— Всё правильно. До вас не довели, поскольку вас нет в списке рассылки, но Государь в указанную дату будет находиться в Москве, с целью, помимо прочего, инспекции войск местного гарнизона. Вот вашу с ним встречу туда и перенесли, по согласованию с его Императорского Величества Канцелярией.
— Но предупредить же можно было⁈ Мы тут с начальником эшелона чуть по ёжику не родили, на выезде из Орши…
— Оповестить должна была Канцелярия. Что-то ещё?
— Нет, спасибо, больше вопросов нет.
Нажав на «отбой» поднял глаза на начальника эшелона, который по моим репликам начал уже подозревать, что ситуация имеет какое-то неизвестное нам решение.
— Аудиенция будет в Москве. Штаб о переносе знал, но никому нихрена не сказал, потому что инструкций таких не было. И решили, что Канцелярия скажет. Ага, отдельно — им, отдельно — мне, делать больше в Питере нечего. Сссуки…
— Абсолютно верное определение, ваша милость! — Штабс-капитан оттянул пальцем воротник и сделал второй рукой хватательное движение над поверхностью стола, настолько характерное, что я словно бы увидел призрачный стакан.
— Подождите минутку, господин капитан! — Я быстро заскочил в своё купе, взял два стакана из-под чая и вытащил из портфеля бутылку акавиты, взятой с собой для представительских целей.
Штабс-капитан за время моего забега немного пришёл в себя, но «живую воду» принял с благодарностью, разлив по полстакана. Замахнули их оба без тостов и закуски, и — отпустило. Хозяин купе выдохнул короткую, но очень эмоциональную тираду о штабных обитателях, их нравах и половом поведении. Непечатную от начала до конца. Потом со вздохом отставил стакан в сторону:
— Хороша, зараза, но бумаг ещё столько…
— Тогда оставляю вам на вечер.
После совместно пережитого испуга наши отношения с начальником наладились. Нет, мы не стали приятельствовать или ходить друг к другу в гости, но рабочие вопросы решали сразу ко взаимному удовлетворению.
Выйдя от начальника эшелона, я зашёл к жёнам и своим офицерам, рассказать об изменении маршрута и причинах этого, чтобы не паниковали, обнаружив себя в Смоленске. Дальше ехали без приключений. Трижды стояли часов по пять, пока паровоз загружал уголь, десяток раз заливали воду, несколько раз теряли и вновь обретали вагоны. Так, в Смоленске между нами и паровозом вместо теплушки оказались два почтовых вагона. В саму Москву нас не повезли, зато часа два путешествовали вокруг города, теряя по пути вагоны. И вечером первого июня оказались около какой-то платформы в лесах, что была обозначена как конечная, имея попутчиками только артиллеристов. Маневровый паровозик по одному выдёргивал платформы с грузом, подавая их торцом к платформе, местные солдатики бросали сходни, железнодорожники вместе с моими бойцами или артиллеристами снимали крепления и техника выкатывалась на грунт.
Толпа встречающих, как оказалось, встречала артиллеристов. Они подцепили пушки с передками к грузовичкам и уфырчали в сгущающиеся сумерки во главе с легковушкой. И мы остались около платформы одни. Но не успели решить, где разбивать лагерь, как и к нам прикатил встречающий. Извинившись за опоздание — автомобиль сломался в пути — он повёл нашу колонну к месту временного размещения. Сейчас доедем, разместимся и можно будет отдохнуть. Завтрашний день отводится на приведение себя и техники в порядок, а третьего — аудиенция.
[1] Довоенные паровозы с запасом воды в тендере порядка пятнадцати-двадцати кубов нуждались в заправке водой каждые 30–50 километров, если тянули состав или каждые 120–150 км, если шли в резерве. Но многое зависело и от веса состава, и от опыта паровозной бригады. Так что интервал примерно в восемьдесят километров, конечно, великоват — но и состав лёгкий, опытный машинист мог и дотянуть. Ну, или Юра одну-две заправки проспал, если там всё проходило без работ по переформированию эшелона. Запас угля позволял «усреднённому» паровозу 1930-х проехать с составом порядка 150–160 км, от Озерища до Орши 200, так что догрузка в пути была в любом случае неизбежна, а до Толочина (160 км) можно было и не дотянуть.
Глава 18
Бойцов быстро пристроили в местную казарму, офицерам дружины, узнав, что они закончили службу в обер-офицерских чинах, предложили офицерское же общежитие. А вот с размещением Маши и Ульяны возникли сложности в части не столько даже предоставления надлежащих удобств, а в соблюдении приличий. Мы даже собирались ночевать в фургоне: а что, спальное место три метра на метр восемьдесят, хоть вдоль ложись, хоть поперёк, хоть и так, и эдак. Но жена командира части возмутилась:
— Вот ещё! Не хватало ещё, чтобы две дворянки в кибитке ночевали, как цыганки, да ещё в моём заведовании!
И в ультимативном порядке пригласила обеих к себе в гости. А вот на меня приглашение не распространилось — не то решила, что барону цыганствовать можно, не то предположила, что меня в общежитии примут. Я же никуда напрашиваться не стал — в конце концов, я фургон для того таким и делал, чтоб всегда и везде иметь с собою своё собственное жильё. Полностью раскладываться не стал — зачем мне одному такое лежбище, морж я, что ли? — зато открыл походную кухоньку, погрел себе чайку. Перед сном обошёл ещё и выставленные Вишенковым караулы в виде двух скучающих возле нашей техники бойцов. Да, знаю, по уставу часовым не положено разговаривать на посту, но у нас же не совсем, чтобы настоящие постовые, с разводящим, подчасками и вот это вот всё, скорее, сторожа, чтобы местные себе чего-нибудь не отломали на память. Договорился, чтоб «если что» — сразу будили меня, дверь в салон фургона запру, конечно, но, если в окошко над головой постучать — услышу и открою.
Утро началось с шума и суеты. Нас, как выяснилось при свете дня, пристроили на полянке сбоку от дорожки, ведущей от плаца к артиллерийскому парку. В общем, и то, и другое — хозяйство шумное, так что подняли меня, считай, одновременно с местными солдатами. В результате к тому времени, как прибежал вестовой звать всех на завтрак, я уже успел при помощи бойцов провести поверхностную ревизию техники, вправить оставшиеся с погрузки вмятины (и, частично, мозги шоферов), вскрыть пломбу на грузовом модуле и выдать инструменты для помывки техники.
Помня приключения в дороге, я опасался, что с постановкой на довольствие моего воинства тоже будут какие-то проблемы, но нет, всё прошло, как по маслу. Дружинников определили за стол с унтер-офицерами сверхсрочной службы, офицеров и меня с жёнами — за офицерский. Хоть у нас с супругами погонов не было, но титул их вполне заменил. Иван Антонович, из соображений армейского этикета, для похода в столовую переодел дружинников в повседневную форму, но, по-моему — зря, наша полевая выглядит как бы не эффектней. При этом никто из местных представления не имеет, для чего она придумана, а возни меньше. Но вмешиваться не стал, он в этом вопросе куда как лучше разбирается. Может, прийти к приёму пищи в полевой или рабочей форме, сколь угодно удобной и чистой — означает нанести оскорбление хозяевам?
А потом была полька-галоп, в ходе которой мы чуть было вообще не забыли на обед сходить! Вроде как несложная задача — подготовить технику к показу, тем более что она уже была готова, только помыть после дороги, подкрасить, если нужно да проверить, чтобы все детали были на месте и ничего не заедало, если потребуется показать в действии. Отрепетировать построение — тоже не задание со звёздочкой. Но когда и то, и это надо сделать одновременно, да ещё и на территории чужой части, которая тоже в торжественной встрече участвует, то вот тут-то и начинаются танцы! Когда один и тот же автомобиль или расчёт нужно отправлять одновременно в два разных места назначения, в стиле «стой там — иди сюда, галопом по-пластунски».
А ещё любопытствующие из всех служб и всех званий. Особенно много их собралось, когда мы у самоходного миномёта крышу открыли. И если с нижними чинами всё было просто, хватало вопроса от одного из моих офицеров наподобие:
— Боец! Ты не забыл, куда шёл? Вот и двигай крупом энергичнее! — то с любопытствующими офицерами приходилось сложнее. Пришлось «прикармливать» одного, званием и должностью повыше, а уже он шугал своих младших сослуживцев. На прикормку пожертвовал туесок с икорным маслом — сделали по дедовой идее, удобная вещь оказалась, прямо на удивление — из изнаночной щучьей икры, кофейник кофе и бутылку «Рысюхи», которую господин подполковник рачительно прибрал, поскольку пить посреди дня, да ещё и на глазах у подчинённых — совершенно невместно. Но и дарить кота (прости, Рысюха) в мешке — тоже не хорошо, потому пришлось открыть ещё бутылочку «особой», для дегустации. Поскольку для подполковника тридцать граммов пусть даже и пятидесятипятиградусного напитка под кофе, это не питие, а так, баловство. И дегустация.
Конечно, глупо было бы предположить, что оный подполковник так вот сидел за вытащенным из фургона складным столиком и смаковал кофе. Нет, в преддверии такого события, как личный визит Государя Императора упражнение «стойка на ушах с отжиманиями» выполняла вся часть! Ещё бы — такое случается не каждое поколение, если брать в расчёт ротацию командиров, в жизни полка, а у некоторых так и вовсе ни разу! Если, разумеется, это не придворный полк, какая-нибудь лейб-гвардия. Кстати, дед уверен, что командир приложил в вышестоящих штабах немало усилий, чтобы визит состоялся именно у него, потому и казарму для нас заранее подготовили, и на довольствие поставили влёт. И я склонен с дедом согласиться, во всяком случае, по обмолвкам солдат, чистить и красить всё, что в принципе может быть начищено и покрашено они начали числа так с двадцатого мая. Может, и для меня в гостинице номер был забронирован, но не люблю я ходить и выпрашивать, особенно если заранее подготовился к тому, чтобы этого избежать. В общем, «прикормленный» подполковник забегал с неравными промежутками времени «дух перевести», но сам факт того, что он тут «пасётся» отпугивал большинство офицеров самим шансом встречи с оным.