— И зачем, скажите, вот это и это?
— Колбаса — перекус до постановки на довольствие, то есть, на сегодня. А кожа — подстилка, чтобы не сидеть на мокром или грязном.
— Инженеры, блин, изобретатели… Так, чтоб этого, — он ткнул пальцем в колбасу и хлеб, — я завтра не видел. Шкурку пока оставьте, посмотрим, дельное что или сами выбросите.
Остальные мои вещи возражений не вызвали, кое-что даже удостоилось похвалы, в частности — тёплые портянки и котелок. Спросил только, зачем мне котелок без огнива или другого прибора для добывания огня. На сокурсников-огневиков надеюсь?
— Никак нет! Сделаю при необходимости из подножного материала! Там нужны-то правильный кристалл и металлическое кресало…
У остальных было по-разному. Кого-то просто отругали, кого-то высмеяли, а три деятеля, что надеялись пронести спиртное заработали взыскание и наряд вне очереди на чистку отхожих мест. Закончив осмотр, штабс-капитан вышел перед строем и дал знак, по которому из ворот ближайшего складского помещения показались две пары солдат, катящих две багажные тележки, как на вокзалах, только с высокими решётчатыми бортами.
— Всё лишнее и тем паче запрещённое — сюда, в тачки. По пути домой заберёте. Стоять! Команды «разойдись» не было! Итак, каждый год я говорю себе, что — всё, после этого меня уже студенты ничем не удивят. Но каждый следующий год находится новый уникум…Курсант Ажинович[2]!
— Я!
— До вас доводилось, что по плану у нас марш-бросок на пятнадцать километров до полевого лагеря?
— Да…
— Не «да», а «так точно»! И скажите мне, ради всех богов, как именно вы собирались тащить пятнадцать километров вот это вот сооружение⁈ — Штабс потыкал вытащенной откуда-то указкой в тот самый чемоданище.
— Нет-нет, можете не пытаться отвечать. Отсутствие всякого рода мысли у вас на лице большими буквами написано. Я бы с большим удовольствием посмотрел, как именно вы его будете волочь, но, боюсь, мы ограничены по времени, и не хочется наказывать ваших более вменяемых товарищей, которым в итоге придётся нести и вас, и ваш дачный домик. У вас будет те же десять минут на то, чтобы договорится с товарищами и перепаковать необходимое в одну из освободившихся от лишних вещей сумок.
Штабс отошёл на пару шагов, окинул весь строй страдающим взглядом.
— Итак, для самых одарённых по части памяти, напоминаю. За ближайшие десять минут вы должны сложить всё лишнее и запрещённое в это вот две тележки и перепаковать свои вещи для переноски на пятнадцать километров. Время пошло. Разойдись! — Он щёлкнул серебряной крышкой карманных часов и отвернулся, словно не в силах на нас смотреть.
И один из «залётчиков» повёлся на эту простейшую провокацию, попытавшись упрятать вглубь сумки бутылку водки. Вот неужели ему настолько нужно выпить, что готов идти на такой риск⁈ И настолько дурак, чтобы не понять, что крышка на часах щёлкнула только один раз, открываясь. А внутренняя поверхность, если отполирована — вполне себе зеркало. Ну, что тут сказать, кроме как «сам нарвался»⁈ А он нарвался — здорово так, во весь рост. Штабс его поименовал «наш верховный говночерпий», но смеяться никто не рискнул, во избежание. Надо сказать, заряд бодрости перед марш-броском мы получили хороший.
[1] Великие князья, равно как и наследник цесаревич, числились на службе или реально служили в самых разных частях. Но при восшествии на престол звание «замораживалось», поскольку считалось, что не может царь сам себя награждать или повышать в чине, плюс «звание» Самодержца всё равно заведомо и несравнимо выше любого генеральского.
[2] Ажыны (бел) — ежевика.
Глава 24
Что сказать о переходе от места сбора до лагеря? Да ещё так, чтобы это было цензурно? Нет, мне-то ничего, даже не слишком устал. Особенно порадовал ранец с жёсткой спинкой, куда как удобнее, чем сумка, что нужно в руках тащить. Но вот те, кто в туфлях и костюмах, или с двумя-тремя сумками, невзирая на предупреждения… Короче говоря, я до места дошёл, даже без особых усилий, хотя будь ранец раза в два полегче, то даже и удовольствие получил бы. Первую половину пути я часто посматривал на часы, чтобы определить, укладываюсь ли в норму времени, потом успокоился и только время от времени проверял, не слишком ли расслабился. Но вот некоторые еле доковыляли, если не сказать — доползли. У иных к концу пути ноги тот ещё ужастик из себя представляли. Отцы-командиры, а у нашего «родного» штабса нашлось аж трое помощников в звании поручиков и подпоручиков, постарались, чтобы все этот ужас увидели и прониклись. Потом выяснилось, что в большой палатке сидят целых два целителя, из Могилёвского медицинского, а с ними полдюжины практикантов, но к тому времени ощутить весь ужас положения любителей прогулок в модных штиблетах успели все, равно как и на себя примерить. Так что после целителя все носители неуставной обуви дружно, бодро и полностью добровольно отправились на полевой склад, а здесь был и такой, за солдатскими сапогами.
Пока страдальцы (на голову в первую очередь, как уверял дед, ворча, что не тут конец организма им лечат) лечили свои ноги, мы с Надосиновиком, его тенью Осинкиным и Сергеем Казюлиным на четверых поделили и съели мою колбасу, Васину курицу, которая на их с Сергеем фоне смотрелась, как воробей, многоэтажные бутерброды от Олега и Серёгины пирожки. Душевно так посидели, жаль, никто не захотел с собой термос тащить с горячим чаем, пришлось запивать водой из фляг, которые были с собой у каждого.
После перекуса чем запасливость послала, вышли на построение. Кто-то невыдержанный задал вопрос, без спроса и разрешения:
— А где мы жить будем?
Наш отец-командир, как ни странно, не разозлился даже, а как-то заулыбался. Ой, не к добру это!
— В блиндажах, конечно!
— А где они⁈
— Так где построите — там и будут. Курсант Журавинкин[1] — два наряда вне очереди за разговоры в строю.
— Есть два наряда вне очереди.
— Я понимаю, что нормальный взвод нормальных солдат как минимум один блиндаж бы себе к вечеру построили, или два, но вы таковыми не являетесь ни с какой стороны. Так что копать начнём, возможно, сегодня, а накаты учиться делать станем позже. Эту ночь будем спать по-бивуачному, на кошме около костров!
Выждав секунд десять, он спросил:
— Поверили? Правильно, мне верить нужно! Но ночевать сегодня будем в палатках. Правда, не все, а только те, кто не имеют взысканий. Остальные — добро пожаловать к костру. В роли кошмы и одеяла можете использовать всё, что хотите — из собственного имущества.
Строй загудел, но так, не размыкая губ, скорее даже застонал.
— Сейчас полчаса на отдых, за это время можете переодеться в полевую форму и, оставив вещи, получить шанцевый инструмент.
Я уже и без подсказки деда понял, что в этом случае «можете переодеться» означает «только попробуйте не сделать это», а отдых подразумевается в виде смены занятий. Кстати, о полевой форме. При поступлении в академию о таковой ничего не говорилось, поскольку в стенах заведения она и не используется. Более того, выйти в таком на занятия… Короче говоря, форма для полевых выходов собрана на основе той же повседневной, но второго и более сроков службы, той, что или оставлена студентами после выпуска, или сдана ими же в утиль по причине износа. Её лишают признаков принадлежности определённому факультету и курсу, приводят в порядок и слегка меняют фасон на более свободный. Конечно, есть такие студенты, для которых стоимость формы является существенной суммой, и они увозят её с собой для перешивки, но бросают куда больше. Я сам уже два комплекта, из которых вырос, отдал подчинённым Надежды Петровны. Правда, считал, что они себе забирают, а оказалось вот так вот. С одной стороны — обноски, с другой — такое ни испачкать, ни порвать не жалко. Опять же, свидетелей «позора» нет и не предвидится, да и выглядит она более-менее, во всяком случае — в начале выхода.
Через полчаса состоялось построение, на котором те, кто не вняли словам более предусмотрительных товарищей и не озаботились тем, чтобы сменить одежду и получить инструмент, получили нагоняй с вынесенным взысканием и рысью побежали за лопатами. А, нет, не лопатами — кирками и ломами, которые положены одна на десяток! Я думал, их выдают самым сильным, оказывается — самым ленивым и непонятливым. Когда, наконец, все были оснащены шанцевым инструментом, нас повели, но не копать, а кормить. Я даже стал переживать насчёт того, что, возможно, стоило оставить колбасу на вечер, перед сном, но быстро передумал. Обед состоял из миски солдатских щей на говядине, без картошки, но с пшеном, густых, почти как кулеш, однако без мяса. Оно, как объяснили, будет дано на ужин. Странно, по рассказам — оно идёт в обед на второе, но нас, видимо, решили не перегружать перед земляными работами.
После обеда же вывели в поле с лопатами. Но тут же попали на лекцию о том, что блиндаж должен быть не просто так выкопан, а являться частью уставного оборонительного рубежа, то есть — нужно выкопать траншею, от неё — ходы сообщения, и уже в их конце — землянки. Потом несколько часов к ряду выбирали позицию, сообразуясь со статьями Устава, размечали будущие траншеи, причём штабс-капитан дважды в самом конце находил, к чему придраться, и заставлял переделывать заново. Причём то тут, то там виднелись следы старых раскопов, но итоговая линия траншей оказалась размечена на расстоянии порядка трёх метров от прошлогодней. А мы уж нацелились были глазом, чтоб не целину ковырять, но — командир такого послабления не допустил. Эх, кто бы сомневался — но надежда была, да. Самое смешное, что как только поставили вешки — тут же ушли обратно в лагерь, ни разу землю не ковырнув. И зачем таскали с собой лопаты с прочим инструментом⁈ Чую я, если мы в построенных своими руками блиндажах и заночуем — то разве что в последнюю ночь.
В лагере сложили груз в кучку и отправились — правильно, на строевую подготовку. Как нам довели, не дожидаясь возмущения:
— В качестве будущих унтер-офицеров, вы должн