После консультации, отбившись от сокурсников парой ничего не значащих фраз и оправданием, что «в деканат нужно, некогда» сбежал. И ведь не соврал даже — мне туда на самом деле нужно, документы забрать. Если это прозвучало как то, что меня туда вызвали, то я не при чём. Но вот в деканате меня ждала засада в лице самого декана. И от него так просто, как от секретаря, не отвяжешься. Он тоже хотел посмотреть на награды, хоть его больше заинтересовал письменный набор. Судя по мечтательному виду он уже представил себе, как замечательно смотрелся бы этот блокнот на его письменном столе, и даже место для него подобрал, чтобы и пользоваться удобно, и посетители сразу видели. С тяжким вздохом он развеял видение, и стал пытать меня об обстоятельствах визита.
Если бы речь шла о личной аудиенции, то отвечать бы я не стал. Даже не так — он тогда даже не стал бы спрашивать, это просто неприлично, как минимум. Но, поскольку событие было публичным… Причём декана мало интересовало, за что именно награждали, от описания награждения нижних чинов и вовсе отмахнулся, мол, наградили и наградили, что там интересного. В первую очередь граф Быков спросил, как был одет Государь. Получив ответ, что в полевую форму полковника[1] Лейб-гвардии кирасирского полка, поджал губы и покачал головой.
— Точно в полевую? Не парадную и даже не повседневную?
— Точно. Это же был визит в рамках инспекции, полевой выезд.
Но декан только покачал головой, видя в одежде Императора что-то своё. Дальше он выпытывал подробности выступления Императора, причём больше о том, как тот говорил, а не что. На кого смотрел, улыбался или хмурился и тому подобное. Явно тоже искал знаки и послания в речи Императора, только, на мой взгляд, не там, где надо и не в том совершенно. Например, почти полностью игнорируя содержательную часть выступления.
«В этом, внучек, главный недостаток всяких „знаков“ и намёков. Каждый ищет их где и как может, и видит в них что-то своё, зачастую, если не сказать „как правило“, совсем не то, что вкладывал автор. Но некоторые всё равно продолжают общаться намёками и иносказаниями, раз за разом обжигаясь на этом, но продолжая считать, что всё делают правильно, просто окружающие или слишком тупые, или специально издеваются!»
Концовка речи у деда получилась весьма экспрессивной: видимо, там было что-то личное, такое, что даже у слепка возбудило воспоминание об эмоциях.
Отдельная тема — это попытки декана выяснить, кто был в свите Государя. А я откуда знаю, они не представлялись! Пришлось описывать — возраст, внешность, мундиры, особенности походки или речи (у тех, кто что-то говорил). И, к моему изумлению, декан опознал две трети! Это те, кто был узнан более-менее уверенно, ещё несколько человек определялись «предположительно», в стиле «или этот, или тот». Далее пошло допытывание: кто ехал в одном авто с Государем, в каком порядке свитские шли к трибунам, кто стоял ближе к Императору во время речи и так далее, и тому подобное! И морщился недовольно на каждый мой ответ в виде «не заметил» или «не обратил внимания».
Со временем декан удовлетворил своё любопытство и, пребывая в задумчивости, отпустил меня на свободу. Два часа! Битых два часа я пересказывал то, что заняло минут двадцать, поскольку процедуру награждения и осмотра техники мы пропустили! Ну, есть и польза от этого: в ходе рассказа удалось ввернуть о похожем на приказ приглашении от Государя на осень, мол, придётся отпрашиваться с занятий, на что Арсений Петрович только рукой замахал, мол, конечно, о чём речь, какие вопросы, что вы. Надеюсь, визит ко двору удастся провести вместо Осеннего бала в Могилёве? А то два бала за одну осень, это для меня слишком. Дед уверяет, что попытаться выяснить расстановку сил при дворе тоже полезно, особенно с учётом предстоящей поездки в столицу, особенно, если я не собираюсь во всё это ввязываться. Мол, нужно знать, с кем можно танцевать, а на кого лучше даже не смотреть. Это надо обдумать, но — потом, после сессии как минимум.
Сессия прошла ровно, по итогам её поймал два «хоря», включая того, что автоматом и вытянул два «отлично». Не идеально, увы, но и так неплохо. Разумеется, деканат выложил на витрине достижений мои новые награды. И, разумеется, сокурсники это увидели, пришлось отбиваться от вопросов о том, за что и почему именно так наградили, а также уверять, что и не думал «зажать» празднование, то бишь — «обмывание». Так что между концом сессии и началом сборов пришлось отмечать. Разве что, вопреки «традиции», делали это не в общежитии, а сняли зал в кафешке. И более цивилизованно, и чтобы не злить лишний раз администрацию. Ну, и в надежде, что в общественном месте никто не станет слишком уж «нагружаться».
Почти так и получилось. Кафе работало до одиннадцати, но последние из нас ушли оттуда только в половине двенадцатого. Однако ни хозяева, ни персонал кафе в обиде не были, либо хорошо прикидывались, что, с учётом чаевых — вряд ли. Хорошо посидели, и даже не слишком шумно, хоть песен попеть под гитару пришлось. Причём когда персонал узнал, что вот это вот сидит автор тех самых песен, то и улыбаться стали искреннее, и две пластинки принесли, под автографы. У кого пластинок не было — просили автографы на чём попало, но подписывать салфетки — это пошло. Пришлось вынимать блокнот — нет, не тот что с портретом Императора, он лежит на столе в кабинете, а обычный — и писать на листочках из него. Вот когда я порадовался, что кафе маленькое!
Из двух оставшихся дней до военных сборов один я отсыпался после празднования, во второй — собирал походный ранец. Ну, и общался со своими жёнами, разумеется. Жаль, что только по мобилету, но уже недолго осталось. Ранец, кстати, собирал под руководством деда. И если пресловутые кружка, ложка и миска, дополненные со стороны деда складным ножом, причём не перочинным, а вполне себе серьёзным, были известны и понятны, равно как запас сухарей, то некоторые вещи удивляли. Сперва тем, что дед их называл, а потом — тем, что сам не подумал. Мясные и рыбные консервы, сухое печенье, чай, соль и сахар в плотно зарывающихся банках, котелок — это из простого. Но вот кусок толстой, сыромятной кожи, чтобы подстилать под себя если надо где-то посидеть, это же вообще в голову не приходило никаким боком! А ещё два блокнота, три карандаша, ещё один ножик — маленький, перочинный. И многое так, смесь очевидного с неожиданным. Три запасных пары белья, это ясно, а вот две пары толстых шерстяных носков летом — зачем⁈ А тем более, зачем две пары портянок, тонкие и толстые, байковые, при наличии носков? Решил поверить, но на всякий случай взял и тонкие носки, три пары. Все новые, патентованные, с манжетой, которым не нужны никакие дополнительные приспособления для закрепления на ноге. Нитки, трёх цветов, белые, чёрные и зелёные, а к ним набор иголок и напёрсток, плюс шило, о котором не подумал бы сам. В общем, долго всё перечислять. А самое, по мнению деда, главное — сапоги. Причём не офицерские, чтобы не заставили сменить на казённые из-за нарушения устава, солдатские по форме, но не по сути: пошитые по ноге, с пропитанными горячим воском швами и прочими изысками, а ещё обмятыми. Обошлись они, пошитые за время сессии, дороже моих парадных туфлей, в том числе и из-за доплаты за срочность.
Вот с таким ранцем, куда по пути закинул ещё кольцо копчёной колбасы с буханкой хлеба и коврижкой, в повседневной форме при упакованной во всё тот же ранец полевой я и явился на сборы. Слева на груди — две наградные планки, справа — не то две маленьких медальки, не то два значка. Один из них лежал в специальном кармашке на внутренней обложке письменного прибора, второй — давно уже висел на часовой цепочке. Оказывается, его и без часов носить можно, как знак награждения кабинетским подарком. И почему я раньше этого не знал? А ведь логично: те же часы, и то не всегда уместно носить напоказ, не говоря уж о моём подарке. Про меч и револьвер в наплечной кобуре я и не говорю, без них прийти было бы хуже, чем без штанов. Ну, и средства по уходу, а также боеприпасы в двух отдельных ташках, пристёгнутых на ремень справа.
Надо сказать, сокурсники, несмотря на многократный инструктаж, пришли кто в чём. Кто в полевой форме, кто вообще в штатском костюме со стрелками на брюках и штиблетах — но такой уникум, по правде говоря, только один. Зато в летних льняных костюмах и парусиновых туфлях — четверо. С вещами та же история: у кого сумка, у кого-то даже три, у одного чемодан чуть меньше меня ростом, личинка бабусиного коффера, иначе и не скажешь. Нет, были и нормальные люди, в повседневной форме, в нормальной обуви, с удобным в переноске баулом, и их даже больше половины, пожалуй. Хотя, нет, меньше: часть людей оказались частично вменяемыми, то есть, например, нормально одетые — но с саквояжем и парой сумок, или с баулом — но в костюме не по теме. Когда наш штабс-капитан приказал строиться, это стало очевидно.
Осмотрев строй, он чуть заметно поморщился и тяжко вздохнул, потом пошёл вдоль ряда студентов. Возле меня остановился.
— Вот, почти образцовый унтер, разве что ранец не из нашего устава, а, скорее, из прусского. Но требования строго соблюдать уставную форму пока что не было, да. С другой стороны, с такими наградами вы на этих курсах преподавать должны, а не учиться.
Штабс замер, как бы давая возможность ответить. Ага, как же! Как говорит дед, «щаззз, с тремя „з“!» — команды «вольно» не было, тем более приказа отвечать. Пусть на такие простые фокусы ловятся те вон, в туфельках. Не дождавшись ответа, офицер хмыкнул и пошёл дальше, в поисках новой жертвы, которая нашлась достаточно быстро. Вроде же не глупые люди, раз смогли вступительные экзамены и целых шесть сессий сдать. И учить всякое разное умеют, исходя из тех же критериев. А основные требования устава за полгода выучить так и не смогли. Парадокс? Или настолько откровенно «забили» на этот предмет? Нет ответа. Закончив с разгоном на тему «Разговорчики в строю!» штабс выдал следующий приказ:
— Вещи к осмотру!
Из всего, собранного мною, офицера заинтересовал кожаный лоскут, ну и колбаса вызвала лёгкое недовольство.