«В смысле? Надо же Машу в больницу везти, или вы дома рожать собрались⁈»
«Конечно, а как ещё?»
«В роддоме же!»
«Не, деда, не знаю, как там в твоём мире, у нас в больнице рожают только те, кто не могут позволить себе позволить организовать уход на дому. Индивидуальный уход. Если речь идёт о жене человека с титулом, то рожать в больнице она может только в двух случаях: если род обнищал так, что кроме титула ничего не осталось, или если эта больница принадлежит её мужу».
«А у нас считается, что домашние роды — это безответственность и удел фриков».
«Кого⁈»
«Странных людей с неочевидной логикой. Хотя есть сторонники у такого подхода, но это до первых осложнений, когда выясняется ВНЕЗАПНО, что роженица и ребёнок, которых нужно спасать — здесь, а врачи с оборудованием, диагностическим и лечебным — где-то там, в больнице».
«Ты чего так завёлся⁈»
«Извини. Был случай, знакомая одна, не слишком близкая, так погибла, причём, дурища, даже не сказала никому, что рожать собралась, потому что домашние были против такой затеи. Зато подружка, тупень самовлюблённая, активно „за“, и уговорила. А как начались проблемы — та самая подружка просто собралась и сбежала, потом делала вид, что её там не было вообще, но кое-что из вещичек забыла. Муж роженицы, как чувствовал, прибежал с работы, когда жена перестала на телефонные звонки отвечать, вызвал „Скорую“. Ребёнка спасли, а его мать — нет, слишком большая кровопотеря, она даже до больницы не доехала».
«Дед, ты мне зачем эти все ужасы рассказываешь⁈ У нас будет здесь и акушер с санитаркой, и даже целитель! А я теперь спать не буду, из-за ужасов твоих!»
«Ну, ты спросил, чего я завёлся — я ответил».
«Лучше бы ты сказал, что долго объяснять, вот честное слово!»
Вот интересно получается: спешил, как мог, а до дома добрался только к полудню — при том, что в Минск приехал к пяти утра. Это можно было бумаги в жандармерию занести, выехать из Минска поездом в девять тридцать, договорившись с воеводой своим, чтобы меня в Смолевичах встретили с поезда. И был бы дома как минимум на полчаса раньше.
«Это потому, что спешить надо не торопясь, без суеты, а заранее продумывая свои действия».
«Не нуди — меня, вон, жёны встречают!»
Соскучился я по ним! Да и они по мне тоже, судя по всему. Сначала загнали мыться с дороги, потом за стол и уже там, не утерпев, стали расспрашивать о моих новостях и хвастаться своими. Даже Варвара Матвеевна, обедавшая с нами, такое нарушение этикета проигнорировала, сделав вид, что «о делах» — это одно, а «о новостях» — это другое. Правда, как-то незаметно девочки мои перешли к упрёкам, что они меня ещё вчера ждали, что я не торопился и, наверное, вообще уже забыл и разлюбил. Вот где логика, я же здесь, с ними⁈
«Нет там логики, одни эмоции! И вернутся она не сразу, месяца через два-три, если повезёт. Вынимай заначку!»
Дед после поэтических откровений Васи Подосиновикова напел мне одну песню, которая, как он сказал, будто про нас написана, недаром там с самого начала про май поётся, а мы ведь оба майские. Пришлось просить гитару, которую тут же и принесли.
'За то, что только раз в году бывает май
За тусклую зарю ненастного дня[1]…'
Девочки как-то расчувствовались ну уж очень сильно, особенно на третьем куплете, а на последних повторениях припева вообще рыдали, обнявшись. Вот что с ними делать, а? Сел посерёдке, обнял обеих и приготовился отдавать только что надетую рубашку в стирку. Слезоразлив прекратился только через полчаса, я был прощён и объявлен «Просто прелестью», поскольку даже в самых диких местах думал о своих домашних. Поймал себя на том, что слушаю о местных новостях с тем же странным удовольствием, с которым шёл по Смолевичам утром. Или всё дело в том, кто именно рассказывает?
Среди новостей были и забавные, например, что Миша и Маша Шипуновы не забыли про такой аттракцион, как кормление кенгуранчика, приезжали если не ежедневно, то через день. Не надоедало им, понимаете ли. А кенгуранчики, как оказалось, легко приручались — ну, или готовы были продать себя за тыкву. Так или иначе, но теперь уже добрый десяток зверюг, едва увидев близнецов неслись к ним со всех лап и вели себя как настоящие кошки, даже головой точно так же тёрлись, отчего детей порой роняли. Ульяна даже сделала несколько фотографий этого процесса — Миша и Маша среди кенгуранчиков, и даже верхом на них, отослала в ателье в Смолевичах и подарила детям. Те были в неописуемом восторге, заявив, что «в гимназии все от зависти сдохнут».
Были и серьёзные, например, о том, что архитектурно-строительная мастерская закончила проектирование боковых крыльев к нашему дому и приступила к работе, жёны мои одобрили проект на свой страх и риск, решив, что «если что», то оплатят переделку за свой счёт. Это как же я, получается, по ним соскучился, что не заметил земляных работ возле дома⁈ А там ведь как минимум с одной стороны нужно или склон холма выравнивать, или высокий полуподвал строить! Сходили, посмотрели — да, раскопано, но пока не сильно, от парадного входа почти незаметно, пока в основном колышки стоят.
Отпустили меня жёны к Старокомельскому только около шести часов вечера, вымотав больше, чем та самая дорога. Как оказалось, воевода за время после нашего разговора о судьбе застрявших миномётчиков вспомнил один старый закон и, посоветовавшись с Сребренниковым, моим семейным поверенным, убедился, что он ещё действует. И к нашему случаю вполне может быть применён, но без меня дело не сдвинется. А всё очень просто: сюзерен может призвать к себе на службу дружину вассала, либо её часть (ага!) в любой момент по своему усмотрению, но не больше, чем на месяц подряд! Вот мы этим и воспользуемся.
Связавшись с Нюськиным по мобилету уточнил у него, что прикомандированными к полигону они числятся с шестого июня.
— Значит, так, Леопольд Гаврилович. Согласно закону, — я продиктовал реквизиты нормативного акта и номера статей, — с шестого июля вы свободны и можете возвращаться к постоянному месту службы. Чтобы не создавать конфликты на ровном месте — предупредите местное начальство завтра с утра. Это будет третье число, хм… Считая завтра — получится за три дня предупредили, нормально. Если будут ставить препоны — наберите меня при них, я отдам вам прямой приказ в их присутствии.
— Ну, слава всем богам, а то уже сил нет здесь сидеть, дурью маяться!
Ещё в этот день успел только поставить макр в корпус и завершить сборку мотора, но даже погонять его на разных режимах, замерив скорость вращения и потребляемую мощность не смог: жёны вызвонили с требованием явиться на ужин. После ужина пришлось ещё три раза спеть «Этот мир», благо, больше жёны не рыдали, хоть носами и шмыгали. Потом они пошли умываться, потом показывали мне детскую — уже оборудовали, как-то сойдясь во мнениях о том, как она должна выглядеть. Затем мы долго обсуждали варианты имён, отдельно для мальчика и для девочки, спорили, как оно будет звучать с фамилией и отчеством, какие могут быть уменьшительные варианты, и не окажется ли какой-то из них смешным или неприличным. Потом ещё раз спел «Этот мир» и был утащен в кровать — общую на троих, а потому без шалостей. Просто соскучились слишком, чтобы кому-то спать одному.
[1] «Этот мир придуман не нами», музыка А. Зацепина, слова Л. Дербенёва, 1978.
Глава 26
После завтрака удалось вырваться к делам буквально через полчаса разговора. Жёны пытались было развернуть кампанию насчёт того, что я, видимо, не очень-то и соскучился, раз уж сразу собираюсь сбежать к своим железякам, которые мне дороже их, но были пресечены женой моего бухгалтера. Которая, игнорируя сословную разницу, на правах «старшей подруги» напомнила им, что у меня, вообще-то, обязанности есть. И вообще…
Понимая, что ближайшие полчаса будут самыми спокойными за утро, если не за день, решил посвятить их самому кропотливому и заковыристому делу — созданию полноразмерного пропеллера из алюминия. Я узнавал между делом — у нас в ходу больше деревянные, кленовые или буковые, металлические — редкость. Дед говорит, у них было так же, пока мощность двигателя и скорость вращения не выросли настолько, что дерево перестало выдерживать. Но у нас особая ситуация: металлический я смогу сделать сам, а описать столярам, что мне нужно…
Приказав не тревожить меня ни под каким предлогом, кроме стихийных бедствий и приравненных к ним событий, закрылся в мастерской. Сложность была в том, что гештальт — образ будущей детали — можно было создавать по частям, но созданное нельзя было менять! То есть, приделать лопасти к коку по очереди — пожалуйста, а закрутить приделанную лопасть — уже никак. Точно так же оказалось, что сделать копию нашего экспериментального винта проще простого, но увеличить её после этого — фигушки! Явно должен быть способ копирования с увеличением или уменьшением, я ведь не первый, кто столкнулся с такой необходимостью, более того — далеко не в первой тысяче! Но я его не знаю. Упущение, кстати! Надо будет осенью обязательно узнать, какие есть наработки по этой части. Пока меня учат — нужно успеть узнать как можно больше полезного, потом за всё это отдельно платить придётся! Даже отвлёкся, чтобы записать себе в ежедневник напоминание на первое сентября.
Попытался воспроизвести лопасть, постепенно удлиняя её, но чуть не свихнулся: там по всем трём координатам лекальные кривые! Три криволинейные поверхности мало того, что сужаются к концу, так ещё и скручены спирально!
В итоге решили «есть слона по частям». Или скрутить по спирали две упрощённые заготовки, то есть — призмы, а потом срезать с них лишний металл, или сделать два прямых крыла, а потом их скручивать. Подумав, остановились на втором варианте. Гештальт я сделал и заполнил довольно быстро — после стольких тренировок! А потом ещё два часа доводил заготовку до ума, предварительно разрешив себя беспокоить по важным делам. Для этого закрепил будущий винт на вращающемся валу и стал крутить, определяя биение. Выправил несимметричность прямых лопастей, подключил к валу свой новый слабосильный моторчик, раскрутил сильнее — снова появились биения, пусть и слабые. Выправил. Потом выставил начальный угол атаки. Выровнял. И так далее. Долго, нудно и муторно