образом, и может так же непредсказуемо рвануть — от удара, точка, изменения температуры, влажности, просто от плохого настроения. Так что это только врагам дарить. Или покрывать корпус изнутри сравнительно инертным материалом — тем же оловом, например, а уже потом заливать взрывчатку. Так, чтобы в олове не было ни дырочки, ни трещинки, ни раковинки. Не-не-не, пикринка, она же шимоза, она же мелинит, она же лиддит и ещё пёс знает, что — идёт лесом, хоть её синтезировать можно буквально на кухне или в фотолаборатории пудами, чем господа революционеры развлекались. Так что будем думать. ТГА в домашних условиях вряд ли сделаем, чтобы тротил[1] из толуола получить нужны концентрированные кислоты, они сами по себе проблема в приобретении, а отличие от разбавленных».
Он много ещё чего говорил, пока я корпусами мин занимался. Но потом мы поняли, что дурью маемся. Корпуса можно обточить и на станках, а вот взрыватели изготавливать — там тонкая работа с металлом нужна, и нагрев противопоказан, тем более — удары. В общем, до вечера ими и занимался, с перерывами на обед и установку корпуса и крыши кузова на миномётный автомобиль. Крышу сделали распашную, словно шкаф одёжный задней стенкой вниз положили: решили, что так будет меньше шанс, что её заклинит, чем у сдвижной или ещё какой сложной конструкцией. Там тоже пришлось ухищряться, чтоб эти самые «дверки» не откидывались слишком сильно, да и с удобством закрытия поработать.
В итоге хоть и довёл время на изготовление каждого взрывателя с пяти с половиной минут в начале до двух в конце — даже на имеющиеся заготовки корпусов сделанного не хватит, сто шесть штук изготовил. При этом упахался до мух перед глазами, дрожащих рук и полностью опустошённого источника. Чувствую, ждёт меня занимательный кружок «Очумелые ручки» долгими зимними и весенними вечерами.
По корпусам дед подкинул идею заказывать «кашпо» и «декоративные элементы ограды» с заведомо большими внешними размерами и так же заведомо меньшими — внутренними. Именно для того, чтобы их можно было доводить до нужного размера и формы на простом токарном станке. В принципе — ничего нового в этой идее, но самому в голову не пришло почему-то.
Утром я из принципа округлил количество взрывателей до ста двадцати. Хорошо хоть у нас тут никакая «гремучая ртуть» не нужна, или всякие там азиды, достаточно особым образом обработанного макра, который сам себе и предохранитель. Правда, для того, чтобы сделать «нормальный» в понимании деда прибор, как минимум с пятью ступенями предохранения, нужно было освоить курс по произвольной прошивке макров, который у меня как раз и начинается с этого семестра, причём сразу в двух вариантах: на практикуме по развитию дара, как углубление работы с кристаллами, и на факультативе по проектированию и конструированию пищевого оборудования. Нормальным артефактором я после этого не стану, разумеется, оба курса в значительной степени узко специализированы, широты навыков и гибкости их применения мне в академии не дадут, увы. Правда, дед уверяет, что границы у нас в голове и обещал помочь с нестандартным применением — что-то мне уже немного страшно делается.
Перед выездом Маша решительно попросилась за руль. Ну, времени много — можно и потратить часть его на наработку навыков у супруги. Может, года через три она научится разгоняться больше, чем до тридцати километров в час. С другой стороны, всего полгода назад лимитом было двадцать пять, так что, возможно, это случится и быстрее.
Выехали мы в десять утра, к часу дня доехали до Березино, одолев всё же эти семьдесят вёрст с небольшим хвостиком. Там уже традиционно остановились на обед в «своём» кафе, а после еды Мурка заявила, что устала и вообще, так что ушла в жилой отсек. Разложив там оба дивана, попросила «поменьше трясти» потому что она собирается поспать. Правда, уже минут через сорок послышалась возня, стуки и звон, свидетельствующие о том, что она открыла нишу с мини-кухней и поставила чайник. Ещё чуть позже поплыл запах кофе. Вынув из одного ящичка запасное боковое зеркальце — зеркала в кабине в фургоне не было за бессмысленностью из-за непрозрачной задней стенки — и с его помощью заглянул в салон. Мурка, как настоящая кошка, устроилась в уголке разложенной спальной поверхности в какой-то странной позе: вроде как и свернулась колечком, но и оперлась спиной о спинку дивана. В этой позе она ухитрялась одновременно читать газету и попивать кофе из большой чайной кружки. Ну, она это называет «кофе» — там на семьдесят-восемьдесят миллилитров свежесваренного напитка триста-триста пятьдесят — молока, две столовые ложки сахара, чайная ложечка коньяка и палочка корицы в роли ложечки для размешивания. Но эта последняя — многоразовая, Маша её уже больше месяца использует. Причём пьёт это месиво с большим удовольствием, жалуется только, что лимон туда добавить нельзя, молоко сворачивается. А раньше подобных странных вкусов не имела. Дед говорит, что у дам в положении ещё не такое случается, и чтобы я сказал спасибо, что она туда какой-нибудь селёдочный рассол не добавляет.
Так или иначе, в пять часов вечера мы сидели в своём, к счастью, исправно протопленном, доме и пили нормальный кофе (я) и чай с молоком на английский манер — Маша. Вообще тяга к молоку у неё какая-то противоестественная, но дед уверяет, что это и к лучшему — там, мол, кальций, который при беременности сильно вымывается из организма, так что пусть её, это лучше, чем мел грызть.
А я поймал себя на том, что испытываю какой-то дискомфорт. Задумался и понял — это от того, что у меня нет никаких ни задач, ни планов — ни за вечер, ни на завтрашний день. Только поход в гости к тёще во второй половине дня. Непривычное чувство. Точнее, такое, от которого я, оказывается, давно отвык, даже удивительно. Но ничего — человек, он ко всему привыкает. Привык и я к безделью, хоть было трудно, и не сразу удалось — минут через десять. Развалился в кресле и лениво просматривал газету. Вроде как удобный момент, чтобы поговорить с Машей о настройках фильтров — на потоке новостей, например, но было так лень, что не передать словами. Расслабление, покой и нега. И Мявекула — развалилась на спинке кресла, но одну лапку и голову уложила мне на плечо и мурчит в ухо — вообще хорошо! Только лениво шевелится в голове мысль о том, как же ухитряются кошки находить комфорт в самых, казалось бы, противоестественных позах. И жена моя — тоже такая, да.
Жаль, нега и безделье охватили только один вечер — утром я заглянул в кабинет, сам не знаю, зачем, и увидел там целую пачку бумаг, что мне привезли из Викентьевки. Когда успели столько налепить, я же по дороге на каникулы к ним заезжал и всё подписал! Оказалось, три четверти стопки касались начальной школы, открытой в Викентьевке и были присланы Управлением народного прос